Пограничник. Том 2: Смертельный дозор

Глава 25

— Зачем же ты так убегаешь? Я стар, Наташа, я за тобой не поспеваю!

Мужчина неловко пробрался сквозь хлестоватую поросль молодых деревьев, вышел к ореху. Сокол-сапсан, вернее, соколица, судя по ее крупному размеру, беспокойно крутила слепой от клобучка головой.

— Дядя Курбан, извините, — растерянно улыбнулась Наташа, — я очень торопилась, хотела скорее посмотреть на Муську.

Мужчина добродушно улыбнулся, отчего его узковатые глаза превратились в щелочки.

— А только ли свою лисицу ты хотела поведать? — Спросил он, оценивая меня хитроватым взглядом.

Я посмотрел на незнакомца. Наташа, будто бы замявшаяся на несколько мгновений, робко отстранилась, поторопилась заговорить, чтобы закончить неловкую паузу:

— Саша… Познакомься, это дядюшка Курбан Маджидов, давний друг моего папы. А вы, дядюшка Курбан, познакомьтесь с Сашей. Это мой… Мой друг.

Курбан добродушно разулыбался. Я буркнул:

— Здравствуйте.

— И тебе привет, пограничник.

Я внутренне напрягся. После свадьбы с Наташей я долгие годы тесно общался с его отцом. Знал многих его друзей лично. О многих из них слышал, притом только хорошее. Но имени Курбана Маджидова Иванов никогда не упоминал. Никогда и никому из нашей семьи о нем не рассказывал.

— Красивая у вас птица, — пробурчал я, внимательно всматриваясь в глаза старому Курбану.

— Это Сауле, — Курбан погладил соколицу пальцем по пернатой головке, — моя помощница. По хозяйству мне помогает.

Я вопросительно приподнял бровь.

— Мой род очень древний, — поторопился объяснить Курбан, — мой дед был большим баем в этих местах. Очень любил соколиную охоту. Отец тоже занимался этим, он и научил меня такому благородному делу.

В веселом, хрипловатом голосе Курбана я уловил едва слышные нотки сожаления. Не уж то о прошедших временах, когда дед его был баем?

— С приходом советской власти все изменилось, — с улыбкой продолжал он, — отец у меня был богатым наследником когда-то. Потом отдал все советской власти. А я вот теперь простой колхозный водитель. Ну…

Курбан на миг задумался, продолжил, снова поглаживая свою большую птицу:

— Почти все. В наследство мне осталась только любовь к соколиной охоте, ну и в хозяйстве, как я уже сказал, такая охота оказалась полезная.

— В хозяйстве? — Спросил я.

— Угу. Я держу голубей. Люблю этих птичек. А в округе много хищных птиц, которые тоже их любят. Сауле научена их отгонять. Она помогает мне держать любого тетеревятника или орла подальше от тех мест, где летают мои голуби.

— Я попросила дядю Курбана мне помочь, — вклинилась Наташа, — папа меня бы никогда на границу не пустил. А дядя Курбан вызвался подсобить, когда узнал, зачем мне сюда надо.

Наташа хитро улыбнулась, блеснула глазками и продолжила:

— По моей легенде я помогаю дяде Курбану с его больным козленком.

— У меня есть коза, — поспешил пояснить Курбан, — недавно козлят мне принесла. Один родился слабеньким, сиську у матери не берет. Я за ним ухаживаю сам, но не всегда есть время. Потому как нету у меня жены и семьи, один живу. Вот Наташа и вызвалась помочь.

— А взамен дядюшка Курбан согласился меня от отца прикрыть.

— Не самое удачное время ты выбрала, чтобы вот так вот азарничать, — сказал я строго.

— Я понимаю… Понимаю, Саша, — несмело ответила она, — и я обещаю тебе, что больше не буду… Не буду сюда ходить.

— Я тебе верю, — тихо сказал я.

Потом обратил взгляд к лисьей норе. Полез в подсумок.

— Нужно покормить Муську. У меня служба.

Достав банку собачьих консервов, я присел на колено, вскрыл ее ножом и добавил в тушенку несколько колесиков капанной колбаски. Подставил к входу Муськиного домика.

Привыкшая к людям лисица не заставила себя ждать. Почти сразу показала наружу нос. Потом, совершенно не опасаясь нас, вышла из норы. Смело подобравшись к банке, стала есть.

Лиса немного изменилась: объемные бока ее спали, а соски набухли и обвисли. Я сразу понял, в чем было дело. Когда из норы послышался беспокойный писк щенят, дошло и до Наташи.

— Ощенилась, — с тихим восторгом проговорила она, широко раскрыв глаза и показав белые зубки в улыбке.

— Ощенилась, — спокойно подтвердил я. — Наташ?

— М-м-м-м?

— А смотри, как еще она может.

Я медленно потянулся к Муське, и та перестала есть, немного напряглась. Даже слегка прижала уши к голове. Когда я тронул ее макушку и погладил между ушами, лисица медленно подняла их и расслабилась. Снова стала есть, словно бы и не замечая, как я аккуратно вожу рукой по ее холке.

— Она ручная стала? — С радостным придыханием спросила Наташа.

— Не со всем. В руки не дается, но погладить уже можно, — ответил я с улыбкой.

Курбан с удивлением хрипло пробормотал что-то не по-русски, потом добавил:

— Никогда такого не видал, чтобы дикий зверь так просто к рукам привыкал.

— Мы ее больше месяца каждый день подкармливали, — пояснил я, — первым погладить ее решил Алим Канджиев. Не далась. А вот Семирикин уже смог. Похвалился потом на заставе. С тех пор каждый из парней, кто к Муське ходит, еще и погладить ее не забывает.

— Необычно как, — сказал вдруг Курбан, — я думал, она теперь навсегда на людей обозлиться. А тут вот как получилось.

— И почему же ты так думал? — Спросил я, бросив на старого таджика взгляд.

Улыбчивое лицо его вдруг переменило выражение. Стало каким-то задумчивым. Он нерешительно поджал губы.

Наташа тоже как-то погрустнела. Кажется, она знала, о чем ведется речь.

— Силки те, в которых эта лисица попалась, я расставил, — сказал виновато Курбан. — Но, конечно, не на лис. На зайцев. Когда мне Наташа рассказала про вашу Муську, я ей сразу признался. А еще, потому и согласился помочь ей, что виноватый во всем оказался.

— Я на него не в обиде, — тихо сказала мне Наташа, когда я глянул на нее с немым вопросом в глазах.

Не ответив, я кивнул. Потом встал.

— Я пойду, — сказал я. — Служба.

Наташа вдруг глянула на таджика, и тот закряхтел, стал топтаться на месте неуверенно.

— Ну… Мне тоже пора. Сауле сегодня еще не летала. Надо бы ее отпустить проветрить крылья.

С этими словами старый Курбан обернулся и принялся шумно пробираться между зарослей, удаляясь от ореха.

Наташа некоторое время смотрела в его широкую, немного сутуловатую спину. Потом заглянула мне в глаза.

— И долго ли мы с тобой не сможем увидеться? — Спросила она тихо.

— Увидимся. Скоро. Это я тебе обещаю.

Девушка улыбнулась и прижалась ко мне, уперлась лбом в грудь.

— И я тебе тоже верю, Саша. Верю и буду ждать этого дня.

— До свидания, дядюшка Курбан! — Крикнула Наташа и помахала Курбану ручкой из-за невысокого заборчика, выложенного из больших камней.

— До свидания, девочка моя, — ответил ей Курбан, — передавай привет своему отцу! Пожелай ему от меня доброго здоровья!

— Обязательно!

Наташа зашагала по тропинке к лагерю геологов, который те разбили теперь в новом месте, под невысокой скалой с нехитрым названием «Лах», что, на русский так и переводилось «Скала».

Как только девушка ушла, Курбан помрачнел. Обернулся к своему низенькому глиняному домику с плоской крышей, деревянной дверью и единственным окном в потолке.

В нешироком дворе Курбана, обнесенным каменной изгородью, было небогато. Курбан в принципе жил не бедновато, а еще крайне замкнуто.

Если б гость решил посетить хозяйство старого охотника, он бы увидел во дворе, кроме домика, небольшой сарай с навесом и подвалом, пустой загончик для скота и построенную на крыше дома голубятню из досок и новой рабицы, которую Курбан умудрился достать в колхозе.

Курбан даже не был уверен, разберет ли гость: где тут сарай, а где личное жилище охотника.

Старик вздохнул. Вот как может распорядиться судьба: родился на богатой вилле из камня и благородных пород дерева, а жизнь свою заканчиваешь здесь, в глиняном домишке, продуваемом ветрами со всех сторон света. Такое положение дел всегда казалось Курбану несправедливым.

Старый охотник снова вздохнул, посмотрел на сероватое небо. Потом направился к голубятне.

Он поднялся по скрипучим и гниловатым ступеням, что сам сладил у северной стены своего домишки. Взобрался на плоскую шиферную крышу и, аккуратно ступая, подошел к голубятне.

Внутри, на длинных насестиках урчали, волновались и хлопали крыльями разномастные голуби. Жили тут красногрудые Чинны, мраморно-седые Челкары, сизокрылые красавцы породы Хаккия и другие разномастные виды голубей.

Курбан глянул вверх, к небу. Там медленно парили и хлопали крыльями те из его подопечных, которым захотелось сегодня ветром пощекотать свои красивые перышки.

Немало было у Курбана красивых голубей. Немало редких пород, которые он долгие годы лелеял для собственного удовольствия. Потому что находил отдушину в этих красивых птицах.

Однако сейчас его интересовали не они. Другой, скромный и белокрылый голубок, сидевший в уголке голубятни, привлек внимание старого охотника.

Курбан зашел внутрь, но голуби, привыкшие к хозяину, его не испугались. Они продолжали мурлыкать, гордо дергать своими маленькими головками. Курбан взял белокрылого, осмотрел его розовенькие лапки. Потом почему-то оглянулся.

Он знал, что для всех в округе Курбан Маджидов — лишь странноватый и одинокий отшельник. Добродушный колхозный шофер. И больше никто. Тем не менее, Курбан волновался. Казалось ему, что сейчас, именно в этот самый момент, чужой недобрый взгляд шарит по его спине. Он набрался смелости, потому что знал: скоро его жалкая жизнь закончится. Наступит иная, богатая жизнь. Такая, которой, по его мнению, он заслуживал гораздо больше.

Курбан снял с лапки голубя маленький, запечатанный воском контейнер, сделанный из гусиного пера. Отломил крышечку и достал крохотную записку.

Когда Курбан ее прочел, обрадовался. Улыбка растянулась на лице старика. Как хорошо, что в ту ночь, он не прогнал молодого парня, что принес ему ту странную кассету. Теперь она — ключ к лучшей жизни для старика. Разве не заслужил он хоть на старости лет пожить, как человек?

— Но когда? — Тихо спросил он сам себя.

В записке из тонкой бумаги этого не было указано. Ну ничего, он подарил Абдульбари трех голубей.

— Итак, начнем наше занятие, — с важным видом сказал политрук Строев, удерживая в руках какой-то буклет и внезапно… сигнальный пистолет Шпагина, — все вы знаете, что это такое и для чего применяется.

С этими словами он поднял ракетницу, продемонстрировал ее всем, кто находился сегодня в ленинской комнате.

— По крайней мере, до недавнего времени сохранялась такая уверенность, — добавил Строев с важным видом. — Так. Для чего применяется СПШ? Кто скажет ответ?

Погранцы, которые, несомненно, знали правильный ответ, принялись недоумевающе переглядываться. Никто не спешил подниматься, шкурой чувствуя какой-то подвох.

— Алейников, — Строев показал рукоятью пистолета на Стаса, сидевшего со мной за одной партой, — для чего применяется СПШ?

Стас растерянно заозирался по сторонам. Потом медленно, как-то нехотя, встал из-за парты, проговорил:

— Сигнальный Пистолет Шпагина применяется для стрельбы сигнальными и осветительными ракетами разного цвета горения.

— Совершенно верно, ефрейтор Алейников. Именно для этого, и ни для чего больше. Это очень узконаправленное приспособление. Пожалуйста, садитесь.

Стас опустился на свое место, а Строев продолжил менторским тоном:

— В пограничной службе подача сигналов с помощью сигнальных патронов — это способ взаимодействия и передачи сигналов между заставой и нарядами, а также последними между собой. Если, конечно, осуществить взаимодействие другими способами и средствами, по тем или иным причинам не представляется возможным. Пистолет Шпагина — небоевое оружие. Как вы все знаете. И тем более — не игрушка. Не развлекательный пиротехнический инструмент.

С этими словами политрук вновь зыркнул на Алейникова. Тот отвел взгляд.

— Тем не менее раз уж это небоевое оружие, некоторые бойцы относятся к нему несерьезно: используют не по назначению, а то и вовсе не соблюдают техники безопасности. В отдельных случаях, по глупости некоторых лиц, объединяются оба этих печальных обстоятельства.

— Видал, как он на тебя зыркнул? — Шепнул Алейникову Малюга, сидевший перед нами, за одной партой с Васей Уткиным. Я глянул на забеспокоившего Стаса. Тот решил, видать, что Строев каким-то чудом осведомлен о его недавней любви осуществлять побудку афганских пограничников посредством советского сигнального патрона.

— Поди знает, как ты любил зеленых на том берегу гонять, — добавил Малюга, подтверждая опасения Стаса.

— Если б я знал, что они собственный пост подорвут и уйдут в душманы, я б и не так их погонял, — зло и нервно сказал Малюге Стас.

— К чему это может привести, нам на собственном, печальном примере продемонстрировали бойцы мотоманевренной группы одного из сводных отрядов, — продолжал Строев, — рядовой Сагдиев, пожалуйста, осмотрите буклет и передайте дальше, по рядам.

С этими словами политрук отдал буклет Сагдиеву. Он, сидящий вместе с Синицыным, принялись его листать, и через полминуты, пока Строев распинался о технике безопасности при применении СПШ, дружно прыснули, сдерживая смех.

— Рядовой Сагдиев, рядовой Синицын, встать! — Гаркнул Строев.

Оба пограничника мигом поднялись, стараясь задавить улыбки.

— Что вас так рассмешило?

Несколько мгновений ни тот ни другой, не решались ответить. Потом Синицын все же с трудом процедил:

— Виноват, товарищ старший лейтенант. Мы не нашли в буклете ничего смешного.

— Я вижу, — кисловато буркнул Строев. — Так вот, сообщаю вам, что там и правда ничего смешного нет. Тем более в произошедшем ЧП. Более того, боец, участвовавший во всем этом балагане, получил серьезные травмы. Но к счастью остался жив. Так что, откинетесь к теме сегодняшнего занятия с особым вниманием и серьезностью.

— Виноват, есть отнестись с особым вниманием и серьезностью, — отчеканил Синицын, и Сагдиев к нему присоединился, буркнув свое «есть». После политрук разрешил обоим сесть на свои места. Спросил:

— Посмотрели? Пустите дальше, по рядам.

Брошюра пошла по рукам, и у молодых погранцов тут же приподнялось настроение. Каждый хотел узнать, чего же там такого, в этой брошюре есть веселого.

Посмотрев ее, парни сдерживали смех, кто-то беззвучно хихикал, стараясь не привлекать внимание Строева, описывающего всю ситуацию словесно:

— Экипаж БТР, окончив боевое дежурство, — говорил Строев, — возвращался к расположению. По пути бойцы встретили афганца с ишаком, возвращавшегося к своему кишлаку. Удержаться «бравые бойцы» не смогли. У старшего сержанта, командира БТР был при себе фотоаппарат…

Когда брошюра попала и к нам со Стасом, Алейников нетерпеливо уложил ее на середину парты, стал листать. Конечно же, написанное вначале предисловие Стаса совершенно не интересовало. Он сразу же нашел первую фотографию, напечатанную на третьей странице.

На ней был изображен экипаж БТР, позировавший на фоне своей боевой машины. С крайнего правого бока к ним примостился растерявшийся афганец, которого один из бойцов обнимал за плечи могучей рукой. Слевого же погранцы поставили очень грустного осла.

Следующая фотография изображала всего одного пограничника, обнимавшего афганца. Другая — его же, но обнимал он уже ишака.

На последней «обниматель» был изображен сидящим на броне БТР, над люком мехвода. Присутствовал на ней, собственно говоря, и сам мехвод. Он высунул наружу голову и скорчил зверского вида гримасу. Фишка заключалась в том, что боец приставил к голове, кривлявшегося изо всех сил механика, СПШ.

Надпись под фотографией со всей серьезностью гласила: «Через секунду прогремел выстрел».

Алейников прыснул, закрыв губы ладонью. Я ухмыльнулся, многозначительно уставился на Стаса.

— Алейников! Тебе чего, тоже смешно⁈ — Заорал на него Строев.

— Виноват! — Подорвался Стас с места.

— А вот я тебе…

Строев недоговорил, потому что в дверь робко постучали, а потом она со скрипом отворилась. Все глянули на вошедшего. В проеме двери, опираясь на костыль, стоял Нарыв.