Пограничник. Том 2: Смертельный дозор

Глава 24

Начзаставы, сначала почему-то посерьезневший, вдруг улыбнулся. Сказал:

— Рапорт на тебя напишу начальнику. Представлю к награде. Я хочу всю группу представить, но тебя отмечу особо.

— Особо? — Приподнял я бровь вопросительно.

— Да. Особо. За то, что Нарыва вытащил.

— Его только увезли, — сказал я. — Пока непонятно, как он там.

— Уже понятно. Давыдов по моей просьбе связывался с отрядом. Нарыва уже Громов прооперировал. Пуля задела ему бедренную артерию. Но теперь уже состояние у Славы стабильное. Видать, увезли к этому моменту, в погрангоспиталь. Так что, Саша, ты ему жизнь спас.

— Я рад, что все обошлось.

М-да… — Протянул Таран и немного помолчал.

— Ух и совестно ему будет, когда очнется и вспомнит, кто его из-под вражеского огня вытянул, — ухмыльнулся Таран. Потом вздохнул. Добавил: — Я понимаю, вы с Нарывом были немножко не в лучших отношениях… Смерть Минина не только по Булату ударила… Но и по Славке Нарыву тоже. Тем ценнее твой поступок получается.

— Я по-другому не мог, товарищ старший лейтенант. Я думаю, никто из нас по-другому не смог бы.

Таран почему-то нахмурился. Отвел прямой и открытый до этого взгляд. Спрятал от меня глаза.

— Люди бывают разные. В каждом, кто нынче служит на Шамабаде, я уверен, точно так же как ты. Но, к сожалению, бывает и по-другому.

— Разрешите спросить, о чем вы?

— Да так, не о чем, — Таран вдруг приосанился на стуле, натянул бесстрастную маску на свое лицо. — Не обращайте внимание, ефрейтор Селихов. Вы свободны.

— Есть, — я отдал честь и вышел из канцелярии.

Со дня боя на границе пошел почти месяц. Все ближе был срок смертельного дозора. Дозора, в котором, будь на моем месте мой брат, он пропал бы без вести.

Проблема в том, что я точно не мог сказать, когда это произошло. Единственное, что знал — Сашка сгинул в дозоре, на шестом месяце службы.

И вот, минуло уже половина этого самого «шестого месяца». Любой дозор для меня теперь мог стать тем самым. Я был начеку и ждал этого.

Застава до сих пор работала по второму варианту. Потому выходные отменили, а служебная нагрузка на каждого из нас, серьезно возросла.

Не осталось времени ни на огневую, не на физическую подготовку. Таран отменил и то и другое, рассудив, что сейчас застава оттачивает навыки в боевой обстановке.

А вот политподготовку оставили. Строев настоял. Хотя у него и самого времени на такие мероприятия стало в разы меньше, старший лейтенант все равно выкраивал его, чтобы поговорить с бойцами. Пусть даже и в сушилке, за сигареткой.

По всему участку, у границы, и особенно в самых «вредных» местах мы оборудовали точки, из которых удобно было бы обороняться. Размещали тут и там малозаметные препятствия из хитро скрученной колючей проволоки.

Ни один наряд больше не выходил на Границу без СВД или пулемета Калашникова.

Я обернулся, прислушался на несколько мгновений, где мой наряд. Сегодня мы шли дозором по границе. Передвигаться надлежало скрытно. Как говорится: «прогулки кончились».

Ничего не услышав, довольно хмыкнул. Ждут. Тогда я пошел дальше по лесу, к старому ореху. Война войной, а обед по расписанию. Беременная «женщина» ждать не может.

Я аккуратно прошел к могучему дереву, на подходе зашарил в подсумке, чтобы достать немного копченой колбасы, которую «выделил» мне поварёнок Гия для нашей Муськи.

Подступив к ореху, я глянул вверх, на все еще голую крону дерева.

— Весна уже наступила, а ею и не пахнет, — тихо проговорил я себе под нос.

— Саша? — Раздался вдруг знакомый девичий голос.

Я нахмурился, с ходу поняв, в чем было дело. Наташа робко вышла из-за широкого орехового ствола.

— Отец, прошу, прислушайся ко мне, — сказал Аллах-Дад, покорно опуская взгляд перед Юсуфзой, — американец зашел слишком далеко. Он дерзок. Тогда, в караван-сарае, со мной он говорил так, что за такой тон следует отрезать голову.

Юсуфза бросил взгляд на выход из большого шатра. Его полы хлопали на высокогорном ветру. Захид-Хан не хотел, чтобы кто-то слышал или, тем более, видел его сына таким. Люди Юсуфзы не должны были видеть Аллах-Дада тем, кто просит. Лишь тем, кто приказывает.

— Бог еще не дал тебе мудрости, сын, — сдержанно возразил Юсуфза, поудобнее устроившись на большом ковре из верблюжьей шерсти.

— Может и так, отец, — Аллах-Дад, сидящий перед ним, склонил голову, — но он дал мне глаза и уши. И я слышал, как американец разговаривал со мной. Слышал, как вчера он говорил с тобой. В его устах яд, отец. Пусть, чужак льстив и вежлив, но за всей этой показной вежливостью скрывается ядовитая кобра.

Юсуфза нахмурился. Вынул нож, в богато украшенных ножнах из-за своего пестрого кушака. Отложил.

В глубине души Юсуфза понимал, что сын прав. Что его люди, да и он сам, не заметили, как стали слишком зависимы от чужаков. Те бои: и под Бидо, и на берегу Пянджа, съели слишком много оружия и боеприпасов. Отправили по правое плечо Бога много достойных воинов. Только то оружие, что давал американец, обеспечивало Юсуфзе власть.

Люди знали, что если они примкнут к Юсуфзе, он даст им средства, чтобы убивать шурави. Потому и шли к нему на службу. Знали, что у него есть оружие и патроны, чтобы и дальше вести против неверных Священный Джихад.

Но что будет, если поток припасов прекратится прямо сейчас? Как быстро они израсходуют то, что у них есть?

Юсуфза попал в зависимость от чужестранцев. Попал, и сам не успел понять, когда это произошло. Такое обстоятельство стало очевидным, только после битвы у Пянджа.

Однако Юсуфза знал еще кое-что: отвернись он от американца, оружие, еда, медицинские средства — все это вмиг исчезнет. И что будет тогда? Как долго он сможет удерживать людей, прежде чем они уйдут к другому, более сильному командиру? Что будет, когда враги Юсуфзы поймут, что он растерял всю ту власть, которую по крупицам собирал долгие годы?

Юсуфза понимал, что тогда многие из родов решат свершить кровную месть, за тех, кого уничтожил Захид-Хан, чтобы стать тем, кем он является сейчас. Цена гордости была слишком велика.

— Ты не видишь всего, сын. Но не волнуйся, придет время, и если на то будет воля Бога, ты посмотришь на вещи под другим углом. Ты еще слишком молод, чтобы увидеть те обстоятельства, на которые сейчас закрываешь глаза… Юношеская горделивость говорит в тебе.

— Горделивость? — Аллах-Дад неприятно скривил губы. — Отец, вчера, когда американец был здесь, он приказал тебе… Не попросил, а приказал. Пусть и скрыл этот приказ за показной вежливостью. Сколько еще воинов уйдет к Богу, не убив ни единого шурави?

— Ты забываешься, Аллах-Дад, — предостерег его Юсуфза.

— Раньше он только просил убивать шурави. А что теперь? Теперь он требует, чтобы мы помогли какому-то предателю, много лет жившему среди врагов, перейти на нашу сторону. Более того, чтобы мы сами его перевели. И ты так просто позволишь подстилке шурави топтать землю предков?

С каждым словом Аллах-Дад говорил все громче и громче. Последнюю фразу он почти что прокричал:

— Да его нужно убить! Убить, как только он покажется нам на глаза! И то же самое сделать с этим американцем!

— Аллах-Дад…

— Мы служили Богу, во имя его убивали неверных! Сражались за Веру и Землю против безбожников. А кому мы служим теперь⁈ Ради кого сражаемся⁈

— Аллах-Дад! — Грозно крикнул Юсуфза.

Лицо сына, сияющее маской гнева, вмиг стало смеренным. Он поклонился.

— Пророк Мухаммад, да благословит его Аллах и приветствует, говорит нам, что непочтение к родителям — большой грех, — напомнил Юсуфза.

Аллах-Дад опустил глаза.

— Прошу прощения, отец.

Юсуфза промолчал.

— Лучше скажи мне, как себя чувствует Ахмад, видевший этого… Селихова своими глазами?

— Он уже может держать оружие, отец, — сказал Аллах-Дад.

— Очень хорошо. Мы выполним просьбу чужака, сын. Такова моя воля. А еще: береги Ахмада. Пусть узнает для меня этого неверного, по вине которого, Аббас гниет в застенках. Ахмад поможет нам свершить кровную месть над тем шурави.

— Как скажешь, отец, — сказал Аллах-Дад, окончательно успокоившись.

Юсуфза видел это по его жилкам на висках, которые перестали быстро пульсировать.

— Ты говорил, — продолжил Захид-Хан, — что знаешь этого уважаемого человека, о котором упоминал американец? Того, что должен помочь нам со всем этим делом.

— Гамзата Абдульбари? Знаю. Он землевладелец. У него много овец и верблюдов.

— Да. Он. Американец сказал, что Гмзат поможет голубем переправить послание через границу. Послание человеку американца, которого мы должны сопроводить на нашу землю. Я напишу записку. Ты лично отправишься к Абдульбари, чтобы отнести ему ее.

— Слушаюсь, — сказал Аллах-Дад.

— Тебе нельзя здесь находиться, Наташа, — сказал я строго, — на Границе сейчас опасно. Гораздо опаснее, чем прежде.

— Я… — Наташа замялась, опустив взгляд. — Я хотела покормить Муську…

— Ты знаешь, что мы сами ее подкармливаем.

— Да… но… — вздохнула девушка.

Я тоже вздохнул.

— Я понимаю, что мы давно не виделись, но здесь сейчас опасно. У меня служба. Нет выходных. Но ты знаешь, что как только будет возможность, я обязательно навещу тебя.

— Просто… Просто я соскучилась, — пискнула Наташа. — Надеялась, что ты придешь сегодня. А если нет — хотела передать через кого-нибудь из ребят тебе письмо.

Наташа полезла в карман курточки, достала свернутую записку. Я улыбнулся.

— А пограничная почта на что?

— Я хотела быстрее…

— Ну, я тут, — пожал я плечами. — Можешь сказать все, что хотела.

— Я уже сказала, — зарделась Наташа.

С нежной улыбкой, я приблизился к ней, обнял. Девушка потянулась ко мне, и мы поцеловались.

— Мне нужно, чтобы ты кое-что мне пообещала, — сказал я ей тихо.

— Что? — Спросила она спокойно, так, будто догадывалась.

— Ты сама знаешь.

— Знаю, — грустно сказала она. — Ты хочешь, чтобы я не ходила на границу.

Я кивнул.

— Одно дело — просто нарушить пропуск. Но другое — рисковать жизнью. Сейчас ты рискуешь жизнью. Слышала, что произошло не так давно?

— Слышала, — погрустнела девушка. — Я очень испугалась, когда узнала, что ты был в бою. Долго не могла узнать никаких вестей. А вдруг ты ранен? Вдруг еще что-то…

— Со мной все хорошо. Но я не прощу себе, если ты попадешь в беду, Наташа.

Наташа прижалась ко мне, едва заметно покивала.

— Пообещай, — напомнил я.

— Я… — начала было девушка, но сухая ветка хрустнула у кого-то под ногами.

Мы разом обернулись на звук. Я нахмурился, увидев, как к нам движется полноватый таджик. Одетый в новенький ватник, он обмотал голову шерстяным платком.

Мужчина, носивший на лице короткую, немного не ухоженную бороду, мог бы сойти за самого заурядного егеря или просто местного, жившего где-то в пограничной зоне. Если бы ни одно забавное «но». На левой руке он носил кустарно сшитую перчатку из плотной кожи. А на ней гордо восседала большая красивая птица — сокол-сапсан с клобучком на голове.

— Ай-ай-ай! Так вот, ты где? — Радостно спросил мужчина с легким акцентом, — а я тебя везде искал!