Операция "Эликсир"

Глава 22

Поляк в «Зарницу» не играл

Кочары.

Наталью Михайловну я привёз в воскресенье после обеда. Едва высадил её у дома тётки Цветаны, как заметил выглядывающего из моей калитки Авдея Евсеевича. Домовой, заметив, что я обратил на него внимание, энергично замахал мне рукой, подзывая немедленно к себе.

— Увидимся еще, Наталья Михайловна, — сказал я вместо прощания и добавил уже тётке Цветане. — Не обижайте её. Без меня.

И засмеялся. Наталья Михайловна тоже улыбнулась. Я не успел подрулить в дому, как домовой распахнул ворота. Пришлось заезжать.

— Хозяин! — заговорил он громким шепотом. — Лесной хозяин здесь! Тебя ждёт. Инквизитор по твою душу едет!

— Где он? — спросил я, имея ввиду Еремеича.

— В беседке, — ответил домовой. — Чаи гоняет.

Силантий Еремеевич сидел за столом в беседке и пил чай с сухарями. Мы поздоровались.

— Вовремя ты, — сказал он. — Через два часа жди гостей. Час им по лесу ехать, да по объездной сюда час, не меньше.

— Спасибо, Еремеич, — поблагодарил я. — Ко мне, стало быть, в гости?

— За тобой! — уточнил лесной хозяин. — За тобой они едут. А не к тебе. Сначала допросить, а потом… В Шмак тебя собираются определить. Даже мешок приготовили с веревкой.

Шмак или Шмаково называли болото, окружавшее деревню с двух сторон.

— Надо идти встречать, — сказал я, разводя руками. — Нечего им в деревне делать. Негоже стариков со старухами пугать.

— Амулеты у них, — напомнил Еремеич. — Ладанки намоленные со священной землей.

— Амулеты это плохо, — вставил Авдей Евсеевич, усаживаясь с нами за компанию. — Вот лет двести назад здесь в деревне поп жил. Церкви здесь не было, а поп жил. Так его вся нежить боялась, за версту обегала. Он крест серебряный на пузе носил, который отлитый был с оклада иконного.

— А нечисть? — усмехнулся я.

— Не любили мы его, — поморщился Евсеич. — Но с нами он мирно жил, не воевал.

— Даже хлеба каравай иной раз в лес заносил, — подтвердил Силантий Еремеевич. — Эх, сколько годов-то прошло…

— А Макарыча предупредили? — вдруг вспомнил я. — А ну, как они к нему сначала завернут?

— Нет, — покачал головой Еремеич. — К нему они после полуночи собрались зайти.

— Значит, сначала ко мне, — я злобно усмехнулся. — Ладно, встретим, приветим.

— Мишку не дам! — заявил вдруг Евсеич. — Ружья у них и пули серебряные.

Я задумался. Как поведет себя защита под воздействием серебряных пуль, я не знал, не экспериментировал. Опять же, подействуют ли мои конструкты, если у инквизиторов амулеты из намоленных вещей? Не хотелось бы рисковать.

Я зашел в дом, вытащил одежду, в которой собирался встретить «гостей» — обычную хэбэшную солдатскую форму. В коридоре стояли кирзачи с портянками поверх. Для лесных прогулок лучше не придумаешь.

Из металлического шкафа, который мне презентовал Макарыч, достал укороченный карабин (трофей из скита), немного подумал и сунул в карман «Вальтер ППК» (тоже трофей оттуда же, из скита). В карабине обойма была на пять патронов, я взял три штуки. 15 патронов — за глаза хватит. Я ж не собирался войну устраивать. Да и, честно говоря, совсем мне их убивать не хотелось. Ведь они мне пока ничего плохого не сделали. Пока не сделали. Я переоделся. Повесил на пояс нож, взял ружье. В сенях обул сапоги. Начищать их не стал. Зверье запах гуталина не любит, как мне объяснил Еремеич. Кто знает, с кем столкнуться придётся?

Снарядил рюкзак: положил пару банок тушенки (было дело, как-то пошел в лес на часок, а «гулял» почти сутки), флягу с водой, моток нейлонового шнура, туристический топорик, офицерскую плащ-палатку, спички, сухой спирт (чтобы костерок запалить в два счета), сверток с бутербродами (спасибо хозяйственному Евсеичу!). Тормознулся немного, сбегал домой и забрал диктофон и фотоаппарат. Вдруг пригодятся?

Во дворе у крыльца меня окликнул домовой:

— Хозяин! Еремеич на задах тебя ждёт.

Я кивнул, поблагодарил, закинул карабин за спину и направился к лесу.

— Хозяин! — крикнул мне в спину домовой. — Ты там осторожней с ними. Лады?

Я обернулся, помахал ему рукой, заметив, что нелюдимый банник тоже выглянул меня провожать. За огородом на скамеечке (специально для него поставил!) сидел довольный Еремеич, закинув ногу на ногу. Я поклонился ему в знак приветствия, он степенно слез, поклонился мне в ответ.

— Ну, что, Силантий Еремеевич, — сказал я. — Устроим супостату партизанскую войну?

На память пришли книги-мемуары воспоминаний наших ветеранов, командиров партизанских отрядом, героев Великой Отечественной — Семенова «Шумел сурово Брянский лес», Ковпака «От Путивля до Карпат», Медведева «Сильные духом», «Люди долга». В детстве зачитывался ими.

— Засаду хочешь устроить? — поймал мою мысль лесной хозяин.

— Точно! — согласился я. — Перед поворотом…

Силантий Еремеевич кивнул, одобряя мою идею, нахмурился и выдал:

— Только, Антон, извини, но помогать я тебе не буду… Подсказать подскажу, посоветую, но помочь не смогу. Не по укладу это, не по заветам. Мне они ничего плохого не сделали, ни мне, ни лесу…

Я засмеялся:

— Еремеич, да я сам справлюсь, не переживай! Любил я в школе играть в «Зарницу».

Хотя в душе заскребли кошки. Сомнения появились: вдруг их амулеты окажутся сильнее моих конструктов?

Засаду я решил организовать перед поворотом, если ехать из деревни. Вокруг уже был лес, а дорога сворачивала влево почти на 90 градусов. Самое то! Они едут на мотоцикле, перед поворотом затормозят, после прохождения поворота, наоборот, прибавят газу — дорога-то впереди в деревню ровная, прямая, и избы уже видны.

Метрах в пятидесяти я натянул поперек дороги на уровне пояса нейлоновый шнур, крепко закрепив его вокруг за деревья. Лесовик захихикал:

— Что ж ты удумал-то! Вот хитрюга!

Я расстелил плащ-палатку в кустах, лег на неё, положил перед собой карабин, загнал патрон в патронник, спросил у Еремеича:

— Далеко они?

Лесовик замер, к чему-то прислушиваясь, ответил:

— Через 15 минут будут здесь. Быстро едут.

— Быстро, это хорошо, — заметил я. — Еремеич, ты бы спрятался что ли?

Однако лесной хозяин и не думал прятаться, сел на бугорок и с интересом наблюдал за дорогой, за мной.

— А меня никто не видит, — сообщил он. — Только ты. Для других я пустое место.

— Понятно.

Наших гостей еще не наблюдалось, и я снова поинтересовался:

— Еремеич, а как же ты тогда на них леших натравил в старом ските, если мне помогать не по укладу? Ты ж помог мне, получается?

— Почему это вдруг я леших на них натравил? — делано удивился Еремеич. — Никого я на них не натравливал!

— Да? — удивился я. — А как же тогда?

— Просто я их погулять туда отправил, — продолжил хитрый лесовик. — А те вдруг стрелять начали, топорами-лопатами размахивать. Ну, вот скажи, кому такое понравится?

— И чем дело кончилось?

— Этот нерусь-инквизитор с попом-расстригой всю ночь просидели на крыше колокольни посреди скита, слезть боялись, — усмехаясь в усы, ответил Еремеич. — Кстати, у них из оружия только пистолет да ружье остались, что с собой успели прихватить. Остальное потоптали лешие. Мотоцикл я портить не дал, конечно. А то ты их ловить с месяц будешь. Да и мне они в лесу совсем не нужны.

— Значит, пистолет да ружье? — хмыкнул я. — Понятно.

— Едут! — прервал меня Еремеич. Я взглянул на него. Он так и продолжил сидеть на пригорке, наблюдая за дорогой. Послышался нарастающий треск двигателя мотоцикла. Я замер, несколько раз вздохнул, выдохнул. Взял в руки карабин. Разумеется, предварительно я его отстрелял. Мне даже понравилось стрелять. Да и патронов было много. А вот Еремеичу совсем не по душе моя стрельба пришлась. Я сначала было мишени к деревьям закрепил. Так он заставил меня их переставить в овраг, чтоб деревья не повредить. В принципе, правильно, не подумал я про деревья, упустил.

Треск мотоцикла становился все громче и громче. Он на секунду затих — «Ява» вошла в поворот. Я мысленно хихикнул, сравнив себя с партизаном в засаде, а этих «гостей» с фашистами.

Водитель-мотоциклист был в закрытом «космическом» шлеме-сфере, черной короткой до пояса куртке из толстой кожи, черных штанах и сапогах. Бывшего попа, сидящего в коляске-люльке я почти не разглядел: такой же новомодный шлем торчал да синела джинсовая куртка.

Сразу после поворота мотоциклист резко газанул, набирая скорость. Как ретивый конь, мотоцикл резво рванулся вперед. За пару метров до шнура он притормозил. Видимо, мотоциклист всё-таки увидел перед собой преграду, но, увы, сделать ничего уже не смог. Мотоцикл подцепил шнур, который скользнул куда-то между фарой и передним крылом, на миг встал колом, приподнимая «задницу». Мотоциклист кульбитом вылетел из седла, смешно (если смотреть со стороны) кувырнулся через голову, шарахнулся спиной об дорогу и замер, раскинув звездочкой в стороны руки-ноги.

Мотоцикл без своего всадника-водителя веревку всё-таки порвал. Не выдержал шнур, лопнул, но свою задачу выполнил с лихвой. Мотоцикл повело вправо. Он слетел с дороги в лес и завалился, подминая коляску-люльку с вопящим от страха пассажиром.

— Вот это да! — восхитился Еремеич и крикнул мне. — Амулеты у них на шее! На шее! Срезай их!

Я подбежал к толстяку, распластавшемуся на дороге, ножом срезал удерживающие шлем-сферу ремешки, сорвал его, содрал с шеи амулет-ладанку. Толстячок дышал. Голова у него была цела, шея тоже. Переломов, как ни странно, не наблюдалось. Зато внутри него светился почему-то коричневым цветом небольшой шарик — ядро силы. Инквизитор с магической силой… Недолго думая, я наложил на него конструкт «сетку», который тут же окутал и сжал шарик так, что тот мгновенно потерял свой цвет.

Не собирался я убивать ни этого толстяка, ни попа, несмотря на бабку Трандычиху и Даньку. Не лежала у меня душа лишать этих, пусть даже очень неприятных нехороших людей, жизни. В крайнем случае, я допускал, что прострелю из карабина этим «туристам» руки-ноги. Сам же потом и вылечил бы.

В толстяка полетел конструкт паралича, а я направился к мотоциклу. Пассажир в люльке тихонько постанывал. Кроме бывшего попа, отца Алексия, здесь никого не могло быть. А у него, по словам Еремеича, имелся короткоствол, пистолет. Я выстрелил в него конструктом паралича. Пассажир сразу замолчал.

Я ухватил мотоцикл, потянул его на себя, раскачал, поставил на колеса. Пассажир — точно, отец Алексий! — молча вытаращился на меня. Я попытался вытащить его из коляски. Сначала не получилось. Поп сидел в тесной люльке, как в гоночном болиде. Увенчалась успехом только третья или четвертая попытка. Я выволок его на дорогу, уложил, предварительно осмотрев магическим зрением. В наличие были переломы правой ключицы и левой плечевой кости руки. Видимо, ему чертовски было больно, когда я его вытаскивал. Я кинул в него «айболитом» — вроде смещения костей не было. Пригляделся попристальней. Я ошибся. Всё-таки перелом ключицы был со смещением. Я оставил его лежать, а сам решил осмотреть транспорт.

На удивление мотоцикл пострадал не очень сильно. Немного помялась люлька, слетели передняя большая фара, помялось переднее крыло, сзади на коляске-люльке вдребезги разлетелись фонари.

Возле дороги нашел большую зеленую сумку из брезентовой ткани с длинными ручками. В ней лежало всякое барахло: складная лопатка, котелок, несколько банок консервов, топорик… В общем, обычный туристический скарб. Из необычного обнаружил разве что непонятный пояс-перевязь с обоюдоострыми ножами. Я вытащил один, посмотрел, попробовал остроту. Нож оказался небольшим, с ладошку, с узким лезвием и металлической рукоятью. Метательный что ли? А еще в сумке лежал свернутый в рулон костюм-маскхалат, только черный, балахонистого типа, с нашитыми тряпочками, шапка-маска, тоже черного цвета, и кожаные ботинки на тонкой резиновой подошве, как самбовки. И тоже черные. Прямо наряд ниндзя.

Вторую сумку, кожаную, я вытащил из багажника. Сумочка была шикарной: куча замочков, карманов. Вдоль боковых карманов на внешней стороне шла змейка длинного замка: сумка-трансформер. Её можно было сложить раза в два. Из карманов я вытащил паспорт, водительское удостоверение, техпаспорт на мотоцикл, объемное портмоне. Я не поленился, не постеснялся, подсчитал — в бумажнике было 565 рублей. Еще из сумки я вытащил четыре пачки пулевых патронов к охотничьему ружью 12-го калибра и красивый номерной охотничий нож с длинным толстым лезвием, фабричный, не самодел. Я вытащил его из ножен, подержал в руке, взмахнул вверх-вниз, вправо-влево. И решил не отдавать. Трофей!

Подошел к толстяку, выпустил в него импульс магии Жизни, излечивающий от паралича. Толстяк тут же сел, посмотрел на меня, попытался вскочить. Ему это удалось с трудом: кульбит он выдал зачетный и без последствий вроде ушибов не обошелся. А тут еще я подлечил.

— Живой? — ухмыльнулся я. — Это ненадолго. Как себя поведешь! А то здесь обоих и притоплю. И тебя, и друга твоего. В Шмаке, ракам на радость.

Толстяк изобразил что-то вроде боксерской стойки, нанес прямой удар, находясь при этом от меня метрах в трех. Я поддразнил его: развел руки в стороны, присел и высунул язык.

Толстяк бросился на меня. На этот раз он попытался подойти приставным шагом и пару раз махнул левой рукой, вводя меня в заблуждение. Затем вдруг подскочил и резко ударил правой ногой в пах. Попытался ударить. Я даже не стал защищаться. Просто швырнул в него импульс «мертвой» силы в поясницу, парализуя нижнюю часть тела. Как раз получилось в момент нанесения удара.

Толстяк заорал. Неприятная штука: упасть с размаху да на копчик. Он попытался снова встать, не получилось.

— Дерись, как мужчина! — крикнул он.

— Да ты что? — удивился я. — С тобой? А ты сам-то мужчина? Бабку старую убил. Не стыдно?

Импульс «мертвой» силы вошел ему в левое плечо. Рука обвисла. Он с ужасом посмотрел налево, попытался её поднять, пошевелить. Не получилось. Второй импульс «мертвой» силы вошел в правое плечо. Толстяк повалился навзничь, закричал, катаясь из стороны в сторону.

— Как ощущения? — поинтересовался я, присев к нему. Толстяк лежал на животе, пытаясь задрать голову вверх. Руки плетьми легли «звездочкой» по сторонам, не давая ему перевернуться ни на бок, ни на спину.

— А может, тебя просто здесь бросить вот так и всё? — спросил я. — К утру тебя волки сожрут. Да то там волки? Лисы обглодают! Но сначала вороны глаза выклюют.

От бессилия и злости толстяк завыл.

— Что ты хочешь? Что ты хочешь? Зачем ты так?

В его голосе отчетливо прорисовался акцент.

— Что тебе надо? Денег хочешь?

— Денег? — удивился я. — Так я их у тебя уже все забрал.

Я вздохнул и демонстративно усталым голосом сказал:

— Убить вас всех, чтоб другим неповадно было… Да так, чтобы правнуки ваши ссались в штаны, когда о русских думали.

Я небрежно ногой подбил его правую руку, придвинув её к телу, перевернул его на спину, поддернул за плечи, усаживая.

— Готов к продуктивному диалогу?

Чтобы его мотивировать к сотрудничеству, я выпустил в него слабенький конструкт «ночного кошмара».

— Будешь говорить?

Толстяк вытаращил глаза, яростно закивал головой. Я подтащил его к березке, посадил, чтобы он не упал.

— Сиди, не уходи! — пошутил я, направляясь к своим вещам за диктофоном. Прихватил сразу заодно и рюкзак, и плащ-палатку. Силантий Еремеевич куда-то то ли спрятался, то ли ушел. Во всяком случае я, оглядевшись кругом, его не обнаружил. Зато заметил, что отец Алексий вроде как от паралича оклемался и шарит левой рукой, той, что с залеченным переломом, у себя во внутренних карманах джинсовой куртки.

— Помочь? — я подошел поближе. Отец Алексий поспешно выдернул руку и с испугом в глазах попытался отодвинутся от меня. Видимо, ноги у него еще не отошли от паралича. Я похлопал его по бокам, сунул руку за пазуху. Так и есть, в левом внутреннем кармане куртки лежал пистолет. Вытащил, посмотрел — наш, советский «Токарев Тульский» со звездочкой на бакеллитовой рукоятке.

— Я заберу? — издевательски поинтересовался я. — Не возражаешь?

Отец Алексий напугался еще больше. Мне показалось, что он даже того… кишечник у него слабый.

Я подошел к толстяку, вытащил из рюкзака диктофон «Панасоник», который был немногим меньше нашего кассетника «Электроника 302».

— Испражняйся! — я включил диктофон на запись. — Имей ввиду, я вранье чувствую.

— Что? — не понял толстяк.

— Всё, — оскалился я. — Рассказывай про всю свою тяжелую жизнь, особенно про инквизиторов, про Орден свой «Наследники Лойоллы». Всё в подробностях.

— Я, конечно, могу тебя заставить всё рассказать, но ты станешь натуральным овощем, — соврал я. — Будешь лежать и гадить под себя.

— А ты отпустишь меня? — спросил толстяк. — Обещаю, что всё, как есть, расскажу.

— Отпущу, — кивнул я. — Даже подлечу.

И я ему не соврал ни капельки. Я и планировал изначально их отпустить, живыми и невредимыми, только с подчищенной памятью или промытыми мозгами. Больше я склонялся ко второму варианту: мозги этим гражданам надо промывать в обязательном порядке.

«Испражнялся» толстяк с час, не меньше. Я даже кассету перевернул. Всё вспомнил: от самого рождения до встречи со мной. Я задал несколько уточняющих вопросов, в основном, по ордену «Наследники Лойоллы» и до их сторонников и связей у нас, здесь, в Советском Союзе (авось, пригодится чекистам!). Со слов Гануша, целая разведсеть, которая опиралась на всякого рода католические и лютеранские религиозные учреждения — костелы, кирхи, воскресные школы.

Прав был старик Аль Капоне, когда сказал, что добрым словом и пистолетом можно добиться больше, чем просто добрым словом. В роли пистолета я применил паралич, а доброе слово приправил конструктом правды.

— Полежи пока! — сказал я Витольду Ганушу, после окончания его исповеди. — Пойду с отцом Алексием побеседую.

Бывший священник лежал, как я его оставил, и не шевелился: конструкт паралича еще действовал. Это было ему на пользу. Я не знал, как зафиксировать сломанную ключицу. Осмотрел его еще раз, осторожно подлечил импульсами «живой» силы, опасаясь, что от «айболита» могут неправильно срастись кости ключицу.

Во время лечения я наложил на него конструкт подчинения и приказал всё забыть. Всё — начиная от того, как его зовут, до нашей встречи. После чего погрузил в сон и упаковал в люльку мотоцикла. Чтобы его приподнять, запихнуть туда, пришлось погонять по каналам тела «живую» силу: ох, и тяжел оказался отец Алексий! А с виду вроде не такой уж и толстый.

Витольду Ганушу я тоже приказал забыть всё. Забрал его документы, включая техпаспорт на мотоцикл, оставив только деньги. После этого приказал отвезти бывшего священника в ближайшую больницу, забыть и меня, и дорогу сюда, и всё, что с ним произошло.

Поляк дернул кик-стартером. Двигатель завелся сразу, продемонстрировав в очередной раз высокое качество чехословацкого автомотопрома. Гануш сел в седло и поехал, даже не помахав мне на прощание рукой, чему я совсем не огорчился.

Я, не торопясь, собрал абсолютно все шмотки, включая трофеи, балахонистый наряд с шапочкой и «самбовками», срезал обрывки шнура с деревьев, смотал и убрал в рюкзак. Обернувшись, обнаружил сидящего на пригорке, на прежнем месте, Силантия Еремеевича.

— Странно, Антон, — заметил он. — Я думал, ты их убьешь. А ты их пожалел.

— А зачем? — пожал плечами я. — Если возможно обойтись без крайних мер, то зачем убивать?

— Это верно…

Я направился в деревню, домой. На этот раз Еремеич составить мне компанию отказался, сославшись на свои дела. Мол, и так со мной времени много потерял.