Пограничник. Том 2: Смертельный дозор

Глава 19

Таран сидел за своим столом. Симонов у стеночки, на стуле. Капитан Жуков, несмотря на то что и у него был стул, предпочел стоять. Свой комбинезон он давно сменил на пограничную полевую форму.

Капитан натянул на свое, словно бы высеченное из камня лицо, строгую маску. Таран посмотрел на него усталым взглядом. Потом вдруг скомандовал мне:

— Кулаки к осмотру.

Я вытянул руки, да только осматривать их стал не Таран, а Жуков. Он приблизился, внимательно обшарил взглядом чуть не каждую костяшку. Потом заглянул мне в глаза. Недовольно поджал губы.

Взгляд его маленьких голубых и суровых глаз меня не впечатлил. Хотя любого другого молодого солдата он точно бы заставил стучать коленками.

Не сказав ни слова, капитан зыркнул на Тарана. Тот вздохнул.

— Селихов, — начал шеф, — где вы были сегодня, с тринадцати, до пятнадцати ноль-ноль?

— Рыбачил, товарищ старший лейтенант, — пожал я плечами. — На речке Угре.

По правде сказать, у небольшой речушки, что впадала в Пяндж на нашем участке, не было постоянного названия. А может, и было, да только мы не знали. Однако пограничники, почему-то звали ее Угрой. Стас объяснял, что не знал, откуда взялось такое название. Говорил, что еще старики, служившие до него, так величали извилистую, узкую речушку, бегущую под суровыми скалами прибрежных Пянджских гор.

— Вот видите, товарищ Капитан? — Глянул на Жукова Таран, — Селихов был на речке. Я сам, лично, отпустил их с Алейниковым на рыбалку в свой выходной.

— И вы проходили рядом с лесом, растущим у сигнализационной системы? — Хмуро спросил Жуков.

— Так точно. Проходили.

— Тогда скажите: ваш путь лежал через него, или в обход?

— В обход, товарищ Капитан.

Офицеры переглянулись.

— Странно это все, — сказал Жуков, — особенно учитывая то обстоятельство, что у вас, ефрейтор, напряженные отношения со старшим сержантом Симоновым.

— Селихов, — начал Таран, — изложите, пожалуйста, последовательность всех сегодняшних событий, с момента, как вы покинули заставу и вплоть до вашего возвращения.

Ну я и изложил. С некоторыми умолчаниями, касающимися, в основном, нашей встречи с Наташей ну и дракой. Короче, поведал свою «легенду». Рассказал, что мы со Стасом пошли на речку. Рассказал, что по дороге видели шишигу, ехавшую куда-то в лес, а потом о нашей с Алейниковым рыбалке.

Выслушав меня, Таран снова посмотрел на капитана. Жуков, после моего рассказа, состроил еще более недоверчивую мину.

— Товарищ старший лейтенант, разрешите обратиться к товарищу капитану, — сказал я.

— Разрешаю.

— Товарищ капитан, а в чем, собственно говоря, дело?

С этими словами я наградил поникшего и какого-то бледного Симонова взглядом.

— А дело в том, — начал Жуков, — что мой старший сержант, командир танкового экипажа, вдруг «падает с дерева» на заготовочных работах. И у меня тут сразу возникает несколько вопросов. Первое: начерта товарищ старший сержант лазил на дерево, когда его следовало рубить? И второй, а не недоговаривает ли чего старший сержант?

— Никак нет, товарищ капитан, не недоговариваю, — пробурчал Симонов.

Жуков все также недоверчиво скривил губы.

— Сережа, я тебя как облупленного знаю. Знаю твой норов. Уж мне-то ты не ври. Отвечай прямо: виделся с Селиховым? Вы подрались?

— Никак нет, товарищ капитан, — стоял на своем Симонов.

Я едва заметно ухмыльнулся.

— Сережа, кончай юлить, — строго сказал капитан. — Все на заставе знают про ваши с Селиховым совершенно недружеские отношения. Думаешь, я не видал, как ты на него зыркаешь?

Старший сержант помолчал и ничего не ответил своему капитану.

— При всем уважении, товарищ капитан, — начал Таран, — но, как вы видите, очевидно, что Селихов с Симоновым никак не могли пересечься. Симонов, в составе экипажей и вашего старшины Лябуха, а также младшего лейтенанта Строева, находился на работах в лесу. Селихов в это время был на рыбалке. Думаю, тут все понятно.

Жуков наградил шефа суровым взглядом, потом приказал Симонову:

— До пояса раздеться.

Сержант встал, глянул на капитана щенячьими глазами.

— Исполнять, — поторопил его Жуков.

Опустив голову, Симонов стал снимать ремень, потом медленно расстегнул китель и стянул зимнюю рубаху с майкой. Я увидел на его поджаром животе, чуть ниже солнышка, большую гематому от моего удара.

— Как это объясните, старший Сержант? — Строго спросил Жуков.

— Упал с дерева, товарищ капитан. Неудачно приземлился на какую-то корягу.

— Так неудачно, что на работах стал терять сознание? — Недоверчиво спросил Жуков.

— Так точно…

— Думаешь, Сергей, я дурак? Что поверю, будто ты аккуратненько, солнышком, приземлился на палочку? Особенно учитывая то обстоятельства, что других следов, ушибов, царапин, на тебе не видать. Короче. Думаешь, мало я видал битых солдат?

— Никак нет, не думаю, — пробурчал Симонов.

— Он ничего не может внятно объяснить, — обернулся к Тарану капитан, — но тем не менее Лябух говорит, что сержант Симонов, вместе с Фисенко и Малышевым отходили искать деревья на доски. Не было их примерно минут двадцать. Когда вернулись, Симонов чувствовал себя плохо. Упал в обморок. Как это объяснить?

— Вы считаете, товарищ капитан, что Селихов с Симоновым встречались в лесу, чтобы выяснить отношения? — Спросил Таран.

— Приказ на то, что группа отправится заготавливать лес, был отдан мной еще вчера. Селихов не мог об этом не знать, — строго проговорил Жуков, — и напросился на рыбалку с Алейниковым, именно для того, чтобы выяснить с Симоновым отношения. Кажется мне, что и на рыбалке-то Селихов не был. Так я считаю. Или ефрейтор у нас заядлый рыбак?

Жуков вопросительно глянул на шефа. Тот без особого энтузиазма спросил у меня:

— Селихов, вы рыбак?

— А кто ж рыбалку не любит? — Пожал я плечами, — был пацаном, у нас, на Урупе, летом целыми днями с удочкой пропадал.

Мои слова не поколебали недоверчивой мины Жукова. Сейчас, казалось, у капитана свело мышцы, и на другое выражение лица он был просто неспособен.

— Давайте будем честны, — продолжил Жуков, — умысел есть у обоих. Если исходить из этого, то все тут же становится на свои места.

— Селихова никто не видел в лесу, — пожал плечами Таран, — экипаж Симонова, все как один утверждают, что старший сержант действительно просто упал.

— Таран, вы что, не знаете солдат? — Разозлился Жуков, — они до последнего будут покрывать друг друга! Считаю, нужно привлечь обоих к ответственности. Хотя бы и превентивно.

— При всем уважении, — шеф вздохнул, помолчав пару мгновений, — никаких доказательств нет, товарищ капитан. Со своим подчиненным вы можете делать все, что посчитаете нужным. А я не стану наказывать Селихова. Не стану хотя бы до тех пор, пока не будет доказательств.

— Это вопрос дисциплины, товарищ старший лейтенант. Мы с вами его уже обсуждали.

— Я помню, — кивнул Таран и замолчал.

Капитан неприятно поджал губы. Скомандовал Симонову одеться. Потом сказал:

— Я буду стоять на своем. Считаю, обоих нужно наказать. С точки зрения здравого смысла, тут все очевидно.

— Не соглашусь, — возразил Таран.

— Очень зря, — процедил Жуков и принялся сверлить меня взглядом. Потом заговорил: — я знаю, ефрейтор, что вы были в лесу. Знаю, для чего вы туда направились. И будьте уверены, я найду доказательства вашего глупого поступка.

Я нахмурился. Мне было безразлично, получится ли у Жукова уличить меня в драке. Важнее было то, чтобы присутствие Наташи в зоне, где ей быть не положено, не всплыло наружу. Придется приглядывать за капитаном, чтобы он не вынюхал лишнего. И начнет он с экипажа танка. Будет долбить их, пока не признаются. К счастью, Наташи они на том месте не видели. По крайней мере, я не заметил, чтобы кто-нибудь из танкистов заподозрил присутствие лишнего лица рядом с орехом.

Я снова попросил Тарана обратиться к капитану, и тот кивнул.

— Товарищ капитан, — начал я, — вы ратуете за дисциплину. Видите, что есть в нашем общем коллективе определенная напряженность. Позвольте поделиться с вами своим скромным опытом и мнением по этому поводу.

Жуков не ответил. Только посмотрел на меня как-то свысока.

— Безосновательные наказания разлагают дисциплину сильнее, чем открытая вседозволенность. А еще настраивают солдат против своих командиров, — холодно проговорил я. — В боевой обстановке это не допустимо.

— Что вы хотите этим сказать?

Жуков нахмурился. На светлокожем его лице заиграл румянец. От злости кровь прилила к щекам капитана.

— Вам следует в первую очередь заниматься своими подчиненными.

— Чего⁈

— Селихов! — Бросил Таран, состроив строгое лицо, — это уже лишнее!

— Виноват, — холодно ответил я.

Жуков уставился на меня с такой злобой, что казалось, если б мог, прямо тут же попытался меня придушить.

— Старший сержант Симонов, встать, — вместо этого приказал он Сергею. Тот обреченно поднялся. — За мной.

— Есть.

Вместе они вышли из канцелярии.

— Ты, как всегда, — вздохнул Таран, — в своем репертуаре, Селихов.

— Виноват, товарищ старший лейтенант.

— Мало мне душманья этого у границы, так еще и танкисты безобразничают… — процедил Таран, — нет, большинство из них — отличные ребята. Скажем, со старшим лейтенантом Задоркиным мы общий язык уже нашли. Он предупреждал, что у капитана тяжелый характер. Что надо с ним поделикатнее. Но я и не ожидал, что Жуков так быстро проявит свой норов.

— Разрешите выразить мнение, — проговорил я.

— Разрешаю.

— Сейчас да, сложновато. Много новых людей на заставе. Но знаете что?

— Что?

— Хорошо это, или нет, но война сплачивает.

Таран грустно покивал.

— Я тоже думаю, Саша, что все мы тут вместе солоно хлебнем. Слышал такое выражение? «Дом, разделившийся внутри себя, не устоит».

— Слышал.

Таран хмыкнул.

— А ты образованнее, чем кажешься. Ну короче, вот этого я и опасаюсь. Опасаюсь, что дом наш разделится. И Жуков, кажется, предпринимает для этого все меры. Хоть сам этого и не осознает. Ладно, Саша. Свободен.

— Скажу тебе прямо, Селихов: я совершенно не согласен с решением Тарана.

Нарыв шел рядом со мной и Булатом, но держался на почтительном расстоянии.

С нашей с Симоновым драки прошла неделя. С каждым днем Булат креп и восстанавливался. У Пальмы же все ярче проявлялась беременность.

Нарыв перестал брать ее с собой на Границу и вместо нее водил Радара. Все чаще ходил он к шефу, в канцелярию. Видимо, решали, что делать с Пальмой и как преподнести новость о неприятном казусе, случившемся со служебной собакой, начальству.

— И раз уже тебя теперь ко мне в отделение перевели, — продолжал Нарыв, — раз уж я теперь твой непосредственный начальник, будешь делать все так, как я тебе скажу.

Я ухмыльнулся, глянул на Булата. Пес шел рядом, нервничал, что с нами Нарыв. Несмотря на то что бежал он на коротком поводке и в наморднике, все равно поглядывал на сержанта злым взглядом.

— Ну, тогда тебе придется орать мне, откуда подальше, — с ухмылкой ответил я Нарыву, — Булат неохотно выполняет команды, пока рядом кто-то чужой.

— И че? Надо приучать его к людям, если ты не понял!

— Ну вот, когда приучать начну, позову. На тебе буду отрабатывать, — пошутил я.

Нарыв недовольно забурчал что-то себе под нос.

М-да… С Нарывом у нас было напряженно. Вернее, у него со мной. Я почти не замечал сержанта, занимаясь своими делами. А вот Нарыв… Нарыв на меня серьезно закусил.

Знал я, что он очень обиделся сначала из-за того, что я заступился перед ним за Семипалова, а потом и подорвал командирский авторитет, когда мы искали геологов.

Обиделся он и не понимал, что по-другому я поступить и не мог. Наверняка думал, что просто рисуюсь. Выпендриваюсь.

А между тем, я не хотел, чтобы у всей заставы были проблемы, если б началась массовая драка. Тем более не хотел, чтобы поспешное и необдуманное руководство Нарыва в поисковой операции, вышло всем боком. Все же, на кону стояла жизнь Наташи. Да и не только ее.

За время на заставе я уже неплохо узнал Нарыва. Он был из тех людей, что прекрасно, я бы даже сказал, безукоризненно выполняет инструкции, но теряется в новой, непонятной обстановке. Да только Нарыв этого не видел. А если и видел, то гордость не позволяла ему признать такую свою проблему.

Мы поднялись к площадке для тренировки собак. Расположилась она над заставой, метрах в трехсот от нее. Тут высокий холм, росший от берега реки, переходил в приземистые скалистые горы, возраставшие к далеким вершинам Бидо.

На плоской макушке холма и разместили площадку. Она представляла из себя полосу препятствий с несколькими барьерами разных видов, высоким и низким бамами, «мышеловкой» — сеткой на низких кольях, для переползания под ней, мостом с неглубоким рвом и двухэтажной деревянной лестницей.

Рядом расположилась обнесенная рабицей площадка для выборки вещей, где собак тренировали брать след.

Мы зашли на полосу, встали на ровной спланированной полянке, где обычно четвероногих погранцов тренировали задерживать нарушителя.

— Вообще, зря все это Таран затеял, — недовольно начал Нарыв, — я ему много раз говорил — пес психически нестабильный. В охране границы его применять нельзя.

— Знаешь, почему он меня к себе подпускает, а тебя нет?

Нарыв нахмурился, глядя на напрягшегося в его присутствии Булата.

— Потому что ты его боишься, Слава. И он это чувствует.

— То же мне, — хмыкнул раздраженно Нарыв, — да как же ты его будешь тренировать? Ты ж в этом деле вообще не разбираешься.

Я ухмыльнулся. Встал перед псом. Взяв поводок, шагнул вперед и показал рукой жест. Приказал:

— Сидеть.

Булат подчинился.

Нарыв скрестил руки на груди, покачал головой.

— Он тренированный. Дрессированная, по сути собака. Тоже мне. Удивил. Когда Минин был живой, Булат с ним по струнке ходил.

— Он травмированный, — возразил я. — Ему нужно привыкнуть к людям заново. Команды он знает, да. Но выполнять будет только от того, кому доверяет. И мне он доверяет, а вот тебе — не очень.

— Бред какой, — неприятно искривился Нарыв, — это собака, Саша. Она такими вещами не мыслит. Просто у него психика поломалась. И все недолга.

— Лежать, — скомандовал я, и Булат выполнил и эту команду.

Я хмыкнул, глянул на Нарыва.

— Ну вот тебе и бред, Славик. Можешь спорить, сколько хочешь. Факт остается фактом. Мне он подчиняется.

После того как я ухаживал за кобелем и обрабатывал его раны, Булат стал мне доверять гораздо больше. Простые команды выполнял без проблем и даже не нервничал в моем присутствии.

Главная сложность, насколько я понял, заключалась в том, чтобы приучить его к работе рядом с другими людьми. С другими собаками. Добиться его душевного спокойствия при этих обстоятельствах. А еще при выстрелах. Что-то мне подсказывало, что последнее будет самым трудным.

С Булатом мы провели еще несколько простых упражнений: походили «рядом». Выполнили команду «гулять» и пес даже вернулся ко мне без особых проблем.

При помощи длинного поводка потренировали команду «место». Я при этом отходил от него метров на десять, чтобы убедиться, что он не пойдет, куда не надо. Булат не пошел.

По сути, нужно было посмотреть, как будет вести себя пес, прежде чем перейти к чему-то более сложному. Все же, он довольно долго никого к себе не подпускал.

Я подошел к Нарыву, скомандовал Булату «рядом», и тот уселся у моей ноги. Признаться, сегодня я даже удивился, что пес был таким послушным. Казалось, он просто доверял мне. Потому и позволял отдавать себе команды.

— Думаю, хватит на сегодня, — сказал я Нарыву, глядя, что Булат все равно беспокоится перед ним, — Нормально для первого раза.

— Дай-ка поводок, Саша, — сказал Нарыв строго.

Я глянул на него из-под нахмуренных бровей.

— Лучше не стоит, пока что, Слава.

— Не стоит? Как это, не стоит? Собака должна уметь подчиняться. Это не дело, если он только с тобой работать сможет. Что будет, когда демобилизуешься?

— Не стоит торопиться. Нужно дать кобелю время пообвыкнуться.

— Слушай, — он вздохнул, — ты сказал, что он чувствует, будто я его боюсь? Так вот, я считаю, что это глупости. Но если даже и нет, я ему щас покажу, как я его боюсь. Дай поводок.

— Я говорю — рано, — настаивал я.

— Ефрейтор Селихов, — посерьезнел Нарвы, — приказываю отдать мне поводок.

Я заглянул сержанту в глаза. В них читалась необдуманная, горделивая решимость. Он просто хочет доказать мне, какой он профессионал. Что уж в собачьем деле он лучше меня. А тут я и не спорил. Да только откушенных пальцев такие выкрутасы не стоят.

— Нет, — ответил я. — Не дам. Для твоей же пользы.