Одиссея коронеля Блада. Начало

Глава 17

«Семейные» разборки. Пленница капитана «Сан Габриэля».

Коронель Блад:

— Марина, — спотыкаясь в словах из-за коварного виноградного сока, знатно перебродившего в португальских бочонках, я попытался установить причину гнева красавицы, — что случилось?

— Как ты мог? — девушка отшатнулась от меня и неожиданно разрыдалась, — как не совестно? За что так? — бессвязно, сквозь слезы выговаривала она, — почему ты так сделал? — она отвернулась и закрыла лицо руками.

Меня как порывом ветра качнуло к плачущей княжне. Обхватив ее за плечи, я прижал девушку к себе и гладя по шелковистым волосам, стал шептать нежные, успокаивающие слова. Но прервать извержение вулкана слез было не так-то просто. В растерянности я оглянулся на светлейшего князя, невольно пытаясь у него найти поддержку. Однако Борис Ефимович, находясь в «нужной кондиции», был мне слабым помощником. Светлейшего знатно развезло от «принятого на грудь» портвейна и он, откинувшись на спинку кресла, натуральным образом, «ушел в астрал». Глаза правителя Градомира потеряли осмысленность и не могли сконцентрироваться на собственной дочери. Качнувшись в кресле, князь нелепо взмахнул руками и завалился навзничь. Его затылок, при соприкосновении с деревянным настилом каюты издал глухой, но явственный стук, немного смягченный толстым персидским ковром.

— Марина, прости меня родная, — я разомкнул свои объятия и поспешил на помощь князю. Удар затылком об пол был силен. Сотрясения мозга, по моим понятиям, князь не избежал. Глаза, прикрытые веками не спешили открываться, и сам он тоже не торопился приходить в сознание. Схватив со стола бокал с вином, я плеснул князю в лицо, но даже легкий душ из прохладного напитка, не привел светлейшего в себя.

Похлопав князя по щекам, я повернулся к Марине, которая стояла там, где я ее оставил, обхватив себя руками за плечи и с надеждой глядя на меня.

— Володюшка, — с тревогой с тревогой в голосе спросила она, — ты же поможешь батюшке? — девушка смотрела мне в глаза с надеждой. От ее неукротимой ярости и, последовавшего за ней взрыва слез, не осталось и следа, только заплаканные глаза свидетельствовали о миновавшей буре эмоций. Мне пришло в голову, что Богородица и драконов камень дали мне силу излечивать раненых и больных, а значит надо этот бесценный дар скорее применить, иначе может оказаться слишком поздно. Кто его знает, что мог повредить себе князь Борис, грохнувшись навзничь вместе с креслом. Положив ладонь на затылок молчаливому и неподвижному отцу зареванной девушки, я прислушался к внутренним ощущениям.

— Марина, можно тебя попросить, позвать сюда Воилу, — понимая, что князя лучше положить на кровать, решил воспользоваться помощью дружинника, — мне надо князя на кровать уложить.

— Счас, — девушка тотчас выскочила за дверь и вернулась в сопровождении слегка растерянного гиганта, — он говорит, что вы с батюшкой наказали не входить, — подтолкнув дружинника в спину, прояснила княжна.

— Ну… — я замялся, — было такое. Но ведь ситуация поменялась, — взглянув на остановившегося здоровяка, скомандовал, — бери князя под микитки и кладем его на кровать.

Вдвоем мы легко подняли пострадавшего, уложили на кровать и я снова приложил ладонь ему к затылку. Под рукой быстро потеплело и я почувствовал как из моей ладони в голову князя заструился невесомый ручеек энергии. Как будто легкое дуновение теплого ветерка коснулось моих пальцев и с них стали срываться мельчайшие искорки. Хмель который только что беззастенчиво гулял в моем сознании, куда-то улетучился не оставив малейшего следа. Князь шевельнулся, веки дрогнули и он открыл глаза. Непонимающий взгляд уперся в потолок, потом в мое довольное лицо.

— Изыди нехристь, — он вяло попытался махнуть в мою сторону рукой, но, похоже, руки его еще плохо слушались, — изыди, я кому говорю.

— Борис Ефимыч, не волнуйся, — я предостерегающе поднял руку перед его лицом, — еще немного полежи, ты сильно ударился головой, упав с кресла.

— Батюшка, — Марина не смогла стоять в стороне, — как ты? Голова сильно болит?

Светлейший князь недоуменно посмотрел по сторонам, потом присел на кровати и огляделся вокруг. Выглядело это все, как будто он не понимал, где находится. Потом перевел глаза на дочь и лицо его разгладилось.

— Марьяша. Никуда от тебя не спрячешься, — князь Борис улыбнулся той открытой и светлой улыбкой, которая появляется при взгляде на любимого человека. Интересно, что в лице его не наблюдалось никакого опьянения, только что свергнувшего правителя Градомирского на пол каюты.

— Я же тебе сказал у бабушки меня ждать. Не по-моему, пошто сделала неслухняная? — он встал с кровати и подошел к дочери, не сводившей с него расширившихся глаз.

— Батюшка, с тобой все хорошо? — растерянно протянула княжна, — ты как себя чувствуешь?

— Как новый алтын, — усмехнувшись, ответил папашка, — я чего ты о моем здравии беспокоишься? Али я хворый какой? А ты чего замер как столб соляной? — повернулся князь в мою сторону, — ты вроде не в гостях здесь, так вот и привечай дщерь мою, княжну Марину, как меня давеча привечал.

До меня дошло, что хмель из головы Бориса Иоановича выветрился, причем слишком быстро. Не иначе как целебная сила, дарованная Карбункулом так на него подействовала. «А еще даст тебе камень силу лечить болезни человеческие физические и духовные…» снова прозвучали в голове слова Черной Мадонны из моего вещего сна. Похоже, что и правда мое прикосновение не только ушиб головы излечило, но и отрезвило светлейшего, да так, что сам он забыл уже, что только что засыпал за столом во хмелю.

— Марина, не стой. Пожалуйста, проходи, присаживайся, — показал девушке на кресло рядом с князем, — Воило, спасибо тебе добрый человек. Правитель Градомирский позовет тебя, когда надо будет, присмотри за дверьми, чтобы сюда никто лишний не совался.

Дружинник молча посмотрел на князя, тот неуловимо шевельнул веком, и телохранитель вышел, тщательно прикрыв за собой двери. Марина, по-прежнему, недоумевающе глядя на отца, прошла к столу и присела в кресло.

— Я уже объяснял твоему батюшке, да и тебе тоже говорил, — обратился к девушке, — русский я по отцу и матери, и мне без разницы, где живут мои соплеменники, в Киеве или Москве, Благовещенске или Градомире. Для меня они всегда будут моими кровниками, никогда ничего во вред не замыслю и не сделаю. Не надо во мне ворога или лиходея какого-то видеть. И вообще, злыдней всяких вокруг и так хватает, сами могли убедиться совсем недавно. Давайте русичи между собой жить дружно.

Правитель Градомира не торопился отвечать на мои предложения, да и дочь его помалкивала. Поэтому я, на правах хозяина начал шариться по полкам в буфете, пытаясь найти там, что-нибудь съестное, чем не стыдно было бы попотчевать гостей. На одной из полок обнаружились восточные сладости. Видимо прежний хозяин корабля бывал в странах Ближнего Востока, где такого добра навалом.

— Угощайтесь гости дорогие, — почти без иронии предложил я сладости этой парочке княжеского происхождения. И машинально потер щеку, пылающую от хлесткого «привета» Марины.

— Ой! Извини меня Владимир. Пожалуйста… — «отморозилась» наконец-то девушка, — не со зла я.

— Ну да, — хмыкнул я как бы про себя, — от любви великой, — и продолжил, махнув рукой, — не парься княжна, проехали.

— Как не париться? Почему проехали? — похоже, что мой русский для Марины был понятен еще меньше, чем греческий, который она изучала совсем недолго.

— Ладно, княжна, я не в обиде, — улыбнулся я и подал ей блюдо со сладостями, — понимаю, что сгоряча ты. Угощайся. Не побрезгуй.

Девушка не стала строить из себя неприступную и заносчивую княжну, присев за стол, принялась за угощение. Князь Борис задумчиво глядя на дочь, тоже угостился сладостями, но поморщившись, отодвинул блюдо от себя.

— Володимир, ну положим, я тебе поверил и принял все, что ты здесь наговорил, — правитель Градомира задержал свой взгляд на мне, — но какой мне резон тебя привечать, гадский рот? В чем выгода для княжества? — он пристально посмотрел мне в глаза, — ты свою силу показал, я ее посмотрел, но мне-то что с этого?

— Светлейший, ты, по-моему, пропустил нечто важное, — я довольно невежливо прервал князя, — давай вернемся к нашему предыдущему разговору. Я говорил, что готов в любой момент прийти на помощь Градомиру? Говорил, что Черная Мадонна моя покровительница? Что не оставлю в беде город ее приютивший? Говорил?

— Ну, говорил, — князь поморщился, — так это слова. Говорить можно что угодно.

— Батюшка, так ведь он ворогов наших разгромил, — вмешалась в разговор Марина, — сам, не дожидаясь наших просьб…

— Помолчи княжна, когда мужи разговаривают, — оборвал девушку князь Борис, — еще слово и отправлю тебя к бабушке, дожидаться меня на печи. Володимир, — повернулся князь в мою сторону, — приглашаю завтра в Градомир в полдень. Там и поговорим обо всем. Сейчас нам надо покинуть корабль. Дела никто не отменял, — тон светлейшего подразумевал, что никаких возражений с моей стороны не принимается. Впрочем, возражений и не предвиделось, несмотря на бесцеремонность приглашавшего. Ведь сам же планировал познакомиться с правителем Градомира поближе. Случай подвернулся подходящий.

— Хорошо, милостивый государь. Буду, — много говорить было нечего, поэтому я принял приглашение и повернулся к девушке, — Марина, ты забери, пожалуйста сладости, домашних угостишь. Я-то не любитель.

Проводив князя с дочерью до трапа, улыбнулся на попытку Марины снова извиниться за физическое насилие над моей личностью. А потом долго еще стоял, глядя вслед лодкам князя. Девушка несколько раз обернулась, но князь что-то кинул ей сердито и до берега она больше не оборачивалась в мою сторону.

— Мой Коронель, — от созерцания красавицы меня оторвал галисиец, — извините, что отвлекаю по пустякам, но вы не распорядились насчет галеры.

— Да, Хуан, галеру надо будет в порт отвести. Ее Новгороду дарим, а с гребцами определимся так: моряков, ходивших на больших кораблях, заберем себе, — я решил распорядиться людскими ресурсами по своему усмотрению.

— Если кто тебе не понравится как матрос — отпустим на все четыре стороны. Пусть сами решают, что им дальше делать. И вот еще что. Мне нужны моряки с «Сан Габриэля». Не только матросы, но и унтер-офицеры тоже. Если кто жив остался. Сейчас они заперты в городской тюрьме, надо с ними разговаривать, кто готов снова идти на корабле в море на заработки и принесет мне присягу, мы забираем. А у кого не будет такого желания, или ты решишь, что ему не место на корабле — отдадим новгородскому посаднику.

— Кто такой «посадник»? — озадачился пилот, — это городской управитель?

— Да. Возьмешь с собой Богдана, он вас познакомит, а заодно объяснит посаднику все, что надо. Еще парнишку моего возьмешь, он переводчиком может быть, хорошо по-русски говорит.

Мигеля я решил отправить с Хуаном, чтобы присмотрел за ним среди пленных португишей и послушал разговоры. Я нутром чувствовал, что пареньку можно полностью доверять, а за галисийцем пока нужен пригляд. Пока пилот собирал команду, я переговорил с «приемышем», объяснив, что он будет моими глазами и ушами во время любых переговоров Хуана с командами «Сан Габриэля» и берберийской галеры. Мальчишка смотрел на меня преданными глазами и кивал, молча соглашаясь со всем, что я ему наказывал. Попросив повторить сказанное, убедился, что Мигель действительно понял меня правильно и все запомнил дословно.

Минут через пятнадцать Хуан с бойцами направились в порт Новгорода, чтобы передать захваченное судно и решить все вопросы с пленными. А мне предстояло приятное занятие: пересчитать кассу пиратов и осмотреть «улов», доставшийся нам после осмотра галеры. Рассматривал содержимое сундучка и другие ценности, изъятые у пиратов и при обыске кают, подумал, что пришла пора «наводить мосты» с формирующейся командой. Драгоценности изъятые у пиратов должны стать первым призом для моих бойцов. В первую очередь я собирался поощрить Богдана и Мигеля, отдельно отметить галисийца — единственного своего офицера, ну и не забыть новгородских моряков.

Пока занимался монетами и драгоценностями, меня никто не беспокоил, даже океан перестал волноваться. В каюте потемнело, пришлось зажигать свечу, чтобы закончить «бухгалтерские» процедуры. На сегодня в команде «Сан Габриэля», вместе со мной и пилотом, набралось девять душ. Не много для корабля, на котором даже в плохую годину должно быть не меньше тридцати матросов, а при полном комплекте — все шестьдесят. Но у меня был расчет на прежнюю команду каракки, ну и на гребцов с галеры, наверняка Хуан найдет там моряков. Не может же быть, чтобы пленники были все сплошь крестьяне с прибрежных деревень.

Раскладывая золотые и серебряные побрякушки в небольшие кожаные мешочки, найденные тут же в каюте, я услышал какой-то шорох, раздававшийся, как мне показалось, прямо из-под капитанской кровати. Но под кровать мне заглянуть не получилось, так как сделана она была рундуком. Пространство под лежанкой служило сразу и местом хранения постельного белья. Ну или чего там капитану заблагорассудится.

Стащив с кровати матрас со всем тряпьем, я попытался отыскать какой-нибудь запор, позволяющий проникнуть внутрь мебельного тайника. По углам в изголовье обнаружил два деревянных клина, которые явно не просто так здесь торчали. Взявшись рукой за тот, что справа, потянул его на себя. Клин заскрипел противно как пенопластом по стеклу и сдвинулся с места. Выдернув один, тут же взялся за другой, но деревяшка плотно засела в проеме и не хотела шевелиться. Но я не привык пасовать перед трудностями. «Орешек знаний тверд! Но все же, мы не привыкли отступать! Нам расколоть его поможет киножурнал «Хочу все знать!» Тьфу ты! Ну, что за ерунда в голову постоянно лезет». Осмотревшись, подобрал разряженный пистолет и используя его рукоятку как молоток, выбил клин, постукивая его то с одной, то с другой стороны.

Выдернув засовы, попробовал приподнять деревянный лежак, и мне это удалось. Верхняя часть кровати от приложенного усилия сдвинулась в сторону, а под ней обнаружилось пустое пространство. Взяв со стола тяжелый бронзовый канделябр, я осветил нишу под кроватью. К моему немалому удивлению, под дощатым настилом оказался лаз в подполье.

— Кто там? — крикнул в темноту, — выходи, я знаю, что ты там, — никто не отозвался, но снова послышался тихий шорох, как будто легкую шторку отодвинули на окне.

— Выходи. Иначе буду стрелять, — добавил как можно серьезней.

— Sorry. I don’t understand you, [1] — из подполья раздался испуганный женский голос, — Yo hablo español. Un poco. [2]

[1] Извините. Я не понимаю вас (англ.)

[2] Я говорю по-испански. Немного (исп.)

— Тьфу, блин, баба, — выругался я на родном, почти матерном и продолжил на английском, — выходи на свет. Медленно. Руки подними вверх. Понимаешь меня?

— Да. Понимаю, — тут же отозвалось дитя подземелья, но выходить на белый свет узница не спешила, — Вы меня не убьете?

— Считаю до трех. Выходи, или начну убивать медленно и печально, — мне почему-то стало смешно, сдерживаясь, чтобы не рассмеяться, начал считать, — раз… два…

«Три» я сказать не успел, в проеме показалась рыжая всклокоченная голова, в которой запутались белые перья и даже маленькие соломинки. Следом за огненным «взрывом на макаронной фабрике» показались плечи, обтянутые легкой светлой тканью типа батиста или очень тонкого полотна. Женщина подняла голову. На меня уставились два зеленых заплаканных глаза. На вид пленнице было лет восемнадцать не больше. Хотя, кто его знает, в эти средние века, может и четырнадцать оказаться и наоборот больше двадцати. Слегка чумазое, миловидное лицо, неожиданно для рыжих волос, черные брови и пушистые ресницы, пухлые губы, мягкий, округлый подбородок и забавные ямочки на щеках.

— Ты кто? — не стал дожидаться, пока она поднимется из подполья, — как зовут?

— Эйприл. Леди Эйприл О´Рейли, — выпалила рыжая, — меня здесь держат под замком. Уже давно. Наш корабль захватили пираты. Что с ним, я не знаю. Я здесь очень долго сижу в тюрьме. Меня кормят только один раз в день.

— Хорошо, поднимайся, — я понял, что девушка еще долго может стоять и смотреть на меня снизу вверх, если ее не поторопить, — давай помогу, — протянув ей руку, перехватил канделябр поудобнее и помог девушке выбраться из ее убежища.

— Ты англичанка? — спросил только для того, чтобы не молчать.

— Нет, — неожиданно резко ответила Эйприл, и гордо вздернув свою курносую пуговицу, бросила с вызовом, — я ирландка, — и столько в этот момент в ней было достоинства и самоуважения, что мне оставалось только молча кивнуть, соглашаясь с тем, что ирландцы, как минимум, на две головы выше англичан.

— Кушать будешь? — лихорадочно соображая, что вообще можно найти съедобного в каюте, предложил я девушке.

— Да, только… — девушка замялась, — мне бы умыться…

Я нашел за небольшой ширмой таз, кувшин и бочонок с водой, там же висело относительно чистое полотенце. Видимо здесь совершал свой утренний туалет хозяин каюты.

— Давай, я полью тебе на руки, — предложил я рыжей узнице, — самой неудобно будет.

Эйприл сначала не поняла меня, но после наглядного объяснения, с помощью жестов, улыбнулась и кивнула. Через несколько минут, закончив водные процедуры, мы с «найденышем» присели за стол и дружно принялись уплетать, найденную в буфете ветчину с подсохшей булкой, запивая ее молодым вином. Оказалось, что у меня нисколько не меньший аппетит, чем у прелестной ирландки, просидевшей «долго-долго» в подполье.

— А теперь, будь добра, расскажи мне в подробностях: кто ты, откуда и как оказалась на «Сан Габриэле»? — утолив чувство голода, я попросил ирландку рассказать о себе. Дураку ведь понятно, что по собственной воле девушка не могла оказаться на португальском военном корабле возле берегов Западной Африки. Да к тому же, в качестве пленницы.

Конечно, мой далеко не идеальный английский, не позволял уловить все оттенки страданий и боли ирландской девушки, о которых она с жаром, перебивая саму себя, принялась повествовать. Но, в целом, рассказ Эйприл О´Рейли многое для меня прояснил и, практически все расставил на свои места. Со слов девушки я понял, что она из старинного гэльского рода. Ее предки, в свое время были властителями небольшого королевства Брейфни на востоке Ирландии, или как она сама называла — Изумрудного острова.

Когда в Ирландии началось восстание, против английских и шотландских захватчиков, возглавленное друзьями ее отца, она была в гостях у родственников в Дублине. Девушка назвала мне кучу имен и фамилий предводителей восстания, но я запомнил только Коннона Варвара. Ну на самом деле у него была другая фамилия, но какая-то созвучная. В столице у восставших все пошло не по плану, их предал кто-то из «друзей Оушэна» или даже он сам. Коннона с ее отцом взяли под белы рученьки, проще говоря, упрятали за решетку, а ей пришлось бежать на корабле с приятелем отца. [1]

[1] Вероятно имеется в виду один из лидеров ирландского восстания 1641 года — Коннор Макгуайр, которого предал, посвящённый в заговор, Оуэн О’Конноли. Такой факт был в истории нашего мира.

О том, что восстание в Ольстере пошло удачно, и ее отца, в конце концов освободили, Эйприл узнала гораздо позже, когда уже была в плену у португальцев. Филипп О´Рейли собрал армию, чтобы противостоять правлению англичан и шотландцев, а его младшего брата Майлза, то есть дядю моей собеседницы, короновали на трон Восточного Брейфна. Об этом рассказал ее тюремщик — капитан «Сан Габриэля» Гонсало Нунеш, предложив написать письмо отцу, чтобы тот заплатил выкуп за свою дочь. Она так и сделала. Каким образом вымогатели передавали письмо Эйприл не знает, но уверена, что португальцы смогли это сделать. Однако за прошедшие полгода выкуп так и не передали, поэтому ее продолжали держать взаперти. Отношение со стороны капитана ухудшалось день ото дня, так как он сильно рассчитывал на выкуп, истратившись в последнем походе, принесшем ему одни расходы.

Выслушав узницу и задав ей несколько уточняющих вопросов, я понял, что натерпелась ирландка достаточно. И хотя физического насилия к ней, Слава Мадонне, португальцы не применяли, девушке с избытком хватило того скотского обращения, когда она неделями не могла себе позволить помыться и не видела белого света, кроме как в маленькое отверстие в борту. Да и трехразовое питание: понедельник, среда, пятница, в последние пару месяцев уж точно не добавляло девушке комфорта. А еще я осознал, что мое «тыканье» в отношении особы королевской крови, скорее всего было не совсем вежливым,

— Вы не представились, сир, — Эйприл, закончив свой рассказ, обратилась ко мне, — я даже не знаю как к Вам обращаться…

— Извините леди, — я привстал и слегка наклонил голову, — коронель Блад, новый владелец этого корабля. Я русский, но не с этого острова, а из далекой северной Руси, про которую Вы даже можете не знать.

— Ру-у-у-сский, — протянула девушка, а разве русские умеют разговаривать на английском? У вас ведь там совсем дикие варвары живут…

Закончить свою обличительную речь «медведями, которые ходят по улицам городов России и бренчат на балалайках», ирландка не успела. В дверь постучали и, вернувшийся из Новгорода Хуан де Моуро попросил разрешения войти с докладом.