По волчьему следу

Глава 27 Перемолчка

Глава 27 Перемолчка

Над валежником парок — зимовать медведь залег.

Охотничья присказка

Я шла за Михеичем, хотя сама не очень понимала, для чего его провожать-то. Город он, чай, лучше меня знает. Но вот шла.

На рынок.

А он не спешил. Брел себе, то и дело останавливался, с кем-то раскланиваясь, а обо мне будто бы и вовсе забыл. Вот только у рынка остановился, обернулся и поглядел.

В глаза.

И я взгляд не отвела.

Так и стояли, пялились друг на друга. Он вздохнул.

- Девка… а бабского в тебе ничего-то, почитай, и не осталось. Вытравили.

- Вытравили, - призналась я, сдержав порыв послать его, куда подальше. Вместе с жалостью. Только вот жалости в нем не было. – Да и я сама… мести хотела.

И не только её, наверное.

Просто… я так долго шла-шла по тому лесу. И думала, что никогда-то не дойду. А когда дошла, оказалось, что… что никто меня особо и не ждет. Ту, пятнадцатилетнюю девчонку, привыкшую жить в большой семье. И другой семьи мне не выдадут.

И вообще…

- Бывает, - согласился он. – Я от тоже… как узнал.

И замолчал.

- Собачек показать? – поинтересовался Михеич. – Собачки у меня, конечно, не чета твоему зверю…

Откуда?

Он усмехнулся.

- Несет от тебя зверем за версту…

Впору обидится, потому как не пахнет она. И я тоже. Для людей. Но Михеич – не совсем, чтобы человек. И мы оба это знаем.

- А так-то собаки у меня хорошие… знаешь, сколько на них охотников?

- Не знаю.

Не нужны мне его собаки, но и отказаться… мы… мы не родичи. Нет, если хорошенько поискать, то, может, и найдется кто… все мы, если разобраться, в какой-то мере друг другу родней были. Только дальней. Но искать не станем.

Друзья?

Тоже нет.

Единоверцы? Сомневаюсь, что Михеич ходит на капище, а если и ходит, то скорее из желания хоть как-то, хоть чем-то заткнуть пустоту внутри, чем из надежды, что боги откликнутся.

- Много. Ежели погодишь, то покажу. Шкурки от… и мед. Отдать надобно. Ждут люди.

И вправду ждали.

На меня глядели настороженно, пусть и без ненависти, что само по себе неплохо. Только вот шепоток в спину…

- …а при ней зверюга свирепая… людей живьем… и баба…

- …поглянь, какая… в портках. Ни стыда, ни совести…

- …вчера-то иная гуляла, от там сразу видать, что с Петербурху… важная такая…

- …а я говорю, что не он! Ежели б он, разве ж отпустили бы…

- Взятку дал! Соболями! И золото у него! Все знают… небось, в сторожке прикопано…

- …мертвяков поднял себе на службу…

Все же рынок – донельзя интересное место. Столько всего узнать можно. Я вот и семечек прикупила стакан, жирных и черных, лоснящихся. Бабка, пересыпавши семки в кулек из газеты – лицо Его Императорского Величество скрылось внутри – щедро добавила сверху и после соли не пожалела, зачерпнула прямо из банки.

- Вы не слухайте, - отдала она кулек не сразу. – Михеич – мужик хороший. Толковый. У нас он любая за него пошла бы, только б позвал. А он все по жене печалится. Но помогает. Многим помог. Ежели надо, то подпишутся за него…

- Где подпишутся?

- А где надо, - бабка сунула кулек мне в руку. – Там и подпишутся! Ибо нечего!

Спорить я не стала. И Михеича дождалась на лавочке, лузгая те самые семки, которые оказались куда хуже Тихониных. И подгорели, и слабо отдавали прогорклым маслом. Вот же… обидно.

Отсутствовал Михеич недолго.

И появился с тем же мешком.

- А шкурки? – уточнила я.

- Сдал. И шкурки, и мед. А тут от хлеб. У меня-то не выходит. Я пробовал, да на хлеб женская рука надобна.

Это да.

Почему-то вспомнился тот самый сон. Я зябко повела плечами. Просто сон. Обыкновенный. И не надо его в голову брать. Не надо…

- Еще сметана, творожок… - продолжил перечислять Михеич.

- Не тяжело?

- Так… нормально, - мешок, судя по виду изрядного веса, на плечо он закинул с легкостью. – Я ж, может, и не перекидваюсь в зверя-то, но от силушкой боги не обошли.

- А что за золото у тебя припрятано? – я поднялась. – Говорят…

- Тьфу, - сплюнул Михеич. – Бабы… языки без костей. Нет там никакого золота! Нет и не было!

- Да?

Нет, я верю. Будь там золото в самом деле, небось, и волкособы не остановили бы. Перерыли б и дом, и лес.

- Каторжники сбегли пару годов тому. Тут недалече… вроде как везли их, - принялся рассказывать Михеич. Пусть и нехотя, но явно понимая, что не отстану. – То ли к нашим, то ли еще куда… и редкостной погани люди. Охрану на ножи… ну и сами в лес.

- И к тебе приходили?

- А то, - оскалился Михеич. – Только говорю же ж… собачки у меня славные. Там-то их и положил.

- А золото откуда?

- Так сочинили, что не сами по себе они сбегли, а золото прихватив.

- Какое?

- Это ты у них спроси, какое там каторжники золото могли везти, - хмыкнул он и глянул исподлобья. Снова вздохнул. И сказал. – А они ж были уже ж такие… потрепаные. Один вовсе крепко пораненый. И досталось ему прежде. Тогда-то я решил, что это еще конвойные… но может, и не конвойные. Кто их знает. Я покойничков сдал, Шапке бумажки подписал, какие надобно. Вот и все… а золото… не было никакого золота. С прочим же сами разбирайтеся.

- Говорят, что и нашли не всех?

- Один, - сказал Михеич. – Вроде как… мне после всю душу вынули. Шапка сперва, после городенский начальничек все подкатывал, что, мол, я не увидел, не приметил… что больше их приходило. Может, что и больше. Я ж их там, в лесу, не считал. А кого положил, того положил. Тут от как есть… вроде написал, что, мол, один к болотам побег и там сгинул. Правда или нет, это не у меня…

- А собаки твои…

- Вона, - Михеич махнул рукой. – За околицей. Им в городе тяжко. И люди боятся. Хотя чего? Они же ж у меня разумные…

Звери и вправду были… нет, не такие, как Девочка. Но тоже хороши.

Здоровые.

Куда как больше волка. А волков я повидала. Эти и массивнее, и в груди шире. Шерсть опять же косматая, густая, но не свалявшаяся, как оно бывает, когда животина долго без пригляду. У этих шерсть лоснилась.

Блестели клыки.

И языки из пасти вывалились.

- Это ж кто у них мамка-то была? – поинтересовалась я.

Волкособы числом в три смирно сидели и глядели на Михеича с тем восторгом, с которым собака смотрит на хозяина и вожака.

- Так… навроде как из вокодавов. Уши куцые. Резаные. Я-то своим не стал. С чего бы?

Уши у них мягонькие и треугольниками. И если не глядеть на пасти, то выглядели волкособы скорее похожими на небольших упитанных медведей.

Вот старший тихонько тявкнул, косясь на меня.

- Знакомьтеся, - разрешил Михеич, мешок с плеча скидывая. А после заглянул куда-то за забор и вывел оттуда велосипед, правда, о трех колесах и с тележкою, что меж двух задних крепилась.

Волкособ поднялся. Подходил он с опаскою, не спуская взгляда превнимательного. Глаза у него желтые, волчьи, а разум в них – почти и человеческий. Ткнулся носом в ладонь, втянул воздух, запах запоминая, и отступил.

- Велосипед? – спросила я, коснувшись собачьей морды. – В самом деле?

- Так… автомобилю мне куда? Там дорога узенькая, тропа, а не дорога. Не пройдет. Да и дорого это… мы и поменялися. Я автомобилю Аньке отдал, на детали, а Васька мне с этой штуковиной сподмог. Сам нарисовал… толковый парень.

Михеич похлопал велосипед по седлу, прикрытому ярко-желтым вязаным чехлом. И еще бахрома при нем имелась. А ручки тоже обвязаны.

- Бабы, - сказал Михеич, удивление мое видя. – Все не успокоятся никак.

Волкособ оскалился и коротко рявкнул.

- Цыц, - прикрикнул Михеич. – А то ишь… разошелся.

Собаки у него и вправду хорошие, если меня не испугались. А ведь…

- Волчья трава, - я поглядела на одинаковые приоткрытые пасти, на нити слюны и белые клыки. – На них ведь тоже действует?

- А то, - Михеич закрепил мешок в тележке. – Я ж тогда, как голову отыскали, пытался по следу-то… да не вышло.

Он еще раз проверил ремни.

- Погоди, - я остановила Михеича, который вывел уродливый велосипед на дорожку. – Ты… сможешь отвести меня? Туда, где было капище? Раньше?

- Зачем?

- Не знаю. Я… не собираюсь оскорблять богов…

Но и жертв приносить не стану.

- Могу на свое… там, правда, как при отце… да и смысл-то?

- Нет, - я посмотрела на лес. – Надо то… старое… потому что…

Как-то он связан, наш охотник, с той деревней. А еще была женщина, похороненная кем-то по старому обряду, а потом зачем-то перенесенная.

И ощущение, что мне надо туда.

Очень надо.

Михеич раздумывал недолго.

- Добре, - сказал он. – Приходи завтра. По первой росе… и этого своего не тяни. Ни к чему оно… только застудится.

Я кивнула.

Не потяну.

Осталось только как-то убедить Бекшеева, что прогулка по предрассветному лесу – удовольствие сомнительное. И что справлюсь я сама.

- Приду, - пообещала я Михеичу. – Завтра.

А теперь…

Возвращаться? В город? И что там? Бекшеев документами займется, скорее всего пойдет в библиотеку. Тихоня с ним. Хорошо, что вернулся, присмотрит хоть. Софья… с некромантом и Девочкой, тут тоже волноваться не след.

А мне чем заняться?

Хотя…

По рынку погулять, что ли?

На рынке кипела жизнь. Квохтали куры. По-над плетеными корзинами поднимались змеиные шеи гусей. Головы поворачивались влево-вправо, и клювы раскрывались, тянулись, норовя ухватить потенциальных покупателей за подол. Дедок, дремавший подле гусей, вздрагивал, приоткрывал глаза и снова погружался в полудрему.

Торговали всем.

Птицей вот.

Яйцами, сложенными в коробки, в корзины.

Медом.

И салом, которое выкладывали тут же, подле меда, прямо на прилавках, разве что газеткою застланных. И беловатые бруски, щедро посыпанные солью, остро пахли тмином и перцем. Висели колбасы. Лежали горы каких-то лент, в которых разобраться могла лишь хозяйка. Возвышались те же горы, но уже плетеных корзин.

…на ярмарку меня брали редко. Непоседливая была. То ли дело сестрица. И тиха, и скромна, и от родителей не убегает, чтобы затеряться в толпе. Не клянчит ни петушков на палочке, ни бус…

Петушка я купила. Точь-в-точь, как тот, в котором мне тогда отказали. Яркий, подкрашенный свекловичным соком, да с позолоченным хвостом. И клянусь, он был вкуснее всего-то, что случалось есть прежде. Включая шоколадные конфеты из коронной кондитерской.

- А вы тут чего? – Васька вынырнул из-за телеги, на которой лежали мешки с картошкой. Пусть прошлогоднею, но по уверению хозяина, еще крепкой. – Гуляете?

- Гуляю, - призналась я, слегка смутившись.

Как-то вот… все же при чине, а с петушком.

На палочке.

Васька на него тоже поглядел.

- Хочешь?

Я вдруг вспомнила, какими чудесными казались мне эти вот петушки. И все-то вокруг… орехи, вываренные в меду. И бублики с маковой посыпкой. Зайцы из теста с изюминами-глазками. Сахарные бусы…

И как обидно было, что нельзя купить все и сразу.

Нет, денег отец дал, но…

- Я уже большой, - Васька вытянул нос.

- Так и я немаленькая, - я обернулась, благо, от торговки сахарными петушками мы отошли недалече. И купила одно Ваське. Желтенького. – На, держи.

Он несколько мгновений не мог решиться.

Смотрел.

И переводил взгляд с меня на петушка. С петушка снова на меня.

- Мы, - сказала, - когда-то семьей на ярмарку ездили… в город. Не на такую, на большую, которую осенью устраивали. Там урожай соберут и все такое. Семьей. Отец. Сестра моя… матушка. Да и остальные домашние. Правда, брали меня всего пару раз.

- Почему? – Васька все же решился. И взял. Осторожно так.

- Вредной была. Один раз убежала. Я не нарочно. Мама говорила, чтоб рядом была. Но это ж ярмарка. Столько всего… а я в первый раз и вот так, где-то, кроме родного села. Одно, другое… и сама не поняла, как потерялась.

- Я тоже одного разу потерялся, - признался Васька, разглядывая петушка, явно примеряясь, с чего начать. С хвоста ли, расписанного красным и позолотою, или же с головы. – Только в лесу… когда маленьким был.

- В лес мы с собаками ходили… с собаками если, то не страшно. Выведут. А на ярмарке люди, люди… и все куда-то спешат. Меня дядька нашел. Отцов брат. И матушка потом ругалась. Отец и вовсе выдрал.

Зачем я это говорю?

И кому?

Мальчишке? Одинцов бы сказал, что ему подобная информация не нужна, и вообще этакие откровения допустимы лишь с людьми близкими. А Васька, если разобраться, посторонний.

- А меня Анька… у дуба старого. Я шел, шел и пришел… здоровущий такой! До самого неба! Анька еще сказала, что тут раньше капище было… ну как, до того, как деревню пожгли, но я тогда совсем малым был и не помню ничего. А дуб вот помню.

- Ругалась?

- Неа. Только плакала. Боялась, что меня волки… волков тут много было.

- А теперь?

- А теперь поиздохли. Михеич говорит, что это дурные волки. А которые нормальные, то они сами к человеку не полезут. Да и меня знают.

- Как?

Васька все-таки лизнул петушка.

- Да… обыкновенно. Я ходил глядеть. У них в старом овраге нора. Но я туда не полез. Так… издали. И костей им кинул. Ну, с дома… Анька потом ругалась, но не сильно. Тоже понимает… прежде-то, говорила, что волки этих… ну, из деревни… слухали. И порядок был. А я подумал, что если их, то и меня тоже послухают. Чем я хуже-то?

- Ничем, - губы дрогнули, но я удержала лицо серьезным.

Да и то…

Мальчишка.

И как ему объяснить про богов? Про капище? Про обряды, которые… что? Силой наделяют? Или же дают власть над зверьем, как полагали некоторые? Про кровь? Про то, что дети Волоха, они с живым связаны. А он – просто человек.

Обыкновенный.

Наверняка, крещеный и в церковь заглядывающий. И потому для волков он своим не станет.

- Больше не лезь только, - попросила я.

- Так и Анька сказала… и Генрих. Он тоже баил, что там-то у людей сила была. Особая. Что мечены они были богом. Потому немцы всех язычников и извели. Ну, сразу… чтоб они, стало быть, тайн своих прочим не открыли. Только и без этих тайн победили же ж, - петуху он откусил голову и, зажмурившись, захрустел сахаром.

А я подумала, что разве так можно с леденцами-то? Их надо неспешно есть, смакуя каждый кусок. А он вот…

Хотя мысль интересная.

Не в том плане, что немцы нас так уж боялись. Кого бояться-то? Язычников и без того в Империи осталось немного. Осколки старой веры, уцелевшие, кажется, чудом. И жили-то мы общинами, деревнями и деревеньками… и какие там секреты? То есть, какие-то были, несомненно, но такие ли, что способны переломить ход войны?

Сомневаюсь.

Скорее уж… мы и им казались чуждыми. А может, просто, выселенные к самым границам империи, просто попали под удар.

- А ты, значит, гуляешь? – я отогнала мысли, которые изрядно подпортили вкус петушка.

- Не-а. Мне ваш задание дал, - Васька встрепенулся и огляделся растерянно. – А я его едва не потерял… заболтался…

- Кого?

- Этого вашего. Мордатого. Во, - Васька надул щеки.

- Туржина?

- Ага. Велено приглядывать, но на глаза не попадаться.

Интересно, с чего бы. Хотя…

- Поругалися они, - доверительно произнес Васька. – Я сейчас.

И исчез в толпе. А тоже любопытно, день-то будний, но народу на рынке хватает. Кто вон за яйцами пришел, кто за мясом или рыбою.

- Нормально, - Васька вынырнул с другой стороны. – Пьет он. Туточки…

Идиот. Что еще скажешь.

- А хотите… - Васькины глаза загорелись. – Я вас с сестрой познакомлю?

Не то, чтобы мне так уж хотелось. Но я кивнула.

Отчего бы и нет?