По волчьему следу

Глава 52 Заплатки

Глава 52 Токовище

«И сложно передать словами ощущения, которые охотник испытывает после удачной охоты. Та смесь эмоций, в которых находится место и чувству глубочайшего удовлетворения, душевного покоя, радости и в то же время печали, ибо…»

«Записки охотника», статья за авторством графа Орловского.

На ферму Бекшеев попал ближе к вечеру. И то Зима ворчала, что приличные больные так себя не ведут. Что раненым надобно лежать в госпитале, слабым голосом интересуясь у целителя, будут ли они жить. А то и вовсе пребывать в спасительном обмороке. И даже предлагала Бекшеева в этот самый обморок отправить.

Ну или в сон.

И Валерия Ефимовна кивала, соглашаясь, что так оно для пациента лучше будет. Но Бекшеев сна не хотел, как и валяния в госпитале, пусть даже в индивидуальной палате, которую ему пообещали выделить.

- Если помрешь, я тебя… я тебя с того света достану, - сказала Зима мрачно. – У меня вон и некромант знакомый имеется.

- Надо… ты же понимаешь.

Она вздохнула.

Понимает. В этом и проблема, что понимает. Оттого и совесть грызет, что нехорошо Бекшееву этим пониманием пользоваться.

И ведь можно было Зиму отправить.

Или Тихоню, который прибыл вместе с солдатиками, злой, как черт, и в форме с чужого плеча. Но живой. И радость от того, что Тихоня живой, заглушила боль в плече, ноге и вообще.

- Чтоб я еще раз… - пробурчал он тогда. И шею потер. – Голышом по лесу скакал… кому сказать. В протоколе этого писать не буду!

- Васька?

Признаться, тогда Бекшеев еще подумал, что если мальчишке свернули шею, то… это избавит от многих хлопот. И кажется, Тихоня понял. Вздохнул и сказал:

- Там. В машине сидит. Я его придушил чутка, идиота, но… не смог. Прости.

И взгляд отвел.

А рука к кресту потянулась. И нащупав его, Тихоня хмыкнул.

- А он вот не истлел. И веревка тоже…

- Это потому что крест из намоленных, - сказал тогда некромант. – Другая сила… они разные бывают. Вещи… и силу накапливают. Такие вот – особенно… береги. Это не артефакт в классическом его понимании. Но… порой он куда сильнее любого артефакта будет.

Это уже чуть позже было.

Сперва пришлось идти.

По лесу.

Сквозь заросли дикого терна, что снова цеплялся за одежду, словно уговаривая погодить немного, задержаться. И Ярополк хотел забрать с поляны тело Генриха, но не нашел. И Бекшеев не нашел. И собаки… в общем, Анна улыбнулась и сказала:

- Он теперь тут будет. Всегда.

И жутью повеяло… а вот второго покойника удалось вынести. И некроманту пришлось вернуться за Васильком, который как-то шел, согнувшись, сгорбившись, но шел. Второго его подельника вытащили за гряду кустов, и те, выпустив людей, вновь сомкнулись, ощетинились иглами, предупреждая, что все, живым хода нет.

Впрочем, Бекшееву возвращаться не хотелось.

Он стоял и смотрел.

На суету, что поднялась в лесу. На Тихоню вот. На людей с автоматами, которые явно не верили, что все-то закончилось и боялись. На Новинского, появившегося по сигналу, встревоженного, раздраженного.

- Живы… - только и выдохнул он.

- Живы, - согласилась Зима. – Ферму оцепить надо. Но не лезьте сами. Там… могут быть сюрпризы. Вместе осмотрим, но нам бы в город пока, в госпиталь.

И поездку в город Бекшеев почти не запомнил. Кажется, он даже отключился ненадолго, от усталости, от нервного перенапряжения, от боли. Очнулся уже в госпитале, где Валерия Ефимовна заставила снять всю одежду. И тогда Бекшеев понял, что одежда эта мокрая, а он замерз…

Была сила, пробирающаяся внутрь.

Неприятная.

Колючая.

Было зелье и мысль, что все целительские зелья не зря делают столь гадостными на вкус. Это специально, чтобы отбить у пациентов желание болеть.

Но стало легче.

Настолько, что он поехал на эту клятую ферму.

- Бекшеев, - буркнула Зима, помогая забраться в кузов грузовика, присланного военными. – Ты, кажется, думаешь, что бессмертный.

- Надо… посмотреть.

Он снова чувствовал себя виноватым.

Неприятно.

Потом…

Дорога.

Снова. И снова удалось ухватить полчаса если не сна, то вялой полудремы.

Ферма.

Поля. Сараи. Свиньи. Неправдоподобно огромные твари. Бекшеев, конечно, по свиньям не специалист, но эти впечатляли.

- Охренеть, - выдал Тихоня, который гляделся вполне себе бодрым, чем пробуждал в душе чувство зависти. – Это ж… какие тварюги!

- Звери, - Зима смотрела на свиней, которые смотрели на Зиму. И во взгляде красных этих глаз мерещился призрак разума. – Не совсем, но… почти уже.

- Звери, - Бекшеев опирался на трость, пусть не его собственную, но всяко стоять было легче. В госпитале оказалось много ничейных тростей. – Звери быстрее растут. Набирают массу…

- Что с ними делать? – Новинский глядел на свиней с ужасом. А потом он о чем-то подумал и согнулся в приступе рвоты. – Я ж их… жрал их…

- И не только ты.

Не только.

Мясо доставляли в часть. Им торговали в городских трактирах, тавернах и ресторациях. И как знать, не довелось ли самому Бекшееву попробовать? А если так… тошнота снова подкатила к горлу, но Бекшеев сумел с ней справиться.

Он сглотнул.

- Что теперь будет… - Новинский отер рот рукой и поглядел на солдатиков, явно прикидывая, поймут они или нет.

- Не знаю… свиней меняли. И порошок использовали. Силу… сила явно накапливалась бы в мясе, но в каком количестве? И где больше? И сохранялась бы она после смерти? Как надолго? Как меняла свойства… у вас там умников хватает. Задай им вопросы.

- З-задам, - отозвался Новинский. – И… это… теперь… дело имперской безопасности. Свиньи эти… вывезем.

- Вывезете, - Бекшеев и не думал спорить. Как и Зима. Только уточнила:

- Скажи, что они долго не протянут. Это как тот медведь… уже почти на грани.

Кивок.

Вдох.

- Дерьмо… - произнесенное печальным тоном Новинского.

- Ты не представляешь, какое, - почему-то все происходящее воспринималось отстраненно. Осмотр. Сарай с инструментами. И другой, в котором пара старых тракторов, полуразобранный грузовик и техника. Еще один, пропахший кровью…

Тот, в котором сушатся колбасы, но теперь вид их и запах вызывает лишь тошноту. И Новинский снова часто-часто сглатывает. Но держится.

Холодильник здесь тоже имелся. И не короб, но целая комната, оборудованная пятеркой артефактов, причем оригинальным был один, а остальные – копиями.

И неплохими.

Еще одна деталь стала на место. И… Бекшеев надеялся, что муж Валентины еще жив. Он ведь был нужен, чтобы обслуживать артефакты.

Навозная яма.

И старый домишко, почти развалившийся. А в нем – подвал. В подвале – люди. Они тихо сидели на корточках, сложив руки на колени. Сидели и не шевелились.

- Твою ж… - Новинский устал ругаться. – Это…

- Пропавшие. Думаю, какая-то часть, - Бекшеев смотрел на них, люди не смотрели на него. В одну точку. Под ноги.

- Эй, вставайте… - Новинский махнул рукой, подзывая солдатика. Но крик его не услышали. Во всяком случае, никто не шелохнулся. – Скажи, чтоб грузовик подогнали. Надо их как-то… они что? Глухие?

- Скорее с ними поработал менталист. И… - Бекшеев вздохнул. – Боюсь, у него не было задачи сохранить разум.

Людей выводили.

Приходилось брать их под руки. Заставлять подняться. И идти. Они не сопротивлялись. Они были тихи и покорны, и кажется, вовсе не понимали, что происходит.

- Как они…

- Убирать навоз за свиньями – много ума не надо. Скорее всего, что-то он оставил… может, четкие установки дал. Скажем, сидеть тихо в сарае. А за его пределами слушаться приказов. Тут менталист хороший нужен. И то… не факт, что разберется.

Бекшеев сомневался, что поможет.

Люди… шли.

И становилось очевидно, что списки Бекшеева были неполны. Что в них попала едва ли треть пропавших. А значит, предстоит большая работа. Снять фото. Отпечатки пальцев. Сверить по центральным архивам. Проверить заявления в той же Городне. И в окрестных городках. Откуда-то они пришли…

- Двадцать три, - Новинский отер пот со лба. – Двадцать три человека…

И четыре покойника, обнаружившихся в дальнем углу. Они тоже сидели, только головы запрокинули. И погибли не так давно. На шее черными дорожками запеклась кровь. Приоткрытые рты. Распахнутые глаза. И мухи… Бекшеев тогда еще подумал, что мух он ненавидит.

Не только он.

- Связь, - сказал он Новинскому, который разглядывал покойников. Их тоже вынесли из сарая, уложив рядком. – Разорвалась. Или приказ был слишком жестким. Или… просто не выдержали. Направленное ментальное воздействие, если оно такое вот, давящее, мало кто выдержать способен.

- Тогда… тут должно быть кладбище… - Новинский отвернулся и снова вытащил портсигар. – Извините, но я с ума сойду, если не закурю. Я отойду, не стану мешать…

- Не мешаете, - Зима держалась рядом. – А кладбища не будет… свиньи же.

- Что?

- Думаю, покойных скармливали свиньям, - повторила она. – Это логично…

- А свиньи… они же… они же траву едят!

- Вообще-то они жрут все, что видят. И дерьмом не брезгуют. И мясом… разным.

- Твою ж… - Новинского вновь согнуло в приступе рвоты, на сей раз сухой. Тело сотрясалось, а сигарета, выпав из пальцев, оказалась в луже желудочного сока. – Они… свиньи-людоеды… свиньи…

- Лучше бы свиньи, - Зима не собиралась щадить чьи-либо чувства.

- Т-то есть…

- Из человека тоже можно сделать колбасу… хотя… вряд ли.

Новинский разогнулся. Он дышал ртом и сипло. И первым делом огляделся, убеждаясь, что солдатики отошли. И верно, только слухов о колбасе из человечины им не хватает. Этакое… не забудется.

- Эти вон, из сарая, тощие в конец… из них много колбасы не накрутишь. Небось, держали, выжимали из людей, что получится… а там, если покойник, то и… тут же все для разделки есть.

- Раньше… мне всегда казалось, что любое знание во благо. Но… честно… я больше не хочу… знать, - Новинский сделал глубокий вдох. – Хотя да, объясняет… только там, в деревне… почему тоже… не прибрали? Мертвецов?

- Потому что тащить далеко. По лесу. И мало ли, на кого наткнешься… вот и кинули, - предположила Зима, принюхиваясь. А потом посмотрела на дом. И сказала. – Вот как-то совсем туда возвращаться не тянет. Там… он мертвый. Как человек. Дома тоже могут умирать.

И заглянув внутрь, Бекшеев убедился, что она была права.

Дом был мертв.

И умер, кажется, много лет тому, еще во время войны, вместе с хозяином. Или позже, с потерявшей разум хозяйкой. Снимки на стенах. Люди и лица.

Те, которых нет.

Грязь. Пыль. Старые шкафы. Паутина. И следы чьих-то ног. Ночная ваза. Букет сухих цветов. Ощущение пустоты и неправильности. Разве что кухня оставалась обжитой.

На леднике нашлось мясо.

И увидев его, Новинский торопливо сунул в зубы сигарету.

- Слышал, - пробормотал он, - что в Индии есть люди, которые мяса не едят. Вот и я тоже… не буду… кажется… некоторое время так точно. Это ж… печень? Чья?

- Не знаю, - вынужден был признать Бекшеев. – Я, к стыду своему, свиную печень от человеческой не отличу.

- Вот и я… печень… печень я больше никогда… у меня дед был охотником, - Новинский, плюнув на все правила, закурил. И дым наполнил тесное помещение, вытесняя прочие запахи. – Он… говорил… что в прежние времена считали, что именно в печени живет душа зверя. И что, если добыл сильного зверя, то надо эту печень съесть… сразу только. Вырезать и съесть. Чтоб их всех…

Печень забрали.

И мозги, явно человеческие, замороженные до состояния ледышки. И что-то, кажется, еще. Описью занимался Тихоня, у которого сил даже на то, чтобы материться не осталось.

А домой…

Домой они вернулись затемно.

И Зима решительно сказала:

- Если ты сейчас не отправишься спать, я тебя целительнице местной сдам. На опыты.

А Бекшеев решил не спорить, потому что споры требовали сил. Сил же у него не оставалось никаких. И уже добравшись до кровати, он просто рухнул, как был, в чужой одежде, которую тоже подобрали в госпитале, пропитанный вонью всех мест, где ему случилось побывать, обессиленный и…

И снова поляна.

Туман.

Шепот Зимы, которая что-то да видит в этом тумане. Различает. А он, выходит, не видит и не различает. И теперь разум – а Бекшеев определенно осознавал, что пребывает во сне – пытался разобрать увиденное, отыскать причину своей прежней слепоты.

Но ничего.

Просто тени.

И было ли что-то, кроме этих теней? Лица… женщины у корней дуба. И той, с фото в доме, старых, поблекших… и Анны.

Такие похожие.

Совпадение?

Или…

Или еще одна часть головоломки. Обычно, разгадав, Бекшеев испытывал радость. Теперь же – пустоту, ту, заполненную белым туманом и мертвецами, которые и вправду сделали все сами.

Он не проснулся, скорее очнулся вскоре после рассвета. И уже в ванной комнате долго тер шкуру, раздирая жесткой мочалкой едва ли не до крови.

А потом переоделся.

Посмотрел на себя в зеркало. Да уж… краше в гроб кладут? Может, и так, но сейчас он, Бекшеев, определенно был жив.

- Поднялся? – Зима уже ждала внизу. С горячим какао и булочками.

- А кофе?

- Валерия Ефимовна сказала, что кофе тебе пока нельзя…

- Вот…

- Она предлагала дать тебе сонного зелья, потому что иначе ты опять сбежишь. Но я решила, что какао тоже сойдет.

Сама Зима держала кружку обеими руками.

- Сойдет, - подумав, Бекшеев согласился, что какао определенно выигрывает у сонного зелья. Если же с булочками, то и вовсе отличный напиток. Булочки были свежими, как и пирожки с капустой.

- С мясом, - Зима разломила один. – Я пока… воздержусь есть.

И Бекшеев снова согласился.

С этой женщиной было поразительно легко соглашаться.

- Кстати, Одинцов прибыл…

- Когда?

- Судя по всему заполночь. В общем, его адъютант сюда приперся. Я его послала.

- Куда?

- К Одинцову обратно. Сказала, что ты вторые сутки на ногах и вообще раненый… ну, и сказала, что как встанем, так сразу и явимся.

- Лично, значит…

- История уж больно дерьмовая, - Зима запихнула в рот половинку пирожка. – Тут… все слетелись. И главное, всем достанется… жандармерии…

…которая должна была бы обратить внимание на то, что пропадают люди.

- …безопасникам…

…упустившим зелье, а может, и лабораторию.

- …пограничникам, военным… в общем, Тихоня заглянул, сказал, что прям с утра все и бегают.

- А сам где?

- На допрос вызвали. Безопасники.

Бекшеев выругался.

- Я его сперва к Одинцову отправила. Пусть тот договаривается, раз уж… и вообще, не сожрут они его там.

- Ты… - Бекшеев хотел было сказать, что безопасникам веры нет, но промолчал. И вправду, не сожрут. А пирожки с капустой очень даже неплохи.

Отличнейшие пирожки, если так-то.

- Ну и Одинцов просил передать, чтоб ты с Васькой поговорил… что… он менталиста вызвал, но не уверен, что у того получится. Бить… как-то оно… в общем, ты с ними умеешь.

- Анна?

- В госпитале пока. У нее сильное истощение, большей частью нервное. Да и… она не совсем в себе. Охрану приставили. Одинцов своих. По городу уже слухи поползли… а главное, что… в общем, в этих слухах будет изрядно правды. Остальных, к слову, тоже в госпиталь.

Валерия Ефимовна обрадуется.

Или нет?

Тело… тело можно вылечить, а вот как быть с разумом? Вернется ли? Сумеет ли Одинцовский менталист сделать хоть что-то?

В общем, какао закончилось, а дела остались.

И Бекшеев поднялся.

В полицейском управлении было весьма людно и суетно. Причем людей, создававших оную суету, Бекшеев не знал. А потому вдруг почувствовал себя лишним. Впрочем, ненадолго. Его сразу заметили и обрадовались. Причем радость юноши в знакомой форме была столь искренней, что в душе шевельнулось нехорошее предчувствие.

- Андрей Павлович, - юноша отвесил поклон. – Весьма рады видеть вас. Вас ожидают.

Одинцов.

И хмурый мужчина в сером мятом костюме. Мужчина, впрочем, тоже был мятым, что свидетельствовало о тяжелой ночи, а может, и не только ночи.

- Доброго утра, - Одинцов вот выглядел довольно бодро. – Знакомьтесь. Это Николай Сергеевич. Он от Имперской Канцелярии.

- Мешаться не буду, - сразу обозначил Николай Сергеевич. – Наш интерес в…

- Зелье?

- Именно. Да и общую картину событий хотелось бы получить… мы изымем животных.

Он пожевал губами.

- Новинский кое-что рассказал, но хотелось бы составить полную картину. По возможности полную.

Вздох.

- Мне нужно переговорить с парнем, - Бекшеев потер плечо, которое начало ныть. Пусть ранение неглубокое, но вот же… и нога тоже ныла. И все-то мышцы сразу, напоминая, что некогда он, Бекшеев, обещал себе заняться физическою подготовкой. И если бы обещание сдержал, то ничего бы не ныло.

А так…

Сонное зелье начинало казаться в целом неплохой альтернативой.

И к Валерии Ефимовне заглянуть стоит.

Потом.

Сразу после допроса…

- Само собой… мальчика не допрашивали. Я запретил трогать.

- Как он?

- На удивление спокойно, - это произнес Николай Сергеевич. – В часть отправили. Вчера еще. Там гауптвахта, есть где держать. Да и… Новинский, пусть и олух, но тут уж справился.

- Не олух, - Бекшеев покачал головой. – Он толковый. Просто устал.

- Все устали, - Николай Сергеевич сунул пальцы под тонкую веревку галстука и потянул. – Работа у нас такая… утомительная. Но да, бывает и хуже, этот хотя бы учиться способен… посмотрим. Мальчика должны доставить. В остальном…

- Люди?

- Еще двое скончались ночью, - теперь заговорил Одинцов. – Валерия Ефимовна говорит, что дело в кровоизлияниях. Работа мозга нарушена. У всех, но в разной степени. Полагаю, зависит от давности пребывания под прессом, как и от изначального состояния организма. Кроме того сильнейшее истощение. Я распорядился. Доставят еще целителей. Оборудование…

Которое наверняка частично останется при госпитале, компенсируя Валерии Ефимовне неудобства.

- Менталист?

- Тоже прибудет, но… сам понимаешь. Столь глубокое вмешательство, это почти без шансов. Личности… разрушены.

- Опознать?

- Троих. Местных… теоретически. Родственников на опознание вызвали, там будем разбираться потихоньку.

Бекшеев снова кивнул, соглашаясь.

- Анна?

- Сложно… сказать… девушку придется увезти, - Одинцов скрестил руки за спиной. – Уже пошли слухи… про то, что на ферме было.

И удержать их не выйдет.

- Да и не способна она сейчас сама жить. Её ломали не грубо, но ломали. И вопрос, осталось ли от её личности хоть что-то. Сейчас ведет себя, как ребенок. Смеется вот… раскраску отнесли. Карандаши. Конфеты. В общем…

Появилось желание промолчать. В конце концов, этот, еще не родившийся ребенок, не выбирал ни род, ни предков…

Только не выйдет.

Есть Василек, которого тоже не обойдут вниманием. И Васька. Ярополк. София. Тихоня что-то да слышал. Да и не умеет Бекшеев лгать.

- Тут… имеется одно обстоятельство.

Бекшеев покосился на Николая Сергеевича и заговорил.

Рассказывал то, что знал, ведь именно этого от него и ждали. И теории, правда, оговаривая, что это исключительно теории… и наверняка, некроманта допросили.

Софию.

По взглядам, которыми Одинцов обменивался с канцеляристом, ясно, что допросили. И что Бекшеев своей историей кое-чего добавил.

Так, пару деталей. И вряд ли они что-то изменят глобально.

- Вот, значит, как… наследник Гертвигов. Девушка и вправду в положении, Валерия Ефимовна сказала, хотя срок небольшой. И… надо думать, - Николай Сергеевич тоже руки за спину заложил, сделавшись неуловимо похожим на Одинцова.

Дело даже не в позе.

В чем-то ином, куда более сложном.

- Полагаю, если все сохранится так, как есть… - Одинцов заговорил, глядя в глаза Николаю Сергеевичу, - я буду ходатайствовать об опеке над девушкой. Она в этом деле пострадавшее лицо, но…

Людям этого не объяснить.

- Рассчитываете получить ребенка?

- Сильные менталисты всем нужны, - Одинцов не стал отнекиваться. – А Гертвиги славились силой. Поэтому вероятность весьма высока…

- Они замарались так, что дальше некуда…

- Нерожденное дитя не может отвечать за деяния предков. Да и… не обязательно говорить ему о происхождении.

- Если и вправду менталист, то узнает… - проворчал Николай Сергеевич.

- Возможно. Но вам ли не знать, что восприятие информации во многом зависит от контекста, в котором она дается. Да и… не кажется ли вам, коллега, что мы пытаемся делить шкуру… это даже не недобытый медведь. Это медведь, которого пока нет. А как появится… посмотрим.

В комнату заглянул адъютант.

- Доставили, - сказал он. – Куда вести?

И все посмотрели на Бекшеева. А что он? Нормальной допросной тут нет.

- Куда-нибудь, - ответил он. – Где мешать не станут. А слушать… найдете способ. Маги как-никак.

- Вот чем плохи князья в подчиненных, - произнес Николай Сергеевич будто в сторону. – Никакой в них ни робости, ни чинопочитания…