Ночной «проказник»
Окрестности Коршевских лесов
Красный мягкий междугородний «Икарус» прибыл на автостанцию раньше на 10 минут. Бывший священник отец Алексий, мало напоминающий сейчас представителя церкви, вышел из салона в числе последних пассажиров. Вообще его было сейчас не узнать: короткая стрижка, гладко выбритый подбородок, яркая летняя рубашка с коротким рукавом и новомодные светлые льняные брюки. Лето хотя и заканчивалось, но позиции свои не сдавало.
Витольд Гануш его так и не узнал. На имеющейся у него фотографии отец Алексий был с густой черной бородой, длинной гривой таких же черных волос, в связи с чем выглядел эдак лет на 45—50, не меньше. А тут молодой, энергичный, коротко стриженный мускулистый парень…
Бывший священник опознал поляка сам. Бабка Трандычиха по телефону сообщила, что его ищет гость, который приехал на красном мотоцикле с коляской-люлькой. Такой мотоцикл, красный и с коляской-люлькой, на стоянке автостанции был в единственном числе.
Отец Алексий, впрочем, уже не отец Алексий, а теперь Игорь Глушко, согласно паспорту гражданина Советского Союза, не торопясь, вытащил пачку «Космоса», закурил от спички. Он выждал минуты две-три, пока сигарета почти не истлела, затем подошел к мотоциклисту, поздоровался, не протягивая руки:
— Добрый день! Ты посылку для поляков привёз?
Гануш оглядел бывшего священника, поморщился его панибратскому обращению, но ответил:
— Здравствуйте. А ты отец Алексий?
Игорь Глушко усмехнулся:
— Был отец Алексий, да весь вышел. Теперь Игорь Глушко, учитель физкультуры в школе у малолеток.
При этом Глушко и Гануш, разговаривая друг с другом, продолжали держать дистанцию, избегая рукопожатия.
— Мне нужно встретиться с Вацлавом и Кшиштофом, — сказал Гануш. В ответ Глушко развел руками:
— У меня только догадки, где они могут быть. Да и то приблизительно.
— Едем! — Гануш указал на мотоцикл. Глушко покачал головой. Гануш не понял:
— В чём дело?
Глушко демонстративно потер большой и указательный палец друг об друга:
— Каждый труд должен иметь свой стимул!
Гануш залез в карман, вытащил пару 25-рублевых купюр и протянул ему. Бывший поп ухмыльнулся:
— За эти деньги я тебе только кое-что расскажу да и то не всё!
— Поехали, поговорим! — предложил Гануш и добавил. — Договоримся!
Игорь Глушко сунул купюры в нагрудный карман и, в отличие от бабки Трандычихи, залез в люльку.
— Ладно, поехали!
Гануш отъехал от села километра два, заехал в березовую рощицу, остановился.
— Давай, рассказывай!
— Сначала представься сам, — потребовал Глушко. — Ты сам кто будешь, добрый человек?
Гануш поморщился, вздохнул:
— Мы вместе с Вацлавом и Кшиштофом служим богу в одном ордене. Я инквизитор «Наследников святого Игнатия Лойоллы». Вацлав и Кшиштоф пропали. Я их разыскиваю.
— Понятно, — кивнул Глушко. — Жили они у меня с месяц. Вацлав в лес часто ходил. Скит там заброшенный, проклятый. Староверы, говорят, когда-то жили. А потом у них мор пошел. Чума или оспа. Все вымерли. Вацлав заклятье знал, чтоб добираться туда короткой дорогой.
— А Кшиштоф?
— Кшиштоф туда переехал, там на постоянку поселился. У него там и еда, и вода была. Что-то он там охранял.
— Дальше! — потребовал Гануш.
— Мы с Вацлавом поймали колдуна, отвезли его в скит, — начал Глушко. — Я вернулся к себе. Потом вдруг этот самый колдун вернулся домой к себе. А твои друзья так и не объявились. Там, наверное, остались. Или пропали.
Глушко замолчал. Гануш нахмурился.
— Знаешь, сколько здесь всякой нечисти развелось? — взорвался Глушко. — Колдун в одной деревне, натуральная ведьма на выселках в соседней деревне, там же оборотень, на сельском кладбище дух упыря из могилы вылез! Да еще парнишка непонятный из города приехал, от которого колдовским духом так и разит!
Глушко скривился, сжал зубы.
— Сучонок! Мелкий колдунишка! С меня сан сняли за то, что я эту нечисть извести хотел. В аду им гореть!
Кому им, Глушко не сказал. Гануш выждал, пока бывший священник успокоится, сказал:
— Мне Вацлава с Кшиштофом найти надо. Поможешь?
— Просто так помогать не буду, — ответил Глушко. — Мне тоже жить на что-то надо. За сотню сверху я тебя проведу к скиту. Точнее, дорогу покажу. Туда без заклинания километров двести по лесу ехать. Может, твои друзья там до сих пор. Не знаю. А ты мне поможешь с этим мелким колдунишкой. Согласен?
Гануш задумался. Он сложил «дважды два». Не этот ли «мелкий колдунишка» ему попался тогда на дороге? Если так, то почему бы и нет?
— Хорошо! Договорились.
Бывший священник кивнул.
— Надо заехать ко мне, — заметил он. — В мой бывший дом. Здесь, в Коршево по дороге. Там у меня в подполе кое-что запрятано, чтобы на колдуна не с пустыми руками идти.
— Это хорошо, — обрадовался Гануш. У него из оружия, кроме метательных ножей и ножа с серебряной кромкой лезвия, ничего не было.
— Только надо будет сначала осмотреться, — заметил Глушко. — В моём бывшем доме наверняка уже поселился новый священник. Если нет, то зайдем без проблем.
— У меня там много, что осталось! — добавил он.
Дом священника находился рядом с церковью. Гануш сначала проехал, игнорируя требование Глушко остановиться. Чуть позже, проехав метров двести, остановившись возле колодца, он пояснил:
— Не надо привлекать к себе внимания! Я уже здесь был. Меня могут узнать. Сходи к бабке сам… В этом виде тебя никто не узнает. Только к церкви не подходи.
Глушко кивнул:
— И то правда. Дойду до Федосьи Арсентьевны. Она всё на свете знает.
— Кто это? — с подозрением спросил Гануш.
— Трандычиха, — усмехнулся Глушко. — Её зовут Федосья Арсентьевна.
Гануш брезгливо поморщился. Глушко заметил его реакцию, удивился:
— Ты чего? Она бабка надёжная. Жадная, но надёжная. Не продаст.
— Если жадная, то продаст, — весело засмеялся Гануш. — Кто больше предложит, тому и продаст.
Глушко пришел через час. Он был в мрачном настроении.
— Там новый поп поселился, — сообщил он. — И еще каких-то три мужика. То ли реставраторы, то ли помощники… В общем, насквозь непонятные морды. Так что достать «инструмент», боюсь, невозможно.
— Что ж ты его раньше-то не вытащил, когда съезжал? — скривился Гануш.
— Ружья? — ухмыльнулся Глушко. — Боеприпасы? А везти как? Меня менты бы сразу повязали.
Он вздохнул.
— Там и патроны с серебряной дробью есть, — тоскливо добавил Глушко. — Специально сделал.
— Тайник где? — поинтересовался Гануш. Ружье ему бы пригодилось.
— В сенях дома, как войдешь, справа скрытый люк есть, — ответил Глушко. — Там полка для ведер с водой. Полку отодвинуть и две доски под ней вытащить. Они не прибиты. Это и есть тайник.
— Что там? — продолжал расспрос Гануш.
— Да какая разница? — отмахнулся Глушко. — Всё равно не вытащить.
— Что там хранится? — повторил Гануш.
— Двустволка старая, но рабочая, 12-го калибра. Обрез от одноствольной «тозовки», тоже 12-й калибр. «Мелкашка». Коробки с патронами: пули, картечь. Для «мелкашки» патроны из чистого серебра. Сам выточил. Еще два ножа и деньги. Заначка небольшая на «черный день».
Глушко жалобно улыбнулся, мол, было, да сплыло, развел руками. Гануш, улыбаясь, хлопнул его по плечу:
— Не переживай, решим этот вопрос. Ты рассказывай, кто там и где живут. Что тебе бабка твоя сообщила?
Новый священник его особо не заинтересовал. Свято место пусто не бывает. А вот непонятные рабочие, которые поселились в одном доме с новым батюшкой, наоборот.
— У вас тут гостиница какая-нибудь есть, где можно остановиться?
— Только в Кутятино Дом колхозника, — ответил Глушко.
— А друзья, знакомые хорошие, у которых переночевать можно, у тебя тут есть? — поинтересовался Гануш. Идея с гостиницей ему не нравилась. Ехать обратно да еще светиться с документами совершенно не хотелось. Впору в лесу переночевать. Этот вариант был, конечно, самым крайним. Глушко помялся, потом нехотя сказал:
— Тётка есть одна, недалеко живет. У неё заночевать можно.
— Одна живет?
Глушко утвердительно кивнул.
— Едем к ней!
Тетка оказалась любовницей Глушко. Она жила на окраине села, очень удачно для Гануша и его соратника.
Глушко по-хозяйски зашел в калитку, тут же открыл ворота, махнул рукой:
— Загоняй мотоцикл!
Мотоцикл тут же определили в сарай, подальше от чужих глаз. Глушко в обнимку с женщиной лет за 40, представившейся Мариной, скрылся в спальне, оставив Гануша на кухне.
Поляк демонстративно печально вздохнул, зажег газ, поставил на плиту чайник…
Он успел выпить пару бокалов чая, съесть бутерброд с маслом, которое обнаружил в холодильнике прежде, чем довольные любовники покинули спальню. Хозяйка сразу выскочила во двор и, как заметил Гануш, глядя в окно, направилась в домик по соседству — баню — привести себя в порядок. Глушко плюхнулся на табурет за столом.
— После полуночи я пойду погуляю, — сообщил Гануш. — Под утро уезжаем. Понял? Найдешь дорогу в это время?
Глушко усмехнулся:
— Я здесь восемь лет жил. Всё вдоль и поперек знаю. Найду!
Бывший священник уединился с любовницей, как только начало темнеть. Марина по просьбе Гануша постелила ему в летней пристройке дома — терраске. Ровно в полночь Гануш проснулся — внутренний будильник сбоев не давал, оделся и, крадучись, вышел на улицу.
В темноте его было совсем не видно — одетый в черный костюм-балахон, черные кеды, у которых даже резиновая подошва с окантовкой были вымазаны гуталином, с черной маской, скрывающей всё лицо, кроме глаз.
Полутораметровый забор не стал ощутимым препятствием: Гануш, с виду толстячок толстячком, ловко перемахнул его в одно мгновение. Приземлившись за оградой, он замер на полусогнутых ногах, прислушался. Проблемой было бы наличие собаки, но большая конура оказалась пустой. Глушко рассказал, что его собаку, когда он съехал, новый священник отдал другим хозяевам. Новую собаку завести никто и не подумал. Гануш от души порадовался беспечности нового попа.
Жилье священника мало, чем отличался от домов жителей деревни, ну, разве что отсутствием большого подворья. Во дворе, кроме дома, были всего пара сараев да будка уличного туалета. Ни хлева для скотины, ни сеновала.
Гануш встал на крыльцо, приник ухом к входной двери. Не услышав ни одного подозрительного звука, он достал нож с длинным узким лезвием, просунул в щель на уровне ручки. Глушко поведал, что дверь дома изнутри закрывается на обыкновенный крючок, находящийся примерно на уровне дверной ручки. После нескольких попыток крючок удалось приподнять, дверь открылась.
Гануш опять замер, прислушиваясь. В доме стояла тишина. Поляк шагнул вперед, закрыл за собой дверь, осторожно включил маленький фонарик, светя себе в ладонь. Осмотрелся кругом, используя отраженный свет. Дверь в дом из сеней тоже была закрыта. Собственно, туда ему было не нужно. Всё, что было спрятано, находилось вот здесь, под полкой, на которой стояли три ведра с чистой питьевой водой.
Гануш осторожно поднял за ручку одно ведро, переставил к двери, ведущий в дом. Взялся за второе, третье. Вёдра были большие, литров по 15, железные, тяжелые. Приходилось следить, чтобы не звякнули ручки. В доме-то, помимо, священника, спали еще трое здоровых мужиков. Гануш не сомневался, что легко справится с ними в случае необходимости. Только вот очень уж не хотелось идти на крайности.
Сегодня ему определенно сопутствовала удача: в доме никто не проснулся, он благополучно извлек и ружья, и патроны, и даже деньги из тайника. Поставил доски на место, придвинул на них тяжелую полку. Так же аккуратно поставил на полку вёдра и вышел на улицу.
Следующей целью Гануша была бабка Трандычиха. Нельзя было оставлять за спиной такого ненадёжного свидетеля. По большому счету надо было бы убрать и любовницу Глушко тоже. Гануш подумал и об этом. Кстати, как и самого бывшего священника. Но только после того, как он найдет реликвию или, по крайней мере, Вацлава с Кшиштофом.
От бабки он планировал избавиться с помощью своего «коронного» астрального удара, превращавшего внутренности организма в мешанину. Он прокрался к дому, осторожно постучал в окно. Выглянувшей бабке тихо сказал:
— Федосья Арсентьевна! Вас Игорь зовёт! Он тут, с Мариной вместе…
Бабка открыла дверь и через несколько секунд всё было кончено. Несильный удар в область сердца повлек за собой обширный инфаркт. Бабка, задыхаясь, осела, порывалась что-то сказать, хватаясь руками за грудь. Но не успела, закатила глаза и повалилась навзничь.
Гануш, не заходя в дом, вывез мотоцикл во двор, уложил длинный сверток с ружьями и сумку в коляску-люльку, взглянул на часы. Было три часа. На визиты к новому священнику и бабке у него ушло не больше двух часов.
Он прошел в спальню, подошел к широкой кровати, на которой спали любовники, тронул Глушко за плечо и тут же зажал ему рот ладонью.
— Тихо! — одними губами произнес поляк. — Уходим. Не буди её, не надо…
Глушко встал, стал одеваться.
— Жду во дворе, — шепнул Гануш.
Бывший священник вышел во двор, потянулся, надел на голову шлем, попытался забраться в коляску. Гануш отрицательно качнул головой:
— Вручную!
Они, не заводя двигатель, выволокли мотоцикл на улицу. Глушко закрыл ворота, калитку. Потом они дотолкали мотоцикл за околицу, избегая шума.
— Вот теперь поехали! — Гануш дернул ногой кик-стартёр «Явы». Двигатель взревел с первого рывка. Поляк подождал немного, чтобы двигатель прогрелся хоть чуть-чуть, прыгнул в седло и скомандовал:
— Сзади садись! Показывай, куда ехать!
— Прямо вдоль рощи, — ответил Глушко. — Никуда не сворачивая, до реки…
У реки он протянул поляку ладанку:
— Надень на шею и не снимай!
— Зачем?
— Здесь земля освященная, — сообщил Глушко. — Чтобы леший не закружил.
Гануш хмыкнул, недоверчиво покрутил головой, но ладанку надел.
— Теперь через брод и вперед по лесной дороге. Она здесь одна.
— Далеко? — поинтересовался поляк.
— Прилично, — кивнул Глушко. — До самого скита километров 170 будет.
— Доберемся к обеду, — оптимистично заключил Гануш.
— Дай бог, дай бог, — вздохнул Глушко.