Операция "Эликсир"

Глава 11

Магия и местные обитатели деревни Кочары.

Кутятинский район, Кочары и окрестности

Обе телогрейки, и серая, и синяя, неожиданно оказались по душе, что лесному хозяину Еремеичу, что домовому Евсеичу.

Синюю забрал домовой. Конечно, она ему оказалась велика. Но он вдруг на моих глазах дунул, плюнул, щелкнул пальцами, стал выше ростом и шире в плечах. Надел ватник, застегнулся и снова стал прежнего размера, уменьшившись вместе с подаренной одёжкой.

— Здорово! — восхитился я.

Еремеичу телогрейка пришлась впору. Угощение ему я уже не приносил, зато теперь всегда снабжал продуктами. Тот же хлеб, конфеты и полюбившуюся ему газировку я носил сумками, встречаясь с лесным хозяином на задах своего огорода.

Взращенные мною дубы, высаженные полукругом возле дуба-великана, за пару месяцев вымахали в высоту под три метра, достигнув полметра толщины в обхвате. Каждый день я их подкармливал «живой» силой, разве что делая перерывы на визиты в город.

Десять сосновых саженцев-красавцев, тоже подвергаемые мной ежедневной обработке, за пару месяцев тоже ощутимо подросли, внешне похожих, как минимум, на деревья-трехлетки.

Не забывал я и про дубы-охранители у себя, лесничего и оборотня. Кроме того, снаружи по периметру забора у меня густо разрослась колючая акация, тоже выполняя функции сторожевого дерева. Только впереди, с лицевой стороны у меня росла сирень с черемухой, да сзади огорода оставался проход в пару метров — что-то вроде калитки в живой изгороди. Через эту «калитку» Еремеич иногда захаживал ко мне вечерком погонять чаю из самовара в беседке в компании домового и банника. Все трое оказались большими любителями этого ароматного напитка.

Вернулся я в деревню поздно вечером, в десятом часу. Несмотря на позднее время, отнес сумки с продуктами Селифану, а затем и Цветане. И оборотень, и ведьма еще не спали. И тот, и другая постоянно заказывали мне прикупить дефицитные в деревне чай, сахар, растительное масло, хлеб, муку, сливочное масло, рыбные консервы и прочие продукты. Не обделял я вниманием и других жителей деревни. Только визиты к ним я наметил на утро: и дед, и бабка уже, видимо, легли спать, свет у них в избах не горел.

Загнал машину во двор под навес, выпустил из вольера Кузю, четырехмесячного щенка, помесь волка и дворняжки.

Два месяца назад к Селифану вернулась Жулька, которую Цветана с год назад отпустила с цепи. Жулька вернулась не одна, с ней были еще два щенка, которых она нагуляла, скорее всего, от волка.

Еремеич это подтвердил. Одного, самого шустрого, я забрал себе, поставил для него вольер с домиком, посадил туда, обозвав Кузькой. Щенок тут же стал любимцем и домового, и банника, и лесовика. Он был добродушным, незлобивым и игручим.

За два месяца я вполне обжился в деревне, даже привык к размеренной спокойной жизни вдали от городской суеты.

Работа помощника лесничего на 0,5 ставки у меня занимала не так уж много времени. За два месяца я всего лишь один раз поймал, разумеется, с помощью Еремеича, мужиков, занимавшихся незаконной вырубкой, и один раз, и тоже с Еремеичем, браконьера, решившего настрелять бобров на лесной реке.

Обездвиженных (легкий паралич) лесорубов я сдал милиции, хоть они и не успели срубить ни одного деревца. Так бы я их отпустил после профилактической беседы. Но один из них кинулся на меня с топором. Вот и пришлось всех обездвижить и позвать на помощь Мишаню, того самого медведя, чтоб посидел с ними, развлек их, пока я за участковым схожу. По большому счету я еще на всякий случай Еремеича попросил приглядеть за Мишаней. Мало ли?

Когда я вернулся вместе с участковым — обернулись быстро, благо у него мотоцикл «Урал» был — Мишаня благоразумно слинял. А вот лесорубам пришлось несладко: у всех оказались слабые кишечники и напрочь расшатанная нервная система. Участковый их даже отказался на мотоцикле везти. Так и шли пешком до речки, где кое-как привели себя в порядок, а потом и до опорного пункта в Коршево.

С браконьером получилось еще проще. До реки он так и не дошел. Его двое суток кружил по лесу Еремеич, завёл в болото, где тот благополучно утопил и ружье, и рюкзак с припасами. После этого Еремеич вызвал меня. Браконьер, здоровый 40-летний мужик, заплакал от счастья, когда перед ним появился человек.

— Я уж совсем отчаялся, — пожаловался он мне. — Кругом болота. Чуть не утонул. Где мотоцикл мой, даже не знаю.

Его мотоцикл, старенький «Иж-Планета», оказался недалеко, метрах в пятидесяти отсюда.

— В следующий раз придешь сюда с ружьем, сгинешь совсем, — сообщил я. — Езжай всё время прямо, никуда не сворачивая.

Сзади ко мне подошел Мишаня, положил мне голову на плечо и тихонько рыкнул, подтверждая мои слова. Несостоявшийся браконьер вылетел из леса подобно ракете.

С Мишаней я подружился почти сразу, как поселился в деревне. В значительной степени в этом мне помог, конечно, Силантий Еремеевич. Ну, и, разумеется, мой дар тоже оказался совсем не лишним, а «библиотека» в Астрале подкинула мне соответствующую литературу.

Каждый день по два раза я занимался медитацией, проводя в Астрале по два часа зараз. С утра я учился принципам конструирования заклинаний, вечером конкретным заклинаниям по какому-либо из видов магии: Разума, Смерти и Жизни. Чаще всего Жизни, как будто незримый учитель чувствовал среду моего обитания. При выходе из Астрала у меня появлялась возможность практиковаться в этом виде магии. Четырехмесячный Кузька, над которым я осторожно ставил опыты, аккуратно воздействуя как на состояние и развитие его тела, так и разума, вымахал мне почти до середины бедра. А сообразительностью ему вообще не было равных. Мне даже стало казаться, что он вполне понимает человеческую речь. Во всяком случае, он выполнял любую мою команду, даже если до этого мы её с ним ни разу не отрабатывали.

Только вот с речными и болотными обитателями отношения у меня не сложились от слова совсем. В реке появился новый водяной хозяин вместо того, уничтоженного Василием Макаровичем год назад. Пока он вёл себя тихо, никого не притопил, не напугал. Как-то Еремеич проговорился, что речной народец меня сильно побаивается. Если я вдруг подхожу к реке, за версту туда-обратно все разбегаются, то есть расплываются, прячутся, никого не найдёшь.

А с кикиморами он меня так и не познакомил. Да и леших я больше в округе не встречал.

Старый скит стоял пустой. Разок я туда наведался вместе с Василием Макаровичем, подчистили, вывезли, всё, что оставалось, загрузив доверху и «уазик», и прицеп, который захватили с собой. Легендарных «церковных сокровищ», кроме того ларца, про которые упоминал Силантий Еремеевич, мы так и не обнаружили.

— Ты служку-то не закружил? — поинтересовался я у лесного хозяина, который составил нам компанию. Кстати, неприязненные отношения у него с колдуном вроде сгладились, исчезли, но в дружеские так и не переросли. Во всяком случае, заклинание «короткой дороги» Силантий Еремеевич Василию Макаровичу так и не передал.

— Выпустил я этого полячишку, — ухмыльнулся Еремеич. — Довел до мордовских лесов и вывел на железную дорогу к станции.

— До мордовских лесов? — ахнул лесник. — Это ж без малого четыреста километров с гаком.

— А то! — гордо ответил Еремеич. — Пусть знает наших! Оголодал он у меня. Десять дён одними ягодами да грибами питался. Двух лягушек сырыми сожрал!

Местный участковый, седоватый мужичок предпенсионного возраста в чине капитана милиции, Куликов Михаил Сергеевич, которого все в округе звали либо Сергеич, либо Анискин по имени одноименного телегероя, меня воспринял поначалу настороженно. Однако после того, как я подлечил ему «пузо», как он говорил, а по факту язву желудка, а его жене сердце, зауважал меня, стал величать не иначе, как по имени-отчеству Антон Николаевич.

Как-то раз вечером, сидя в беседке у самовара за столом за чашкой чая, я поведал Еремеичу о своих городских приключениях, о взаимоотношениях и с уголовниками, и с милицией, и с чекистами. Церковников тоже вспомнил.

— Искать меня будут, Силантий Еремеевич, — заключил я. — Рано или поздно наведаются и сюда.

— Ха! Не беда, — усмехнулся лесной хозяин. — Как наведаются, так и отведаются! Я уже давно, глядя на тебя, дорогу в Кочары всем закрыл. Ну, кроме, разве что твоего дружка Макарыча да автолавки. Ну, и тем, кто с тобой вместе приезжает. Остальные, если здесь не живут, сюда не попадут. Кружить будут, а не попадут! Анискин вон два раза приезжал, да так не доехал. Всё или в болото упирается, или в Коршево к себе назад возвращается! Знаешь, как он ругался?

Мы — и я, и банник, и домовой — все посмеялись.

— Может, попаримся? — предложил я Еремеичу. Как раз Федул баньку истопил.

— Не, — отмахнулся лесной хозяин. — Благодарствую, Антон. Не любитель я…