Пограничник. Том 2: Смертельный дозор

Глава 13

— Цапнул? — Ухмыльнувшись, спросил я.

Старший лейтенант испуганно заморгал увеличенными от очков глазами. Потом глянул на надорванный рукав своего ХБ. Когда задрал его, я увидел неглубокие, едва кровоточащие ранки на предплечье ветеринара.

— А я ведь предупреждал, — я вздохнул, — Ладно, давайте помогу вам подняться.

Старлей поморщился, когда я подсобил ему встать на ноги. Потом он потер отбитый копчик.

— Пожалуй, вы правы, — сказал ветврач немного затравленно. — Вернитесь, пожалуйста, в помещение.

Внутри ждал Нарыв. Булат лежал на столе и казалось, будто бы большой пес и не сдвинулся с места. Я подступил к овчару с головы, стал его гладить. Подставил кобелю ладонь, и тот сразу же положил на нее голову.

— Только держите крепче, — сказал ветеринар, опасаясь прикасаться к Булату.

— Работайте смело. Он не тронет. Я прослежу.

Ветврач все же решился. Робко положил руку на шкуру пса, чтобы проверить большую рану на загривке. Критически осмотрел ее под желтым светом лампочки.

Ветеринар сделал Булату несколько уколов, потом принялся налаживать швы. С каждым движением делал он это все смелее и смелее. Видел, что пес ведет себя совершенно спокойно. Булат даже прикрыл глаза и казалось, просто спал на боку. Только его широкая грудь медленно поднималась с каждым вдохом и также спокойно опускалась.

— Вот и все, — сказал ветеринар, когда закончил с Булатом примерно через полчаса, — скажите, что из лекарств у вас есть на заставе?

— Да, как обычно, — пожал плечами Нарыв. — Самое нужное только. Антисептик, капли для глаз, ушей…

— Ладно, оставлю вам несколько доз, — сказал ветврач, наполняя шприцы, — потом уколите. Будете производить уход за швами, как обычно. Также, псу нужен покой, обильная пища. Лучше дней десять подержать его в сухом, теплом помещении вроде этого. О состоянии сразу же докладывайте.

— Есть, — кивнул Нарыв.

После Булатова укуса, нервный и вредный ветеринар будто бы преобразился. Тон его голоса стал вежливее, а взгляд не таким колким. Надо же. Булат пес, а тоже умеет ставить на место старших по званию офицеров.

— Ну что, с ним все, — выдохнул ветеринар, — пойду руки помою. А вы ведите пока что свою Пальму.

Вечером следующего дня, привычным уже делом, проходил боевой расчет. Днем до этого, Таран уезжал в отряд. Вызвали зачем-то.

Я предполагал, что дело было как раз в тех событиях, что случились прошлой ночью.

Расчет проходил, как обычно: нас распределили по нарядам, довели до сведения неспокойную обстановку на Границе. Таран зачитал о нарушителях и поисковой операции, случившейся ночью. А вот к концу расчета началось необычное.

— Рядовой Селихов. Выйти из строя, — скомандовал шеф.

Я, стоящий в первой линии, шагнул вперед.

— Ко мне.

Промаршировал к начатряду. Стал смирно перед ним. Таран мне улыбнулся, потом бросил взгляд на старшину Черепанова, стоявшего рядом.

Прапорщик зачем-то прочистил горло, а потом показал руки, спрятанные до этого за спиной. Передал Тарану коробочку.

— От имени Президиума Верховного Совета СССР, — торжественно начал Таран, — Председателем Комитета государственной безопасности СССР, за храбрость и самоотверженность, проявленные в боевых действиях при задержании нарушителей государственной границы СССР, за высокую бдительность и инициативные действия, в результате которых были задержаны нарушители государственной границы, медалью «За отличие в охране Государственной границы СССР» награждается Селихов Александр Степанович.

Таран передал мне коробочку и добавил:

— Носи с гордостью. Ты это заслужил.

— Спасибо, Анатолий Сергеевич.

— Признаюсь, — хмыкнул Таран, таких лихих ребят мне еще не попадалось. Если продолжишь в том же духе — пойдешь далеко.

— Я тут не для того, чтобы карьеру делать, — улыбнулся я.

— Ну а как же? — Таран рассмеялся, — многие так думают сначала. Я тоже думал, а потом оказался в Высшем пограничном ордена Октябрьской Революции училище КГБ СССР имени Ф. Э. Дзержинского. — А ведь мечтал о гражданке. Да только, когда отслужил и вернулся домой, быстро понял, что такая жизнь не для меня. Что стала она мне чужой, непонятной. Какой-то сумбурной, что ли. Беспорядочной. Граница звала меня назад.

— Вы меня не поняли, товарищ старший лейтенант.

Таран приподнял бровь.

— В самом деле? А зачем же ты еще тут можешь быть, кроме как долг Родине отдавать? Кроме как охранять покой страны?

— Конечно, не без этого. Но есть еще одна причина — попав сюда, я смог защитить своих близких.

Таран сделал удивленное лицо. Однако не такое, какого можно было ожидать. Удивление оказалось для него скорее приятным. По крайней мере, мне так показалось.

— Ну, каждый тут, в каком-то смысле, защищает близких. Но они где-то там, далеко. В Союзе.

— Это верно, — согласился я, — но не совсем мой случай.

— Это как?

— Секрет это, Анатолий Сергеевич.

Таран кратко рассмеялся. Сказал:

— Ну что ж. Чужая душа — потемки. У всех тут бывают свои секреты. Бывают такие вещи, о которых разговаривать даже с близкими товарищами, с друзьями не хочется.

На миг мне показалось, что во взгляде шефа промелькнула какая-то странная грусть. Показалась она совсем не надолго, буквально на мгновение, а потом тут же скрылась за напускным официозом. Таран посерьезнел.

— И еще кое-что, — продолжил он, — приказ получил сегодня. Начотряда тоже за тобой присматривает. Распорядился повысить в звании. С сегодняшнего дня, Саша, ты будешь ефрейтор. Первая ступенька, так сказать.

— Вот как, — удивился я и даже не стал этого скрывать.

— Лычки получишь у старшины.

— Есть.

— Но это еще не все. Вот.

Таран полез в карман, достал оттуда смятый конверт.

— В отряде забрал. Пограничная почта еще нескоро, но я увидел, от кого письмо, решил тебе привезти.

Я глянул на желтоватый конверт. Прочел на нем свое собственное имя, под которым служил сейчас Сашка.

— Насколько я знаю, от брата ты писем у нас еще не получал, — по-доброму улыбнулся Таран.

— Никак нет. Не получал.

— Надеюсь, там добрые вести, — сказал шеф, немного помолчав. — Ну что ж. Стать в строй, ефрейтор.

— Слушаюсь, — сказал я, а потом обернулся к строю. Отдал пограничникам честь и громко сказал: — Служу Советскому союзу!

— Ну че, народ⁈ — Кричал весело Стас, обнимая меня за плечи, — обмоем Сашкины медаль да новое звание⁈

— Ага, а чем обмывать-то? — Рассмеялся Вася Уткин.

— Ну, кивнул Малюга, — вон, Тимощуковскую лавочку с брагой закрыли!

— Ну и хорошо, — поморщился Стас, — дрянь была несусветная! Еще бы, из камыша да сгущенки!

— Ага… — Обиделся маленький рыжий радист Тимощук, — а ты сам попробуй лучше сделать. При имеющихся средствах.

— А точно из камыша? — Вклинился кто-то из погранцов, — а то на вкус была, как из медвежьего говна!

— Да ну вас. Зато крепкая! — Отстаивал свое Тимощук. — Это вы сейчас выделываетесь! А если б замполит меня не поймал, все б бегали ко мне, мол, налей да налей.

— Эй, дорогие, — ворвался в столовую круглолицый Гия, — чего ругаетесь⁈ Тут радоваться надо!

В руках он нес большую чашку с каким-то неведомым блюдом. Очень скоро я смог рассмотреть, что в ней исходила паром сваренная целиком голова барана, украшенная вареной картошкой.

Все погранцы, кто был в столовой, разом притихли.

— Да не переживайте! Поделим, всем достанется! — Заверил всех Гия, — я ж для нее и перчику достал, и лучку! Получилась так, что пальчики оближешь!

— Эт че такое, Горицавия? — возмутился сержант Мартынов, — а нормальная еда сегодня чего? Отменяется?

— Ну что ты, генацвале, меня только не обижай! Будет и другое покушать! Это ж я так, попробовать! Хаш вас сделал! Да ты только глянь, товарищ сержант, кушать будешь так, что от тарелки не оттянешь! Ты ж глянь!

Горицавия нажал на голову ложкой, и разваренная кость легко промялась, голова показала всем свое содержимое.

— Вай-вай! Пальчики оближешь! — Обрадовался поваренок.

— А шеф знает, что ты решил всю заставу этой гадостью отравить? — Мрачно спросил Мартынов.

— Да ты попробуй, дорогой! Попробуй! Говорю же, кушать будешь так, что за ушами затрещит!

— Ну не, я пас… — Тут же отодвинулся от стола Стас, — че-то не так я себе представлял праздничное блюдо.

Видя, что Горицавия как-то расстроился всеобщей реакцией, я первым взял ложку.

— Скажи, Гия, а как его едят?

— А ты прям туда ложкой. Прям туда, — оживился повар.

Я мысленно перекрестился и сунул ложку в переваренный, разошедшийся по швам череп, зачерпнул содержимое и быстро отправил в рот.

К моему удивлению, душистый, вываренный в специях мозг оказался… очень вкусным.

— Ого… — не стал скрывать я своего удивления.

— Чего, нравится? — С восторженным ожиданием спросил Горицавия.

— Вкусно. Даже очень!

— Вот! А я что вам говорил⁈ Сейчас еще бульон принесу и лаваш сушеный! Еле выпросил, что б на заставу привезли! В нашей же печи никаких тебе лавашей не приготовить! Так, лепешки жареные!

С этими словами повар убежал в кухню. Остальные погранцы тоже стали опасливо пробовать хаш. Лица, одно за одним, принялись вспыхивать удивлением.

Горицавия прибежал с чашками, полными бульона, в несколько заходов поставил едово перед каждым. Потом притарабанил алюминиевый тазик лавашных сухарей.

— Вот так лаваш берешь, — показал он на своем примере, — в бульон кладешь, размачиваешь и кушаешь потом! Вай! Вкуснота! Почти как мама делала!

— Ну, по такому поводу и выпить было бы неплохо, — разулыбался Стас и встал.

Если секунду назад всеобщее внимание было обращено к бараньей голове, то сейчас ефрейтор полностью приковал его к себе. Солдаты изумленно уставились на Алейникова.

— Я ща!

Он выскочил из кухни, но меньше чем через минуту вернулся с полупустым ящиком бутылок в руках.

— Шампанское детское. Забыли? — Заявил он с широкой улыбкой на физиономии. — С нового года осталось!

«Вот так БМП, в которой мы шли, на мину и наехала. Все: экипаж, мотострелки — кто осколок поймал, кто головой о крышу ударился. А на мне не царапины. Вот какое было чудо…»

Я свернул Сашкино письмо, сунул в карман бушлата. Глянул на бегущий у Границы Пяндж.

Уже не раз и не два перечитывал я братово письмо. Радовался тому, что хоть и тяжело ему, но не унывает. Что цел он и невредим. Что пуля обходит его стороной.

Видимо, судьба, что забросила меня сюда, в новую жизнь, дала второй шанс и ему. Оберегает она Сашку. Хранит, чтобы прожил он свою полную, настоящую жизнь.

Зимняя серость этих мест выразилась сегодня в природе во всей своей силе. Беспокойный, ледяной ветер гулял над рекой. Сушил прибрежные травы и кустарник. Дневное небо заволокло низкими, но гладкими тучами.

Из кустов выбрался Алим, и я обернулся.

— Покормил? — Спросил Стас, докуривая сигарету.

— Покормил, — довольно ответил Канджиев. — Хорошая у нас лиса. Уже не боится. Почти что с рук берет.

— Когда ж уже мне ее покормить дадут? — спросил рядовой Малюга и подтянул автомат, висевший на плече.

Усиленный дозор из четырех человек двинулся дальше.

С нашумевшей на заставе «ночной операции» прошло несколько дней. Дней, надо сказать, привычно беспокойных.

Мы отработали несколько сработок, встретили особиста Сорокина, заявившегося к нам на заставу с каким-то делом, получили весть о скором усилении. Правда, никто не знал, в каком виде это усиление состоится: пришлют ли нам броню, минометную батарею, или же дополнят личный состав — это оставалось пока что загадкой.

Все это время я ухаживал за Булатом. Пес окреп и уже выходил погулять на улицу. Я же продолжал обрабатывать его швы и мелкие ранки Левомеколю.

Пес шел на поправку, но дальнейшая судьба его оставалась для многих загадкой. Никто не знал, что решит делать с ним Таран. Захочет ли назначить меня его вожатым? А другого варианта сохранить собаку на заставе ему и не оставалось. Почему-то кобель, хоть и стал тише, но не соглашался подпускать к себе кого бы то ни было, кроме меня.

— Когда в следующий раз тут в наряде пойдешь, вот и покорми, — сказал я.

Сегодня я в первый раз за всю службу на заставе, старшим вывел наряд на охрану Границы. Дневной дозор двигался по правому флангу, осматривал свой участок.

— Странно все это как-то, — сказал Стас, следуя за мной.

— Чего странно? — Спросил я.

— Вроде, говорят, на Границе у нас ситуация хуже некуда. А этого и не видать. С того дня, как отбили налет банды, ничего такого не было.

— Не было, ага, как же, — рассмеялся следовавший за ним Малюга, — ты че, забыл уже, как бегали по лесам, геологов искали? Как Саша брал там яшек?

— Да я не о том, — отмахнулся Стас. — Вон, помните как было до того, как духи Границу нарушили? Обязательно раз в две недели, так стычка. Обязательно, то обстреляют, то нападут. А щас все, ни слуху ни духу.

— И чего тебя не устраивает? — Спросил Малюга.

— Да меня-то все устраивает. Просто странно. Будто затишье перед бурей.

— Ты у нас стал второй Канджиев? — Хмыкнув, я посмотрел на Стаса через плечо, — тоже предчувствие проснулось?

— О! Алим! — Стас тоже обернулся, — а ты что нам про это все скажешь? Что тебе там Граница шепчет?

Этот его вопрос заставил Малюгу хохотнуть.

— Помнишь, Саша, — вполне серьезно начал Канджиев, словно бы и не заметив усмешки белоруса, — тот день, как встретили мы местного охотника Ихаба?

— Помню, — сказал я суховато.

— Граница тогда также дула. Прям как сегодня.

— Ты тогда рассказывал, что напророчила она тебе какой-то «удар в спину», — не пряча ухмылки сказал Малюга, — а не было никакого удара. Обычные пограничные будни. Ничего из ряда вон.

— Граница ничего не пророчит, — совершенно спокойно ответил Канджиев, — она только подсказывает.

— О! Я, кажется, понял! — Рассмеялся Малюга еще звонче, — тебе Граница «надула», что будет удар в спину, а у Стаса через день заставский кот Степан сожрал всю колбасу с пайка, что Гия в ночной наряд подготовил. Чем не удар в спину?

— Угу… — Недовольно промычал Стас, — скотина, этот кот, наглая и неблагодарная. Я ж его больше других подкармливаю. Будь моя воля — определил бы караульной собакой. Сунул бы Булату в вольер. Не, ну а че? Казенные харчи жрет? Жрет. Пусть тогда и службу несет.

— Ага, сам такого кота в поиск брать будешь, — Малюга совсем развеселился, — пускай тебе вынюхивает нарушителей.

Стас вздохнул, сплюнул.

— Никогда не забуду, как остальные колбасу в наряде жрали, а я сухим хлебом давился.

— С тобой же поделились, — возразил я. — Самсонов же поделился.

— Так то Самсоново было! Знаешь, как неловко товарища в боевой обстановке объедать? Короче, все. От меня эта падла рыжая, больше ни кусочка не получит.

— Эта падла рыжая, тебя и спрашивать не будет, — весело вздохнул Малюга, стараясь унять смех.

— Может быть, и так, — продолжал Алим, будто бы и не было никаких шуток про кота Степана, — что Граница предупреждает о том, что будет еще нескоро. Вот помните, на первом году службы я себе иглой от акации ногу пробил, когда мы на рыбалку ходили? А все потому, что не слушал я Границу. Не хотел ее понимать. А она меня чуть не за месяц об этой колючке предупредила, когда я у старого дома, в подошву сапога гвоздь поймал. Ну нельзя тут, на Границе бдительность терять. Я не понимал этого. Умом знал, но не понимал. Вот Граница меня и наказала.

Малюга вздохнул, покачал головой.

— От этих твоих рассказов, Алим, у меня нутро ежится, — недовольно заявил Стас.

— И правильно. Потому как, если Граница подсказывает, то никогда не ошибается.

Во время всего разговора я не прекращал осматривать КСП, протянувшуюся по правую руку. Уже метров с трех заметил, что что-то не так.

— Так чего тут правильного? — Возразил в этот момент Малюга, — я…

— Парни, тихо, — перебил его я, — следы на КСП.

Весь наряд тут же поторопился к месту, где я их заметил.

— Человек вел нагруженного осла, — сказал я, вглядываясь в отпечатки на взрыхленном песке.

— Контрабандист, — сказал Стас убежденно.

— Днем? — Я достал трубку для связи, принялся разматывать провод, — если так, то это контрабандист-идиот. Наблюдайте, я доложу.

Не успел я направиться к линии связи, как дальние кусты вдруг зашуршали. Мы замерли.

— Магазины присоединить, — сказал я, заряжая автомат.

Зашуршало еще громче, а потом раздалось протяжное «и-и-и-и-и-и-а-а-а-а».

На берег вышел… мокрый по грудь Ихаб, державший под уздцы осла. На спине ишака лежал и не подавал признаков жизни изможденный человек, одетый в лохмотья.

— Слава Аллаху, — сказал охотник слабым, хрипловатым голосом, — я знал, что встречу здесь кого-то из вас, ребята.