Пограничник. Том 2: Смертельный дозор

Глава 5

— Вы хотите сказать, что подозреваете меня в измене Родине? — Не повел я и бровью.

— Потому что ты не мог выйти с горы просто так, сам! Не мог и все! Кроме того, Усуфза подсунул тебе своего сынка, чтобы вывести из-под подозрений! Так и было, да?

— Родного сына? Ради диверсии? — Хмыкнул я. — Вам самому не кажется это странным?

— У него их пять! Видимо, Юсуфза считает, что одним можно пожертвовать, чтобы подорвать боеготовность заставы! Значит так.

Сорокин взял какую-то тетрадь Тарана, бегло просмотрел, что в ней написано. Потом, убедившись, видимо, что ничего серьезного, выдрал из середины листочек, взял ручку и положил все это на край стола.

— Пиши, Селихов, как все было на Бидо. Да во всех подробностях. Пиши, как ты выбрался с горы и кто тебе помог. Пиши, что ты должен был сделать для Юсуфзы и кто тебя контролирует. Как осуществляются контакты. В общем, пиши все.

— Это допрос, товарищ капитан? — Спросил я таким строгим тоном, что Сорокин даже удивленно нахмурился.

— Можешь считать, что да!

— Тогда могу я познакомиться со всеми документами по моему делу? А еще хотел бы спросить, если меня подозревают в таком тяжком преступлении, как измена, почему я еще не в наручниках?

Сорокин гневно надул брови. Он занервничал. Я видел это по легкой испарине, выступившей на его широком лбу, под куцей челкой светло-русых волос. Однако, стоит отдать должное капитану, на лице не отразилось этих эмоций. На нем, скорее, было написано что-то вроде: «ну как же ты достал, салага? Не видишь, тебя к стенке приперли? Давай уже, сознавайся, не рой самому себе яму».

Да только сознаваться то было не в чем. Я совершенно точно понимал, что все происходящее — личная инициатива Сорокина. У него на меня ничего нет и быть не может.

Сорокин был в себе уверен и дерзок. Он полностью полагался на свой авторитет и суровую репутацию офицеров особого отдела. Потому и решил: «а чего запариваться с доказательной базой?» Можно же нажать на бойца, и тот сам во всем раскается. Зачем он со всем этим затеялся? Скорее всего, чтобы выслужиться. Другой версии у меня не было.

Возможно, с кем пожиже, такое его давление и прокатило бы. Например, с зеленым солдатиком-первогодкой, который трепетал от одного лишь факта, что сидит перед особистом. Но со мной эти штучки не пройдут.

Я был почти уверен, что Сорокин решил строить свое «расследование» от моего признания. Потом, с моей же помощью, собрать «улики». М-да. Видимо, расслабился он в своей оперативной работе.

В моей прошлой жизни мне не раз и не два приходилось сталкиваться с офицерами особого отдела. Бывали среди них и хорошие, и плохие ребята. Люди же, чего тут попишешь? С одним таким, будучи офицером, я даже дружил. Петькой Солодовым. Майором. Интересно, как он там? Бегает жеж где-то по степям да горам Афгана вместе с моей ротой сейчас зеленым сержантом. Вернее, теперь уже с Сашкиной ротой.

Выучка у этих ребят-особистов всегда была что надо. Тут ничего не скажу. Да только некоторые слишком уж надеялись на свое положение. Зачем проводить тщательное следствие, если можно так, «с ноги» войти? Сдается мне, Сорокин был именно из таких.

Что ж, если Сорокина я читал как открытую книгу, и в общих чертах понял, каким человеком сделал его особый отдел, то второй капитан, Шарипов, вызывал у меня больше вопросов. Он, пока что, оставался темной лошадкой.

— Ты, боец, что? Шибко умный? — Угрожающее зашипел Сорокин, глядя на меня исподлобья. — Ты, наверное, не совсем понимаешь, в какой ситуации находишься.

— А мне кажется, очень даже понимаю.

— Пиши! Пиши, если не хочешь, чтобы я тебя прям сейчас отволок за шкирку в отряд, на губу!

Я хмыкнул.

— Ну хорошо. Разрешите? — Кивнул я на бумагу с ручкой.

Капитан, сгорбившийся, напряженный, как шакал перед прыжком, вдруг посмотрел на меня благосклоннее. Однако все еще с некоторым подозрением.

Сорокин откинулся на спинку стула. Бросил:

— Так бы сразу. Разрешаю, Селихов. А еще обещаю, что расследование будет тщательным. Если найдутся смягчающие обстоятельства, следствие их обязательно учтет, я позабочусь.

— Вы очень великодушны, товарищ капитан, — съязвил я.

— Пиши, — раздражено сказал Сорокин.

Видно было, как он насторожен. Что мое хладнокровие его очень беспокоит. Признаюсь, это меня даже развеселило.

Я пододвинул стул к уголку стола. Устроившись, стал торопливо писать объяснения. Сорокин внимательно наблюдал. Хмурился. Когда я сунул ему листик, особист быстро прочитал написанное.

— Значит сотрудничать мы не хотим, — сказал он, откладывая лист. — Чего ты тут понаписал?

— Все как было, товарищ капитан. Все, как вы попросили.

— Значит, говоришь, просто спрятался? Тебя просто не нашли духи?

— Просто спрятался, просто не нашли.

— Все это я и так знаю. Я читал документы.

— В таком случае, — я пожал плечами, — вы ничего больше от меня не услышите.

Сорокин аккуратно сложил листочек, сунул в карман. Потом недовольно буркнул:

— Свободен.

Я не сдвинулся с места.

— Свободен, Селихов, я что неясно выразился?

— Я жду ваших извинений, товарищ капитан.

— Чего? — Сорокин аж побледнел от злости.

— Вы обвинили меня в измене Родине. Это меня крайне оскорбило. Боюсь, просто так я это оставить не могу, и должен буду доложить о таком вопиющим факте своему командиру.

— Ты никому не доложишь, — неприятно искривил губы Сорокин.

— Нет. Если вы извинитесь. Вы задели мою солдатскую честь и патриотические чувства.

Конечно же, такие пустые нападки задеть меня не могли. За годы службы слишком толстой шкурой я оброс. Затронуть мои чувства было сложно. Да и докладывать шефу я ничего особо и не собирался. Мало мне других забот.

Однако, каюсь, грешен. Тут моя воля дала слабину, и я просто не удержался от того, чтобы поиздеваться над нахальным Сорокиным.

Я понимал, что все его обвинения — всего лишь высосанные из пальца домыслы. А еще то, что я теперь от него все равно так просто не отвяжусь. Появилась у особиста ко мне неприязнь. Чего теперь заднюю давать? Все равно будет цепляться.

Сорокин уставился на меня, как змей на мангуста. Сверлил взглядом он меня долго. Долго молчал. Думал.

— Знаешь, что я понял сейчас, Селихов?

— Как бы правильнее сформулировать ваши извинения?

— Может, ты и не сговаривался с душманами, — он сделал вид, что не слышал моих слов, — Может, действительно тебе повезло, и ты каким-то чудом умудрился выбраться из той заварухи. Да только…

Не ответив, я вместо этого вопросительно приподнял бровь. К чести особиста, он мой взгляд выдержал.

— На этом беседа окончена, — сказал капитан, не докончив свою прошлую мысль. Потом встал.

Сорокин взял фуражку, прошел к выходу и снял шинель с крючка у входной двери. Не прощаясь, тронул ручку.

— Товарищ капитан, — одернул его я.

Сорокин застыл. Нехотя обернулся.

— Разрешите обратиться.

— Разрешаю, Селихов, — неприятно пережевывая слова сказал Особист.

— Мы оба знаем, что нападок своих вы не прекратите. И все же, я жду от вас извинений, товарищ капитан. Я человек терпеливый…

— Рядовой, вы мне что, угрожаете? — В глазах особиста снова забегали озорные искорки. Видимо, ему показалось, что он нашел за что схватиться.

— Нет, товарищ капитан. У меня и в мыслях не было. Я всего лишь хочу сказать, что так или иначе, дождусь от вас извинений. И лучше бы быстрее, чем медленнее.

Особист сделал надменное лицо и мерзковато поджал губы. Потом зло хмыкнул и вышел из канцелярии.

— Ну и что? — Спросил Шарипов, — как прошла твоя беседа с Селиховым?

В кабинете особистов царил полумрак. Работала одна лишь лампа на столе Сорокина. Рабочий день подходил к концу, и Шарипов собирался ехать домой. Жил он в небольшой квартире поселка Московский.

Хаким только и успел выключить свет, как в кабинет влетел Сорокин. Видел Хаким, что Руслан приехал в плохом настроении. Он молча, быстро разделся и также быстро сел за свой стол. Включил лампу. Стал перекладывать документы с рапортами, написанными после налета людей Юсуфзы на Шамабад.

Сорокин не ответил сразу на вопрос Шарипова. Он внимательно перечитывал документы. Хаким вздохнул. Поставил свободный стул перед столом Сорокина спинкой вперед. Сел верхом и сложил на спинке руки.

— А я тебе говорил, что тухлое дело ты затеял.

— Совсем не тухлое, — поднял глаза Сорокин сердито.

— Ты в который раз перечитываешь весь этот ворох бумажек? В пятый? В десятый? Русик, ты сам знаешь, что ниче подозрительного ты на Селихова там не найдешь. Он смелый парень, решительный. Папка, видать, хорошо воспитал. Бывают же такие, сам знаешь. Нечасто, но бывают.

— Тут все не так просто, Хаким, — раздражено бросил Сорокин.

— Ну вот опять ты за свое.

Шарипов полез в карман кителя, достал пачку «Кайхона», закурил.

— Не дыми в кабинете, — зыркнул на Шарипова Сорокин. — Просил же.

— Русик. Ты бросай это дело. Что, других забот у нас нету? Сейчас надо думать про Ихаба. Он должен был вернуться в Союз вчера ночью. Но не вернулся.

— А что тут думать? Убили.

— Может, и убили, — покивал Шарипов, — но надо выяснить, смог ли он чего добиться. Потормошить стукачей наших. А ты вместо этого, молодого погранца ходишь пугать.

— Селихов не напугался, — сказал Сорокин. — Совсем не напугался. Я к нему и так и сяк. И по-хорошему, и по-плохому. А он ноль эмоций. Сидит себе, как каменный. Только на меня и смотрит.

— Потому что знает, Русик, что у тебя на него ничего нет.

— Так а раньше такого не было, что б мы ошибались? Даже тогда солдатики в штаны ссали, если окажутся передо мной в кабинете! А он первогодка! Еще даже не черпак, а выдержка у него… Скажем прямо, несвойственная молодому солдату. Уж я-то знаю.

— Ты не о Селихове думал бы, а про Юсуфзу, — почувствовал раздражительность Шарипов.

— Он что-то скрывает, этот Селихов, — Сорокин даже будто бы не слушал Хакима, — что-то с ним не то. Уж я-то чую. Держится он не так, как должен бы держаться. Как-то по-иному. Ведет себя по-иному. Не так как другие.

— Успокойся ты, совсем уже ум за разум заходит.

— Селихов что-то скрывает! Он не тот, за кого себя выдает! — Вспылил Сорокин.

— Он солдат! Он не может быть не тот! Если б был он не тот, его б в погранвойска не взяли! — Разозлился Хаким.

В кабинете повисла тишина. Особисты застыли, сверля друг друга взглядами.

— Хаким, у меня предчувствие, — тихо сказал Сорокин. — Я от своего не отступлю. Выведу этого Селихова на чистую воду. Теперь это уже принципиальный вопрос.

Шарипов снова вздохнул. Потянулся к пепельнице на столе Руслана и затушил сигарету.

— Нервная работка, да? — Спросил он, стараясь разрядить обстановку.

— Не то слово.

— А хочешь, анекдот расскажу? — Улыбнулся Хаким, — мне его вчера Таран рассказывал, как в отряд приезжал.

— Анекдот? — Заинтересовался Сорокин.

— Ну. Смешной.

— Ну давай свой анекдот, — откинулся Сорокин на спинку стула и скептически поджал губы.

— Короче. Приходит как-то офицер особого отдела к венерологу…

— Вам приказываю выступить на охрану Государственной границы Союза Советских социалистических республик. — Начал сегодняшний ответственный прапорщик Черепанов, — Вид наряда — Часовой заставы, с задачей не допустить внезапного нападения на пограничную заставу, возникновения пожара на заставе. Сейчас после осмотра и заряжания оружия выдвигаетесь на пограничную вышку.

Было холодно. Сегодня установилось неприятное, сухое от степного ветра утро. Свинцово-черные тучи бугрились над Границей. Казалось, вот-вот мерзкий дождь выпадет нам на голову.

«Интересно, что бы о Границе сказал нынче Алим? — Подумалось мне, — в такую-то погоду».

— Службу несете путем наблюдения за прилегающей к заставе территорией, линиях Государственной границы, территорией сопредельного государства, — продолжал прапорщик зачитывать заученный приказ. — При нападении на заставу подаете команду «К Бою», первым вступаете в бой, обеспечивая занятие заставой оборонительных сооружений, после чего присоединяетесь к своему отделению…

Забавно это он вещает: «присоединяетесь к своему отделению». Большинство бойцов на заставе прекрасно понимали: часовой на вышке — первая цель. Если начнется заварушка, он, считай, смертник. Впрочем, пограничники не только понимали это, но и принимали. И даже время от времени, шутили на такую тему.

— … связь с заставой по линии проводной связи каждые полчаса, а при обстановке — немедленно. С такой задачей службу несете до двенадцати часов со сменой на месте. Старший наряда рядовой Селихов, повторить приказ. Вопросы?

— Вопросов нет, приказ ясен, — стал чеканить я, — есть выступить на охрану Государственной границы Союза Советских социалистических республик. Вид наряда — Часовой заставы, с задачей не допустить внезапного нападения на пограничную заставу, возникновения пожара на заставе.

— Выполняйте приказ!

Сегодня в наряде «Часовой заставы» были я, Вася Уткин и Вадим Сергеев. Нести службу мы должны были, меняясь по четыре часа через восемь. Ночью же надо топтать периметр заставы. То еще удовольствие. Вообще, наряд был неприятным. В основном из-за прерывистого ночью сна.

Ну что ж? Вот и моя очередь лезть на вышку, чтобы сменить там Ваську.

— Наряд напра-во! — приказал мне дежурный по заставе сержант Мартынов, когда я получил оружие и «зарядился», — На охрану Государственной границы Союза Советских социалистических республик шагом марш!

Он провел меня к вышке и я полез наверх. Высокая, с пятью пролетами лестниц, она венчалась огражденной перилами будкой. Вася ждал у перил. Оторвавшись от бинокля ПНБ-2, который Вася выставил тут на его деревянной треноге, Уткин глянул на меня.

— Ну наконец-то! Ветер тут, сил нету! — проговорил он, перекрикивая колючий порыв.

— Иди, Вася, отдыхай, — сказал я ему с улыбкой.

Я принял у него бинокль и журнал наблюдений. Тогда Вася принялся спускаться. Первый час я внимательно наблюдал в бинокль и выходил на связь доложить, что все нормально.

Отсюда, с вышки, отрывался невероятный обзор на пространства вокруг. Вид был что надо. Застава тут казалась совсем маленькой. Окружающие горы, напротив, еще больше.

Блестящая полоска Пянджа тянулась вдали, на границе. По ту сторону, на сопредельной территории хорошо просматривались кишлаки Хаджи и Камар, стоящие на берегу реки.

Странное чувство возникло у меня сейчас в душе. С такой, почти пятнадцати метровой высоты, осматривал я просторы чужого государства, а еще… моей Родины.

А потом ощутил себя настолько маленьким, настолько незначительным, что сложно было это передать словами. Еще сложней передать то, что на плечах одного из таких маленьких и незначительных, казалось, бы людей, стояла безопасность этой необъятной Границы. Стояла безопасность нашей страны.

Подумалось мне, что хоть я кажусь тут сам себе и «маленьким», но маленьких нас таких много. И многое мы можем сделать, чтобы еще, несравнимо большее число таких же людей могло спокойно спать за нашими плечами. Были мы тут, на границе, ну точно муравьишки, стойко, рутинно, ежедневно, удерживающие огромную скалу, грозящую рухнуть на родную землю.

Когда я замерз, решил спрятаться на несколько минут в будку вышки. Там попался мне на глаза журнал наблюдений. Из интереса я открыл его. Нашел и прочел последнюю запись, сделанную Васей меньше трех часов назад.

«От кишлака Камар, в сторону правого фланга, — гласила надпись, — прошел один ишак и один афганец, оба без оружия».

Я хмыкнул. Ну ты Вася и учудил…

Потом я вернулся наружу, чтобы и дальше вести наблюдение. Сосредоточился на кишлаках. Там, как обычно, люди жили своей незамысловатой жизнью крестьян: хлопотали по хозяйству, ходили туда-сюда. В общем, ничего подозрительного. По крайней мере в кишлаке «Камар» откуда вышли три часа назад один ишак и один афагец. Посмотрим, что там в другом, в «Каджи».

— Опа… — насторожился я, — увидев в бинокль какую-то подозрительную движуху в кишлаке.

Потом присмотрелся повнимательнее.

— Сука… Они там что, эти местные, сдурели, что ли? — Прошептал я сам себе, а потом бросил наблюдать и направился в будку, чтобы связаться с дежурным и доложить об увиденном.