По волчьему следу

Глава 48 Токовище

Глава 48 Токовище

«Предубеждение, которое общество испытывает по отношению к людям, наделенным темною силой, на наш взгляд обусловлено во многом ощущениями, которые сила эта вызывает. Те, кому случалось иметь дело с некромантами, описывают эти ощущения одинаково – холод, подспудный страх, совершенно иррациональной природы, желание спрятаться или вовсе бежать. При том, что ни наличие своего дара, ни личная храбрость, ни возраст, ни иные достоинства никак не сказываются на ощущениях. Более того, многие одаренные отмечают, что темная сила действует подавляюще на их собственную, снижая эффективность ответного воздействия, а порой и вовсе разрушая конструкты и заклятья подобно тому, как ржа разрушает железо. Впрочем, следует отметить, что данное свойство темного дара наукой не подтверждено, а потому…».

«Размышления о сути темного дара», «Магический еженедельник»

Дар.

Дар – та еще погань.

Собирает информацию по кусочку, по осколочку… елочная игрушка. Зима, грядущее Рождество… любимый праздник, как и суета. Елка в бальной зале, которая огромная невероятно. И сердце замирает от восторга. А еще короба с игрушками, которые приносят лакеи.

Но только приносят.

Украшают елку матушка, братья и он тоже. Бекшееву нравится вытаскивать игрушки из ячеек, убирать мягкую ветошь, которой они обложены и подавать…

Только в какой-то момент огромный шар, разрисованный снежинками, выскальзывает из рук и падает, разлетается на осколки. Это… это страшно.

Больно.

Обидно.

И Бекшеев почти готов разрыдаться, но он уже большой. Стыдно плакать. Осколки сметают, а он, глядя на них, повторяет.

- Я соберу… я соберу его... склею.

Вот и дар также. Все пытается собрать, склеить воедино разноцветные осколки-осколочки…

Люди.

Пропавшие. Их много. Слишком много. Два списка, но и те не полные, потому что наверняка есть и те, кто просто тихо исчез. Приехал и растворился в местных лесах. Сколько их? Не известно. Но убивать такое количество… какой смысл?

Не убивать.

Использовать.

И дар подтверждает, что прав Бекшеев… все складывается. Осколки-осколочки… зелье… лабораторию закрыли, как сказал Новинский. И скорее всего, что он прав.

Закрыли.

Но вот…

Связь? Между Генрихом и ученым… учеными… как его в лагере проглядели? Или… постарался? Укрыл дар? Для сильного менталиста возможно, особенно, если сканирование проводилось стандартными методами. Но понять, что в лагере происходит, должен был бы.

Потом…

Зыбкое поле предположений, однако зелье и дар.

Дар и зелье.

Хватило бы сил у Генриха держать дюжину-другую работников? Скорее даже рабов… поначалу – да… затем… никто ничего не понял?

Или…

Шапошников что-то такое знал. О работниках должен был бы догадаться, на поверхности же несоответствие, но… и ему память зачистили? Или скорее, что вероятнее, дали взятку. Поэтому и дела о пропавших он заводил неохотно.

Одно с другим мешается.

А потом что-то происходит… что-то такое, нарушающее равновесие.

Давнее…

Что именно?

Буря и падение ольхи?

Или раскрытие лаборатории? Интерес безопасников? Столкновение с Васильком, который… не знал? Забыл? Память зачистить непросто, но вот сместить фокус внимание, сделать важное неважным – почему бы и нет? Но рано или поздно Василек додумался бы до того, где искать своих людей… странно, что он до сих пор… или он как раз и не в деле был?

Шапошников взял ферму под себя?

Не допросишь. Жаль… но дар упрямо стыкует куски-осколки.

Ферма сама по себе, свиньи, мясо – это не то, что заинтересует честного вора. А Шапошников – дело другое. Он не побрезговал бы продать «защиту». Сам Шапошников… вот с ним наверняка работали напрямую. Он получал свою долю, о чем-то помнил, о чем-то нет, что тоже объяснимо. Главное, система все же находилась в равновесии.

А потом…

Что все-таки случилось? Или ответ очевиден?

Болезнь?

Бледность.

Желтизна кожи.

Чахотка? В том и дело, что одаренным она не то, чтобы неопасна, скорее уж у организма одаренного ресурсов больше. И шансов вылечиться тоже.

Но болезнь была. И пошла в кости. Или была, но вовсе не чахотка.

Вдох.

Выдох… и для лечения… что нужно? Деньги? Деньги как раз и имелись. И те, что зарабатывала ферма. И те, которые они отняли у контрабандистов. Их хватило бы уехать. А они оставались.

Держались.

Упрямо.

Будто… место это что-то да значило.

Шарик… шарик сияет, переливается, но все еще не становится целым.

Михеич.

Хозяин леса. Когда зацепили? Наверняка, не сразу. Сперва он был бы зол. Тихоня вот точно не подпустил бы к себе чужака. Немца. И Михеич тоже не подпускал бы… первое время. А потом?

Встреча за встречей.

Разговор ни о чем.

Пара фраз, которыми перебрасываются знакомые, пусть не друзья, но люди, которые волей судьбы снова и снова сталкиваются. Помощь… простая, пустяковая даже, но помогающая перевести человека из числа недругов в число тех, кому ты позволяешь помогать.

У менталистов есть свои приемы. Те, что и силы не требуют, или требуют, но совсем капли.

Чем больше к тебе расположен человек, тем легче на него воздействовать.

Кажется, так.

И ключ подобрать. К Михеичу подобрали. Внушили, что он может вернуть тех, кто ему дорог.

Жена.

Дочери. Матушка. Сестры.

Мертвые не возвращаются? Это если не открыть правильный путь. А чтобы открыть… что он сделает ради шанса? Очевидно – все.

- Эй, а он того… отойдет, кажись, - Васькин голос полон удивления и возмущения, словно бы смертью своей внезапной он, Бекшеев, нарушит какие-то очень важные Васькины планы.

Засранец мелкий.

Хотя…

Шансов у него не было.

- Руки убери, пока я их тебе не оторвала, - лениво произносит Зима.

И надо сосредоточиться. Вернуться. Дар, как обычно, очнулся не вовремя.

…люди.

…люди должны уцелеть… Генрих не стал бы убивать всех, потому что, что бы он ни задумал, это связано с фермой и девушкой.

И болезнью.

Возвращение резкое, как нырок из ледяной воды. И Бекшеев делает вдох, спеша наполнить легкие воздухом, а те ноют, рвутся… шарик не сложился? Это пока. Основное он понял.

Некромант.

Стоит, покачивается… Софья? Тут же. Правильно. Им нужен рычаг влияния. Менталист на многое способен, но сила у некромантов очень своеобразная, тут и передавить нельзя, и не выпустить. Михеич держит её легко, будто весу в Софье нет. А вот Генрих стоит перед некромантом. Рядом с ним он кажется еще более неказистым.

Тщедушным.

Вдох.

Выдох.

И…

- Скажи, - тихо произносит Зима. – Что у тебя есть план?

- Почти, - губы не слушаются, да и немота знакома. – Там… люди. На ферме… быть должны.

- Какие это люди, - Васька, что трется рядом, слышит. И фыркает. И смеется так, весело-весело. – Это совсем не люди, так… скотина, только двуногая.

- Я ему шею сверну, - Зима прикрывает глаза. – Потом. Работники?

И очевидно, что с самого начала они должны были обратить внимание… втроем невозможно управиться с фермой. С большой фермой.

- Кому-то надо… - Васька наклоняется и смотрит. И в глазах его видна тень безумия. – Я тебя убью… потом. И съем твою печень.

- Зачем? – угроза не пугает. Ни Бекшеева, ни Зиму.

Мертвым, если так-то все равно, будет кто есть их печень или воздержится.

- Силу заберу. В печени вся сила, - это было сказано с убежденностью. – И в мозгах.

- Это он тебе сказал?

Генрих занят.

Он пытается достучаться до разума некроманта. Что-то объясняет, уговаривает, только взгляд у Ярополка плывет. Зельем накачали? Судя по всему.

- Я сам. Когда впервые попробовал, понял, что такого вкусного мяса никогда не ел, - Васькина улыбка стала шире, а безумие – заметнее. – Человечина ни с чем не сравнится. Вам не понять…

К счастью, и вправду не понять.

Некромант смотрит.

Прямо.

И руку поднимает. Его сила прокатывается по поляне, черной волной, холодом мертвенным. Тленом… а потом Бекшеев ловит взгляд Ярополка.

План?

План был, кажется, не только у Бекшеева. И едва заметный кивок тому подтверждение.

- Ух… - Васька и тот поежился, хотя, кажется, нисколько не испугался. – Пробирает… а как в мертвецкой, так обычный дядечка. Здоровый и занудный… я к нему заглядывал. Думал, что по-хорошему…

- Василий, - голос Генриха заставил отвлечься. – Ты снова увлекся.

- Да я…

Васька почти разогнулся, когда Бекшеев произнес:

- Он забрал жизнь своего брата. И его дар, так? Может, пришла твоя пора?

Васька вздрогнул.

Едва заметно.

И значит, думал…

С безумием всегда так. Сложно удержать его в себе.

И осознав, что мысли его не остались незамеченными, Васька злится. Его глаза наливаются краснотой, а потом он, наклонившись, произносит:

- Твоего человека я убью первым.

Твою ж…

Он идет к дереву с людьми. И ноги проваливаются в прелые листья, которые тут лежат глубоким ковром. Запах крови, старой и новой, становится резче, яснее. И беспокоятся, переговариваются хриплыми голосами вороны. Они знают, что скоро, совсем скоро начнется пир.

- Бекшеев… - Зима пихает его в бок. – Если ты не скажешь, чего делать, я сама что-нибудь придумаю. И хрена с два тебе это понравится.

- Ничего, - он поворачивается к Зиме. – Ничего не надо делать.

Потому что у некроманта темная сила.

И пахнет она тленом.

И постепенно окружает, окутывает поляну и людей… и сила эта тягуча, густа. Её так много, что в ней почти не разобрать оттенков. Тому, кто никогда не имел дела с некромантами прежде.

Тому…

Васька почти доходит.

Он останавливается, глядя наверх… и в руках появляется нож. Он нарочито не спешит, играет, зная, что на него смотрят. Ему безумно нравится эта вот прилюдность.

И сама игра.

Безумно.

Хорошее слово. Четко суть отражает.

Вот он толкает одно тело… второе и третье… и смеется.

- Василий! – жесткий окрик нисколько не трогает его.

Некроманты…

Некромантов не любят.

Опасаются.

Некроманты, они стоят на границе живых и мертвых. И почему-то бытует мнение, что к мертвым ближе. Некроманты способны сотворить проклятье.

Выпустить тьму.

Они – воплощенный ужас, только… это не совсем правда. У их силы, дара, как и у любого иного, множество граней. И восприятие они искажают.

А что до мертвецов…

Живые страшнее.

- Раз, два, три…

- Василий! – этот окрик резче. Злее. И… менталист теряет контроль? Нет, еще не теряет. Но уже близок к тому. А Васька сильнее толкает ближайшее тело, и то чуть отклоняется в сторону.

В другую.

Закручивается.

Смех.

- Васе нельзя поднимать тяжести, - голос Анны взрезает серый туман, что поднимается по-над поляной. – Вася еще маленький…

Это первые слова, которые она произносит и вдруг встряхивается, выпадая из привычного своего забвения. Анна крутит головой, она явно растеряна и не понимает, где находится.

Как оказалась в этом месте.

- Аннушка, дорогая… - Генрих пытается удержать её руку, но женщина отталкивает его и падает сама, на листья, ничком. Она лежит, разевая рот широко, не способная больше произнести ни слова. И тьма снова накатывает волной.

Накрывает.

И в этой тьме раздается пронзительный тонкий женский крик. За ним уходят, теряются иные звуки.

- Анна…

Васька, резко обернувшись, делает шаг назад. И задевает плечом висящего Тихоню. И этого прикосновения хватает, чтобы лопнула подточенная тленом веревка. Он падает глухо, мешком, чтобы тотчас перекатиться, стряхивая остатки пут.

Васька успевает развернуться.

Мелькает серебряная полоса ножа. Васька бьет наотмашь и все-таки оскальзывается и сам падает на ковер из листьев. Темная сила душна. И тьма продолжает выползать, затапливая поляну. Она поднимается белесым туманом, стылым, тяжелым. Бекшеев видел хроники.

Он даже знает, что будет дальше.

Некроманты… опасны.

Именно тем и опасны, что способны стереть границу между миром живых и мертвых. А этот еще… не удержит. В том и беда, что не удержит. Он стоит, виновато улыбаясь, и чуть пожимает плечами: мол, так уж вышло.

Извините.

И от душной тьмы становится невозможно дышать.

Кричит женщина. Так же протяжно на одной ноте, и голос её пробивается сквозь муть и зыбь.

- Вставай, - Зима не дожидается ответа. Она встает и тянет Бекшеева за собой. – Потом… я тебя сама убью, поганца… надо было…

- Выходи! – Васькин голос прорывается сквозь крик. – Выходи, я тебя… все равно достану! Я сильнее! Я лучше… а ты беги! Беги-беги! Поиграем!

И мальчишка захлебывается смехом.

- Хочешь так? Охота? Пусть будет охота… я сумею, я…

- Василий!

- Иди на хрен! Задолбал!

Дар некроманта опасен еще и тем, что тьма есть в каждом. И она откликается на зов старшей сестры, норовит выбраться, выползти из закутков грешной души.

Шепчет.

Даже Бекшееву шепчет. Но слушать нельзя. Этот шепот сводит с ума, а заодно заглушает другие голоса.

Например, разума.

Зима рядом, покачивается, озирается слепо.

- Мама? – в её голосе удивление. – Мама, ты откуда взялась…

Бекшеев успевает схватить за руку.

- Это не она…

Зима оборачивается. И лицо её искажает гримаса. И кажется, что сейчас вот она руку оттолкнет, ударит. Но она справляется. Делает вдох. И выдох.

- Конечно, - голос её почти нормален. – Я понимаю, что мама умерла… Но она все равно здесь. Ты не видишь?

- Нет.

- А Молчуна… вот стоит. Там. Посмотри!

Бекшеев поворачивается. Но… ничего. Кроме тумана. Тот становится плотным. И крик женщины, наконец, обрывается, сменяясь шепотом.

- Мама, мамочка… мамочка…

- Вот и свиделись, - этот голос тоже знаком. – Брат… признаю, ты все-таки переиграл меня.