По волчьему следу

Глава 32 Лиса

Глава 32 Лиса

«Девице с юных лет следует помнить, что нет ничего важнее, нежели репутация. А потому все мысли её, все устремления должны быть направлены на то, дабы не допустить возникновения ситуаций двусмысленных, которые могут быть истолкованы превратно и навредить…»

«О воспитании девиц благочинных», сочинение матушки Агафьи, настоятельницы монастыря…

Шапошников на портрет глянул и поморщился.

Вздохнул.

Сцепил руки на животе и поглядел на Бекшеева с такой тоской, что стыдно стало за свою настырность. Жил человек, никого не трогал, а тут нате вам, расследования, трупы какие-то и прочие вопиющие нарушения привычного бытия.

- Не знаете такого? – все ж уточнил Бекшеев.

От начальника Бешицкой жандармерии едва уловимо пахло коньяком. И еще – сдобой. На столике привычно пыхтел самовар, тут же, укрытые белоснежными салфетками, таились плюшки ли, булки с пирогами или иная какая выпечка, способная примирить Шапошникова с жизнью.

- Знаю, - вынужден был признать он. – Егорьев… Петр Петрович…

- Из чьих?

В принципе, расклад понятен.

- Матильды… Крышниной человечек.

- Встречу устроишь?

Шапошников поморщился, вздохнул и громко крикнул:

- Васька! Васька! Где этого оглоеда носит-то…

- Задание дал, - сказал Бекшеев. – Раз уж других людей нет…

- Нет, - поспешно согласился Шапошников, скривившись больше прежнего. – Какие тут люди, княже… так… один хромой, второй кривой и все-то боятся… не с кем работать. Вот поставь я к вам кого? Разве ж толк будет… а Михеича вы чего отпустили?

В глазах любопытство мелькнуло, да и то вялое, вымученное.

- А за что его держать-то?

- Ну… он, конечно, мужик толковый и наши бабы его любят, да только подозрительный ведь до крайности. В лесу вон живет. Один. Бирюк бирюком. И к людям приходит редко.

А еще, небось, не кланяется ни Егорке-Васильку, благо, тот достаточно умен, чтобы не трогать лесника, ни властям.

- За это пока не сажают, - отозвался Бекшеев. – Так что? Мне эту Крышнину самому искать?

- А чего её искать-то? – Шапошников удивился. – Она вон дом держит, на третьей Цветочной. Пятый. Ну да вы его сразу узнаете. Там фонарь висит. Красный. Как оно положено…

Кажется, мысль, что Бекшеев сам до нужного дома доберется, показалась Шапошникову донельзя удачной.

- Я бы и сам, да только дел невпроворот… работать некому… а у меня отчеты. Отчеты у меня, - Шапошников схватил стопку каких-то бумажек, которой и потряс. – И все-то требуют, все-то чего-то хотят. Начальство лютует. Ни минуточки покоя, ни секундочки вот…

- Сочувствую, - сказал Бекшеев, отступая к двери. – Дело хотя бы дадите?

- Дело?

- Если эта Крышнина содержит публичный дом, - силы высшие, дайте терпения никого не убить. – То в полиции, согласно уложению, должно иметься дело. С фотокарточкой. С биографией.

- Ах, дело… да, конечно… сейчас…

Нога ныла.

Хотя в целом чувствовал Бекшеев себя не так и плохо. Даже лучше, кажется, чем в Петербурге. Голова вот болеть перестала, а нога… так находился. Пока до школы добрался, пока там опять же, благо, и вправду карт отыскалось в достатке.

Назад.

И вот теперь идти надо… или машину затребовать? Правда, Бекшеев подозревал, что свободных машин в наличии не окажется, что все как одна будут или заняты, или не на ходу…

- Вот, - Шапошников торопливо сунул тоненькую папочку. – Дело, конечно… там все в порядке… достойная женщина…

Только бордель держит и контрабандой занимается. А так, наверняка, если не очередной столп местного общества, то почти. Но Бекшеев промолчал, вышел и прикрыл дверь.

Надо бы погодить.

Дело вот почитать. Подумать…

- О, шеф, - Тихоня обнаружился в коридоре, где сидел, к стене прислонившись. – А я уж волноваться начал. Этак вот оставишь ненадолго разумного вроде человека, а он раз и гулять сбежит.

И поглядел с упреком.

Совесть шевельнулась и…

- Надо было, - спокойно ответил Бекшеев, пытаясь совладать с раздражением. В конце концов, он не ребенок и да… может быть, прогулки по Бешицку не так и безопасны, вспоминая, что стало с предыдущими двумя следователями.

Но это же не повод прятаться.

И до школы тут всего ничего.

И надо было проверить… точнее карты нужны были. И копия нашлась, точнее её доделали там же, поспешно, хотя все одно довольно точно.

Впрочем, карты привычно запечатлелись в памяти.

Но дело не в картах и служебной необходимости, на которую по-хорошему многое списать можно. Дело в том, что он, Бекшеев, взрослый и самостоятельный человек. И не нужна ему нянька!

Тихоня понял и молча отступил в сторону, правда, предупредил:

- Там эта… новенькая… прибирается, - доверительно добавил. – Может, лучше пообедаем?

- Зима?

- Пока не вернулась.

- Туржин…

- Отправился по тавернам гулять да на жизнь жаловаться. Хотя, конечно… глупый он. А мнит себя умным. Плохо.

- Чем?

- Вляпается во что-нибудь. А нам разгребай. Отослать бы его…

Бекшеев кивнул.

Отослать бы. Самое разумное. Но теперь, когда вроде бы удалось достичь если не мира, то перемирия, отсылать Туржина было не за что.

- А утром что это было?

- Понятия не имею, - Тихоня поскреб ладонь, которой тряс руку Туржина. – Вроде не чесалась. Рука как рука, но… мало ли. Может, на меня просто не подействовало.

- Или мы начинаем тени своей бояться.

- Тоже быть может… но иногда лучше так, чем после на похоронах рыдать. Извини, шеф, но я ему не верю…

И во взгляде мелькнуло что-то такое, недоброе до крайности, заставившее подумать, что, если выпадет случай, то шею Туржину свернут с легкостью и без особых моральных терзаний.

- Не трогай, - попросил Бекшеев.

- Не буду. Если повода не даст.

Требовать большего было глупо.

- Так куда пойдем-то? – Тихоня изобразил улыбку и покосился на дверь. – Куда-то надо, а то путаться под ногами у женщины, которая порядки наводит, так себе мысль…

Бекшеев хмыкнул.

И ответил:

- В публичный дом.

Надо же.

Получилось удивить.

- По работе, - успокоил Бекшеев. – Исключительно по работе…

- А все-таки, - Тихоня потянулся. – Порой начинаешь думать, что хорошая у меня работа… и не скучная, столько разных удивительных мест… людей…

- Только, - Бекшеев потер ногу, намекавшую, что больше она ходить не желает. – Машину бы найти. Такси там какое. Если тут есть.

Такси нашлось.

Черное, лаковое, с правильными шашечками на крыльях и желтым имперским гербом. И таксист под стать. А главное, таксист, услышав адрес, лишь кивнул этак, равнодушно, будто всякий день катает господ от полицейского управления к публичному дому.

Может, впрочем, и катает.

Местные порядки… отличались некоторой специфичностью.

А дом неплохой.

Красивый дом.

Особняк в три этажа. Тут и всенепременные колонны, и лестница с каменными цветочницами, но хоть без львов, и портик узорчатый. Красный фонарь тоже наличествовал, весьма изящной ковки, намекая, что заведение сие, пусть и является публичным домом, но дорогим, для особых господ.

- Эх… - вздохнул Тихоня, приглаживая редкие волосы на макушке. – Слыхал я, что в столицах есть такие бордели, которые почти что дворцы…

- И дворцы, - не удержался Бекшеев, - которые по сути своей почти что бордели.

И вот чего потянуло-то?

Тихоня хмыкнул.

И ничего не ответил.

А их ждали.

Кто предупредил? Хотя… вариантов немного. Шапошников. Ну и плевать. Главное, что хозяйка сего места, женщина весьма приличного вида, не стала сбегать или прятаться.

Матильде Крышниной было сорок пять.

Вдова.

Купеческая дочь, любимая и любящая, послушная воле батюшки и по этой вот воле вышедшая замуж. Родившая семерых и семерых схоронившая. Случается и такое, что целители не помогают, особенно, когда мужем – двоюродный братец…

- Не смотрите так, княже, - она была полнотела и мягка чертами, и ничем-то не отличалась от прочих женщин, разве что взглядом, холодным, расчетливым. – Не я такая… жизнь заставила. Сперва детей хоронила… потом отца… муженек запил и загулял. Я все верила, что буду хорошей, доброй, он оценит, поймет и в разум воротится. Сироток привечала. Пока одна из них от муженька моего не понесла. А тут еще война…

Бекшеева скоро провели наверх, мимо парадной залы, в которой по дневному времени было тихо.

Внутри терпко пахло духами и благовониями, пусть бы и запахи эти спешили выветрить, распахивая и окна, и двери. Но они, давние, въелись в бархаты и дерево столь прочно, что перебивали даже смрад табака.

- Муженек мой сгинул… и не он один. А у меня от всего состояния только и осталось, что этот вот дом… и пришлось. Выживать.

Она поднималась медленно, подстроившись под шаг Бекшеева.

Строгое платье по моде довоенной, с юбками почти в пол. С воротничком-стойкой. С белым платком, накинутым на плечи.

Приличная дама.

Именно таким и позволено открывать бордели[1]. Еще одна странность. Хотя поговаривают, что нынешний император склонен, если не к полному закрытию, что вряд ли возможно, то к ужесточению правил содержания.

Правильно ли это?

Споры идут давно.

- Получилось?

- Не сразу. Женщине сложнее, чем мужчине приходится. Порой… но да. Не глядите… я никого не обманываю. Я всем девочкам сразу говорю, как оно есть. И забираю лишь половину заработка[2]. И правила соблюдаю… ограничения[3]. Мои даже пожестче будут. Я никогда не позволяю принимать больше трех-четырех человек за ночь…

Она остановилась и потерла грудь.

- Грудная жаба все… девушки – это тоже товар… ты её возьмешь, да, красивую, юную, но и только… юность сгорит быстро, красота же сама по себе сомнительный товар. Девицу обучить надобно. Манерам там. Разговорам. Читать заставляю, чтоб беседу поддержать могли. Играм всяким, затеям… и питие не приветствую чрезмерное. Знают, если увижу, что закладывают или паче того, дурманом балуются, накажу. Всякие особенные пожелания – только по согласию.

- Прямо хоть работать иди… - не удержался Тихоня.

И заслужил внимательный взгляд.

- Можешь и прийти, - милостиво кивнула Матильда. – Мужики поболей девиц заработать способны. И процент возьму меньший. Есть у меня одна… знакомая особа, которая опасных мужчин жалует…

- Спасибо, воздержусь.

Ничего не ответили.

Зато пришли. Третий этаж… третий, чтоб его…

- На первом этаже у меня залы. Приемная. И игровая… разрешение тоже имеется.

В этом Бекшеев не сомневался, как и в том, что Шапошников был в этом месте завсегдатаем.

- Рояльная зала… мои девочки умеют и на рояле, и на арфе даже… иные клиенты весьма любят смотреть-с… впрочем это так. Зала для кино опять же имеется.

И фильмы, надо полагать, из числа тех, которые, пусть и не запрещены, но всяко обществом и церковью не одобряются.

- Столов вот нет… только бильярдный, а игровых – нет…

Тут Бекшеев не поверил. Чтоб в борделе и в карты не играли? Пусть бы запрещено, но…

- На втором уж нумера. И девочки живут. Отдыхают вот… если охота пообщаться, то могу и поднять.

- Нет, - отрезал Бекшеев.

- Тогда, быть может, ваш человек отдохнуть желает?

- Он не усталый, - Бекшеев решил за Тихоню.

- Бесплатно. Совершенно. Я ведь с пониманием… и девочки у меня хорошие. Проверяются каждую неделю. Еще и амулеты мы держим…

А потому заведение определенно не из дешевых. Впрочем, местные девочки и их здоровье интересовали Бекшеева постольку-поскольку.

- А вот тут и я обретаюсь. Пара комнат всего. Там-то дальше горничные… что вы так смотрите? Далеко не все у меня внизу работают. На то, чтоб девица работала хорошо, призвание должно быть. Это, может, в привокзальных от шарашках с девки довольно ноги раздвинуть и лежать. А тут клиент особый. Он любит, чтобы весело и с огоньком, а не с физией мученическою… да и много такие от мученицы не проработают. Пить начинают, дурманом баловаться, а то и вовсе с ума сходят…

Матильда сняла с пояса связку ключей.

- Так что одни у меня для уборки, другие – для хороших людей и веселья… там еще вон гардеробы, наряды…

- Чьи?

- Так их-то, чьи еще? Девки-то все с характером… иногда учудят, бывает, что и вещички попортить могут, так у меня сохраннее… вот. Книги расходные принести?[4]

- Не стоит.

Гостиная Матильды Крышниной не отличалась ни размерами, ни особой роскошью. Бархат и позолота, надо полагать, остались внизу. Здесь же были голые стены, старая мебель да выцветший ковер.

- Это еще от батюшки осталось, - пояснила Матильда. – Мне-то много не надо, да…

- Тогда зачем? – Тихоня развернул кресло к дивану. – Бордель этот… и остальное?

- Зачем? Затем, что жить хочу. Нормально жить. Пусть без роскоши, но не стоять с протянутой рукой, каждый грошик считая. Не голодать, не мерзнуть… вон, еще лет пару и продам дело. Куплю себе домик на море и буду почтенною вдовой.

Она опустилась на диванчик.

- Присаживайтесь, княже. В другом разе я бы тут соловьем не заливалась, да Егорка просил помочь… дурак.

- Кто?

- Егорка. Что связался с вами. Не по чести это… и без того нас не больно-то… любят. Не из их мы компании, не из воровской, - она вытащила из юбок портсигар, а из него – тонкую папироску, которую сунула в зубы. – Там тоже свои… куда ни копни, всюду свои и чужакам не рады. Егорку попустили, когда явился… собрал военных, скоренько тут все упорядковал. И власть взял крепко. Научился… и я научилась… но коль его уйдут, то и меня следом. Так что… спрашивайте. Что смогу – отвечу.

- Ваш человек? – Бекшеев протянул рисунок.

- Мой, - не стала чиниться Матильда.

- И чем занимается?

- Ищет тех, кому деньги нужны. И кто поработать готов. Риска не боится…

- Вроде брата учительницы?

- Она вам…

- Нет.

- Не надо, княже. Никто её трогать не будет. Егорка не любит, когда на пустом месте шум учиняют. А она… хорошая девчонка. С моими вот приходила заниматься.

Об этом Бекшееву не говорили.

- Тишком, само собой. Она ученая, но бедная. Зато и читать, и музыку знает и говорить красиво умеет. И на девок моих не смотрит свысока, как иные. Не почитает себя выше их. Они ж, хоть и стервозины, а доброту и ласку тоже чуют. И благодарные за нее… слушают вон, стараются. А я ей плачу за уроки. Не подумайте, никакой неприличности. Она не из тех, кто для нашего дела годный. Но так-то да… тишком оно, конечно, а то ж не поймут… наговаривать станут. А оно нам надо? Чего хорошему человеку жизнь портить.

И с этим Бекшеев был согласен.

Зато и понятно, отчего промолчала. Небось, узнай кто в Бешицке, что школьная учительница в бордель заглядывает… нет, не поняли бы. А потому и Бекшеев промолчит. Он лишь уточнил:

- А братец её?

- Честно… не хотела связываться. Дурноват он. На голову ударенный. Но Рыба сказал…

- Это…

- Он, - Матильда указала сигареткой на портрет. – Рыба. Глаза у него рыбьи. Снулые. И кровь такая же. Ничего не любит, только деньги. А вот за них – наизнанку вывернется. В общем, толковых не так и много… чтоб и крепкий, и работы не боялся, и по лесу пройти мог, и еще чего…

- А Деревяков?

- Деревяков… Деревяков… - Матильда прикрыла глаза. – Нет, по фамилии не вспомню…

- Военный. Здоровье слабое. Связист.

- А! Связист! Ценный человечек… должен был быть. Он не только ж связь, их в артефактах мало-мальски разбираться учат. Так что да… Рыба нашел подход.

- И дальше?

- А пропал… - развела руками Матильда. – Дали один заказик, махонький… потом другой… не думай, княже, ничего такого… есть конторки, где ремонтируют всякое-разное. После войны чего только у людей не находится. У одних вон винокурня с какой-то хитрою штукой… другим защиту сладить.

Странно только, почему Деревяков сам не занялся этим простым по сути делом. Или… пытался, но не позволили? Городок маленький. И наверняка все мастерские по ремонту здесь под чьей-то рукой.

- Случалось, что хотели люди помощи да без огласки. Он и помогал. Платили ему с душой, потому как таких людишек немного. Чего обижать? Наоборот, пригрели бы, помогли бы, глядишь, и он бы к нам со всем расположением. А в тот раз к границе пошли. Надо было груз оценить…

- А про лесоповал зачем врать?

- Ну отчего врать… тут кругом лес валят, - Матильда стряхнула пепел на пол. – Многие мужики тем пробиваются. Лесопилок хватает…

И не все поставлены законно.

Как и винокурни…

- Так что объяснение привычное. Не все женщины разумны. Поэтому так проще.

- И что случилось?

- Пропал, - поморщилась Матильда. – Пошли… он и еще один. Провожатый. Связист, конечно, мужиком очень толковым был… много принес бы. Я вон уже и договорилась, чтоб здоровьице ему поправили. И его жене нашла бы работенку… что? Когда о людях заботишься, они куда меньше склонны… искать другого работодателя.

Только вот сперва она сделала так, что иной работы для Деревякова не нашлось. Нет, Бекшеев точно не знал, но предполагал.

И за эту вот заботу спросила бы втрое.

И с него, и с жены, и с детей, когда подросли бы…

- И Мазаев пропал?

- И Мазаев… ходоки боятся. Теперь по двое уже и ходить не хотят, а толпою если, так разве получится незаметно? Так что прав Егорка… одно беспокойство от этого охотника.

И немалая, надо полагать, польза государству.

Хоть ты оставь, как оно есть. Правда, кроме пользы были люди. Пусть контрабандисты, пусть преступившие закон, но люди. И пара солдатиков, которые точно закон не преступали. И следователи, решившие, что сами сумеют справиться…

- Еще Егорка баил, что вы моего племянника отыскали… - окурок Матильда раздавила о статуэтку, изображавшую оскаленного медведя. – Муженек мой охоту жаловал… все ходил… пока не узнала, на кого он охотится.

Пояснила женщина, прищурившись.

- Будем благодарны, если сумеете помочь с опознанием…

- Попробую.

- И мне надо переговорить с этим вашим… Рыбой.

- Не выйдет.

- Отчего же? Тоже исчез?

- Да нет. Не исчез… сбег, падла, - это она сказала искренне. – Третьего дня как… небось, чует, что скоро войне быть. Вот и сбег.

- Или все же пропал?

- В Городне его видели. И в квартирке пусто. Как и на счетах. Все-то выгреб, до копеечки. И документов опять же нет… да что там, документов. Ничего не оставил, даже носков драных. Так что сбег…

Небось, сопоставил визит Бекшеева, встречу с Деревяковой и грядущие вопросы.

Ничего.

В Городню Бекшеев отзвонится. Пусть поищут.

[1] На самом деле в Российской Империи разрешение на открытие борделя могла получить только благонадежная женщина в возрасте от 30 до 60 лет.

[2] Часто забирали три четверти, а половину – лишь от постоянных клиентов.

[3] Правил и ограничений было довольно много. Так, в борделях первого класса количество клиентов на одну девушку не более 7 человек в день (для сравнения в борделях низшего уровня – до 20), постоянные врачебные осмотры, запреты на работу в праздничные дни (в том числе и церковные праздники).

Интересен факт, что порой в борделях девушки лишь числились. Так, во время одного из осмотров, была выявлена группа евреек-девственниц, которые учились в медицинском институте. Обменяв паспорта на билеты проституток, девушки получили возможность обойти запрет и выехать за пределы черты оседлости, т.е. легально находиться в Петербурге.

[4] В борделях действительно велись книги учета, которые заполнялись и хозяйкой, и работницами, для честных расчетов.