Обсерватор

Глава 4 Какой русский не любит…

С утра меня разбудил энергичный стук в дверь. Позёвывая, я поднялся, бегло вспомнил вчерашний день, поёжился от неприятного холодка скользнувшего по хребту и также бегло, но с замиранием сердца проверил пострадавшую деталь… ну, мало ли? Убедившись в целостности чем-то дорогого моему сердцу органа и со вздохом признав, что ныне за мной числится серьёзный такой косяк, я нехотя открыл дверь, за которой обнаружился затянутый в тёмный комбинезон, могучий широкоплечий бородатый дядька, лет пятидесяти на вид. На полголовы ниже меня, но раза в два пошире. Торин, ты ли это⁈

Нет, ну в самом деле, у него же рука — как моя нога! А размеры пуза скрадываются лишь за счёт бочкообразной широченной грудной клетки. Без шуток. Но ещё больше меня поразила чёрная с проседью борода незваного гостя, заплетённая и переплетённая добрым десятком косичек.

— Тони, — приподняв густую бровь, прогудел он, и окинул меня весьма скептическим взглядом. — Ты с техникой работать умеешь?

— Эм-м-м… С некоторой, — осторожно ответил я. — А вы кто?

— Порко абиссо! — явно выругался дядька, хрен знает в чей адрес, и ударил мощным кулаком себя в грудь. — Я — Просперо Ингранаджо, механик Обсерватора. Можешь считать меня старшим механиком, парень, потому что других здесь нет.

— Так это вы спускались с Дельфиной за мной?

— Я, я. И если хочешь поблагодарить меня за то, что не прибил — благодари свои панталоны. Я такого зажигательного танца с размахиванием исподним не видел в самых отвязных кабаках гриджо! — заржал этот гном, но тут же посерьёзнел и боднул меня тяжёлым взглядом. — Так ты с техникой работать умеешь, танцор?

— Сложный вопрос… смотря с какой! — тут же поправился я, потому что физиономия этого Просперо посуровела ещё больше, превращаясь в гримасу, с который обычно больно бьют в бубен.

Страшно? Да нет… наверное. В конце концов, гримасы корчить и в бубны бить я и сам неплохо умею. В моей работе без такого умения никуда… поправка, бывшей работе. Но здесь все мои умения пока лишь теория, проверять которую на практике совершенно не тянет. Вот, ни капельки!

Всё же Дельфина вчера заставила меня НЕМНОГО усомниться в необоримости моих бойцовских качеств. Я просто не успел ни черта заметить — вот жмякаю довольно приятную на ощупь попку… и вот лежу на полу, пытаясь понять — не пришла ли пора менять имя на «Антонина», потому что по ощущениям в тот момент, причиндалы, которые позволяют гордо зваться «Антоном», у меня кончились.

То есть, возможно, Дельфина — уникальный рукопашник или постоянно под какой-то хитрой медициной… Допускать это можно, но ради пущего спокойствия и уверенности в неприкосновенности моего бренного тела пока лучше считать, что меня окружают профессиональные и непобедимые бойцы, и постараться не нарываться на проверки, чьё кунг-фу круче, по крайней мере до тех пор, пока они своей криворукостью и тормознутостью не докажут обратного. А то, судя по кулачищам и ширине плеч механика, есть немалый шанс, что наш с ним возможный спарринг он завершит в два удара, причём второй раз ударит по крышке гроба, и это станет весьма печальным и чересчур скорым итогом моего внеочередного «большого приключения». М-да.

— Ну… хотя бы не орёшь, что что-то знаешь и умеешь, — с лёгким вздохом произнёс механик. — Ладно, топай за мной, посмотрим как употребить тебя для пользы дела, и стоит ли вообще заморачиваться или… — «гном» Просперо не договорил и, развернувшись, двинулся прочь от моего кубрика.

Ну и… потопал я за ним, как было сказано. Попетляли мы по коридорам да переходам, миновали пару трапов и завершили наш променад в довольно большом полутёмном зале, полном странных гудящих и потрескивающих механизмов, из-за чего, несмотря на размеры помещения, здесь оказалось довольно тесно. По крайней мере, для моего «Вергилия», которому порой приходилось протискиваться в проходы меж механизмов боком. Я таких трудностей не испытывал, но тоже берёгся, стараясь не касаться плечами подозрительно гудящих ящиков. А ну как треснет какой-нибудь фульгрой… Лучше не рисковать.

— Двигательный зал, — остановившись на пустом пятачке свободном от всяких устройств, провозгласил Просперо, разведя руки, словно пытаясь обнять всё помещение, заставленное механизмами, большей частью скрытыми аскетичными гладкими коробами чёрно-серого цвета, из-под которых доносились приглушённые потрескивания, пощёлкивания и гул, то ровный и низкий, то переходящий в высокий визг, словно мотор раскрученной на полные обороты дрели. Думаю, не будь некоторые механизмы прикрыты теми самыми коробами, находиться здесь без беруш было бы просто невозможно.

— Тут без моего разрешения ничего не трогать! Сдохнешь — не велика потеря, но собьёшь настройки или сломаешь что-то… В общем, увижу, что тут копошишься — руки оторву, — указав на подковообразный стол, над зеркальной поверхностью которого сияла какими-то непонятными линиями, точками и символами ветвистая схема не пойми чего, Просперо продемонстрировал мне впечатляющий кулак, отчего сомнения в его словах испарились, не успев толком оформиться в мысль.

Впрочем, задерживаться в гудящем зале механик был явно не намерен и, выдав мне своё предупреждение, двинулся дальше. Из двигательного зала мы попали в относительно небольшую мастерскую, заставленную всякими верстаками, инструментальными ящиками, и каким-то станками на мощных станинах. Помещение это было куда меньше предыдущего, зато, как ни удивительно, здесь оказалось значительно свободнее, за счёт того, что весь инструментарий нашёл своё место вдоль серых стен, оставив в центре мастерской достаточно пространства, чтобы три-четыре человека занятых работой на станках или у верстаков не толкались друг с другом локтями.

— Так, давай разбираться, Тони. Что это — знаешь? — извлёк он из шкафа… молоток.

— Издеваетесь? — возмутился я.

— Порко абиссо! Не трать моё и своё время! Что это⁈ — грозно помахал он молотком.

— Молоток это, — буркнул я. — Ударный инструмент. И рычажно-клиновой, в некоторых случаях, — уточнил я, всё же кое-как рассмотрев летающий перед моим носом инструмент.

— Так. Бери, рассказывай и показывай, как пользоваться, — протянул инструмент Просперо.

Я вот, за такие шуточки, показал бы как молотком вбивают мозги в механиков с тупыми шуточками. Но… выдохнул и ограничился демонстрацией обращения с сим высокотехнологичным устройством. И даже не матерился при этом. В — выдержка! Язви её…

— Хорошо, — восхитился моими поразительными познаниями и умениями механик. — Это?

— Гаечный ключ, — вздохнул я, возвращая молоток на верстак. На то же место, с которого его взял «гном». На всякий случай. Кто его знает, этого бородатого, до какой ерунды он может докопаться⁈

И так, в проверке моих знаний прошло не меньше часа. Просперо подсовывал мне, кажется, всё подряд. От какой-то фигни, типа простейшего ручного инструмента, до станков. Часть инструментов я знать не знал, часть — представлял только теоретически, типа сварочника для пластика. Как и станки. Ну, токарный, хотя небольшой и запредельно навороченный — со специальными приспособами для, например, продольных вырезов всякой формы на неподвижной детали или высверливания внутри, причём сложной формы, я опознал довольно легко. Всё же, не одна заготовка на уроках труда познала мою разрушительную мощь, попутно обогатив мой словарный запас сложносоставными ругательствами нашего трудовика. А вот трёхмерный принтер я узнал только по краткому описанию устройства, данному мне механиком. Но как работать с этой сложной, с кучей направляющих и сопел фигулиной я понятия не имел. Не доводилось сталкиваться.

Через час Просперо соизволил вынести вердикт:

— Неумеха, конечно, но что-то вроде знаешь и молотком шуруп забивать не станешь. Ладно, поручаю тебе ответственную работу, — с важным выражением на физиономии даже не сказал, а провозгласил он и, прокосолапив к одному из шкафов, достал… половую щётку на длинной ручке! Не деревянную, явно пластиковую, но самую что ни на есть щётку-шваброид! И с тем же важным видом протянул мне этот уборочный инструмент, как будто экскалибур или дюрандаль какой-то!

— Издеваетесь? — на всякий случай уточнил я. — Есть же мусорщики.

Про мелких роботов-дроидов мне рассказывала ещё Дельфина, даже показала небольшие отверстия в стенах на уровне пола — технические ходы, по которым эти трудяги снуют. Насколько я понял из описания — не намного сложнее робота-пылесоса моего времени, а никак не какие-то фантастические роботы с самосознанием. Хотя есть и посложнее и побольше (а по количеству — гораздо меньше), что объясняет столь малый экипаж Обсерватора: большая часть грязных и тяжёлых работ выполняется теми самыми роботами.

И вот теперь, на голубом глазу, эта механическая задница тычет в меня швабру. Ну не сволочь?

— Дать бы тебе по шее за неуважение… Хотя мы и не в Воздушной Гвардии, — сам себе напомнил механик. — Нет, не издеваюсь, Тони. И в мастерской я сам, вот этими руками, — потряс он поочерёдно могучими и мозолистыми лапищами, перекладывая швабру из одной в другую, — убираю пыль раз в два дня!

— А почему? — настороженно спросил я, поскольку вероятность того, что механик глумится, всё же считал весьма немалой. Но при этом, он предельно серьёзен, так что, возможно, для ручной приборки в мастерской и двигательном зале действительно есть какая-то причина, а если так, то это должно быть интересно. Наверное…

— Да потому, дурья твоя башка, что мусорщики — тупые! Оставишь гайку, ещё что-то по мелочи, так соберут и оттащат в утилизатор. А это мало того, что перерасход… Короче! Взял щётку и чтоб подмёл всё! — вдруг рявкнул он, тыча в меня эту злостную швабру. — Справишься — пожри, потом можешь со станками ознакомиться. Не всеми! Токарный мультистанок, сверлильный. Возьмёшь хлам из вон того ящика, — указал он. — Поработаешь с ними, потом продемонстрируешь результаты. И чтоб за час управился! Работать! — рявкнул он, всучил швабру и утопал.

— Да, это не Рио-де-Жанейро, — скорбно констатировал я, подметая просторы этой мастерской.

Ну а что делать? У меня не то положение, чтобы выпендриваться и скандалить. Хотя раздражает, конечно. Просперо за моими уборочными потугами понаблюдал, убедился, что разносить нахрен шваброй тяжёлые столы и шкафы я не намерен, одобрительно кивнул и свалил.

Через часок я закончил-таки уборку, накопив в адрес «гнома»-механика умеренное количество зла: сволочь такая, нашёл, блин уборщика! Но пока решил накопленное приберечь, до момента, когда его можно будет безопасно и эффективно реализовать. И стал знакомиться со станками, раз уж разрешили. Для начала — с натуральными голограммами-инструкциями, появляющимися над станком после хлопка ладонью по специальной пластине. Очень доходчивые, с примерами. И заставляющие в очередной раз отметить, что на Обсерваторе практически нет экранов, а используются голограммы. И есть у меня чёткое ощущение, что это связано именно с дефицитом всяких редкозёмов и прочего такого. Голограмма же — просто свет, хоть и как-то хитро сконфигурированный, а для монитора нужна куча всякой дряни, в здешних условиях наверняка запредельно дорогой, так что проектор выходит банально выгоднее, хотя и должен быть намного сложнее экрана. Ну, я так думаю…

Так я и проваландался со станками до самого вечера, когда в мастерскую, наконец, заявился Просперо.

— Чего не пожрал? — поинтересовался он прямо от дверей.

— А многоуважаемый механик Обсерватора не соблаговолил мне сообщить, куда направиться для выполнения его ценного указания «пожрать», — залупал я глазами.

— Эм-м-м… Кхм-м-м… На камбуз, конечно! — выдал он, но явно смутился, по крайней мере, глазками, прячущимися в тени генсековских бровей, вильнул характерно. — Ладно, показывай, много ли станков сломал.

— А сколько было надо?

— Ты… да…! — забулькал закипающим чайником «гном», но взял себя в руки и, выпустив со свистом через зубы уже набранный для очередной матерной тирады воздух, резко мотнул головой. — Так, зубоскал! Хорош трепаться, показывай давай!

Ну, я и показал, само собой. Заодно и успокоился окончательно, а то как-то эта уборочная каторга, хоть и закончилась чёрт знает когда, но раздражать отчего-то не перестала. Может, от голода?

— Сносно, — выдал вердикт Просперо. — Будет для тебя дело — позову. Всё, вали. На станках можешь практиковаться, если будут свободны, — сообщил он и, чуть помявшись, сунул мне в руку извлечённый из-под верстака полупрозрачный контейнер, в котором обнаружились совершенно обычные на вид бутерброды с мясом и зеленью. Удивил! Я-то думал, здесь кормят только питательной массой, вроде той, что пичкала меня Дельфина.

— Ваша щедрость не знает…

— Иди уже отсюда, трепач… — забурчал механик, пока я уходил.

На следующий день меня поднял тощий как дистрофик, невысокий парень, возрастом явно не дотягивающий до тридцати лет. В противоположность Просперо, нынешний мой визитёр был лысым, как коленка и выбритым до синевы. Оказалось, что это кок Обсерватора, отчего я немного офигел. Понятно, что повара не все толстые, но вот чтоб НАСТОЛЬКО тощий… Хотя, возможно, конституция такая. Или на диете для специального конкурса «Мистер Дистрофия». Комичности добавлял тот момент, что говорил кок каким-то совершенно утробным басом и носил, как по мне, излишне объёмное для его габаритов имя: Бромбатти Ковалон.

Впрочем, в отличие от механика, этот тип не обзывался и вообще, даже поздоровался и представился без напоминаний. И позвал за собой, а я, бредя по коридору Обсерватора, радовался, что уж теперь-то точно выясню где тут находится столовка, а значит, и голод мне больше грозить не будет. По крайней мере, на Обсерваторе.

Кухня, вопреки моим ожиданиям оказалась вполне обычной. Плиты, печи, холодильники, рабочие столы… разве что вместо металла здесь царил всё тот же вездесущий «каменный» пластик. Правда, долго разглядывать обстановку, хозяин кухни мне не позволил и тут же нагрузил работой. К счастью — не надраиванием всех окружающих поверхностей или мойкой посуды: очевидно, роботы с этим прекрасно справлялись. А вот со жратвой, на удивление, дел оказалось немало. Банальная чистка овощей и фруктов от кожуры, извлечение костей из мяса, ну и всякое такое.

Честности ради, стоит отметить, что непосредственно до готовки Бромбати меня не допускал, и за тем, как я шуршу овощечистками и ножами, приглядывал пристально. Но при этом с готовностью просвещал, что за хрень я чищу-потрошу, если продукт был мне неизвестен. И даже не возражал, если я что-то пробовал: интересно же было, каковы эти неизвестности на вкус.

Вообще, готовить я умею и люблю, но… кухарить по собственной инициативе на весь экипаж Обсерватора у меня не было никакого желания. Позовут — буду пахать, тут понятно, без вариантов. Но сам, по своей воле? А если что-то не так сделаю, подгорит там или ещё что, с морскими гадами, рыбами и млекопитающими? Меня же могут начать бить, возможно, даже ногами. Так что инициативу я не проявлял, допахал до вечера молчаливым болванчиком, и ладно.

— Неплохо, Тони. Если будет нужда в твоей работе, я тебя поставлю в известность. Ступай. И да, захочешь перекусить — заходи, что-нибудь найдём, — пробасил кок, судя по виду, вполне довольный моей работой. Что ж, оно и к лучшему. Хорошие отношения с поваром мне не помешают…

Я всё больше и больше уверялся, что на Обсерваторе мне предстоит быть разнорабочим, подай-принесуном. Для механика и кока, может, ещё для кого-то. Что, с одной стороны, обидно, а с другой — вполне логично, потому как я знал достаточно для понимания, что знаю и умею очень мало. Конечно, не стоит забывать о присущей скромному мне ума палате, но в качестве рабочего инструмента использовать сей стратегический резерв мне пока не предлагали.

На утро меня разбудила Дельфина и зазвала к себе в гости. В медотсеке мне даже не приходилось трудится, ну почти. Основным занятием было слушать рассказы медички о мире, отвечать на её вопросы о «твоём времени». С последним я Дельфину явно разочаровывал: она хотела знаний по всякой медицине, фармакологии и генетике. А я, как понятно, во всём этом ни черта толком не разбирался, если не считать основ первой помощи, да содержимого полевой аптечки, и то в режиме, как наложить жгут, да какой шприц-тюбик в каком случае колоть. Но этого моей собеседнице было откровенно мало. И хотя названия препаратов она из меня всё-таки вытащила, удовольствия этот факт ей не принёс совершенно. Я думаю! Что и кому, вообще, может сказать торговое наименование каких-нибудь таблеток, если в нём даже действующее вещество не всегда упоминается?

Пока Дельфина грустила, я шарил взглядом по медблоку и… при виде раздатчика с пятилитровым баллоном, поймал себя на интересной и понятной любому жителю «великой и необъятной», мысли. Согревающая душу надпись на баллоне «C²H⁵OH» тонко намекала, что стоит он здесь не просто так.

— Этанол? — уточнил я у Дельфины.

— Этанол, сверхчистый. Стерилизация и для лекарств, — отмахнулась медичка.

А у меня в голове родилась идея о том, какой презент сделать Дельфине для налаживания отношений после моего недавнего конфуза. Бутылочка вкусной выпивки — вполне на эту роль подходила, благо все ингредиенты для презента и его оформления были, в общем-то, под рукой. Ну, почти, под рукой.

— А можно немного взять? — уточнил я, на что Дельфина слегка поморщилась, презрительно на меня глянула, но вдруг задумалась и…

— В принципе, как психический релаксант не помешает, — скорее убеждая саму себя, уточнила госпожа медик. И кивнула. — Ладно, бери, но, чтобы пьяным, кроме как в своей каюте, не появлялся!

— А какую-нибудь бутылочку не найдёте? — уточнил я.

— И сколько тебе надо?

— Литра два…

— СКОЛЬКО⁈ — вытаращила глаза медик. — Тони, это гарантированно смертельная доза! Если ты хочешь уйти из жизни, это твоё дело. Но ты довольно молод, здоров и имеешь немалые перспективы в будущем, так что категорически не рекомендую!

— Да мне не столько пить, сколько по делу. Да и пить чистый спирт — как-то вообще-то неприятно, — объяснился я. Как смог. Всё же, несмотря на довольной большой прогресс в познании здешнего языка, до уровня носителя мне ещё грести и грести.

— Ну ла-адно, — Дельфина подозрительно прищурилась, но всё же махнула рукой и достала из шкафчика бутылку на пару литров, пластиковую-прозрачную, куда я спирта и нацедил.

А на следующий день ко мне… никто не пришёл. Я пошатался по Обсерватору в рамках известного мне участка, ни на кого не наткнулся… и решил навестить камбуз: Дельфина, несмотря на все наши объяснения, по-прежнему ко мне холодна и держит солидную дистанцию, что я и хочу исправить презентом, поэтому до его готовности лучше перед ней по собственной инициативе не мелькать. Просперо, с его явно «армейскими» замашками, увидев меня без дела, точно пристроит «копать отсюда и до обеда», несмотря на то, что копать на Обсерваторе нечего. Ну и из знакомых оставался только кок, снабдивший меня кружкой бодрящего отвара и даже ответом на вопрос:

— Обсерватор невелик, Тони. И никто, кроме меня и Просперо не нуждается в помощниках, да и мы нечасто. В рубку и к орудийным системам тебя никто не допустит, так что если нет дела — просто отдыхай. Появится необходимость в рабочих руках — позовут.

— Солдат спит, служба идёт, — хмыкнул я.

— Именно так, а сольдо капают, — с улыбкой кивнул Бромбатти.

Я же с трудом удержался от смеха: только сейчас, общаясь на здешней смеси языков, до меня дошло, что «солдат» — от слово «сольдо», наёмник по названию, если разобраться.

— Бромбатти, а можно мне килограмм лимонов? — уточнил я, поскольку залежи этих фруктов на складе измерялись, по-моему, тоннами.

— Эм-м-м… — загудел басом он, вытаращившись на меня. — Ну хочешь — бери, но в какой абиссус ты их хочешь запихнуть — ума не приложу, Только не говори, что съесть!

— И килограмм сахара, если можно…

— А-а-а, лакомка! Ну бери, я не против, — понимающе хмыкнул повар.

А мне для создания презента оставалось только воспользоваться любезным приглашением Просперо. Его мастерская вполне годится для того, чтобы создать подходящие для подарка ёмкости. Потом — подождать, ну и представить итог на суд Дельфины.

В отличие от многих иных алкогольных напитков, лимончелло готовится быстро, всего за неделю. Да и сам процесс несложен, хотя и требует внимания. Взбалтывать готовящийся напиток нужно каждый день. Зато на выходе получаем вкусный, свежий и сладкий ликёр. А то, несмотря на обилие спирта в медотсеке, алкоголя здесь я как-то и не видел. Может, в полёте сухой закон, а может… да чёрт его знает. Главное, чтобы сама Дельфина не оказалась завзятой трезвенницей. Хотя, ну-у… не понравится ей напиток — выкинет, я же себе пару бутылочек оставлю. Может, выпью, а может, найду куда пристроить — посмотрим. Правда, придётся тогда что-то иное в качестве презента для госпожи медика придумывать, но это уже другой вопрос. Посмотрим, в общем. Как говорил один мой знакомый: пожуём — увидим.

Правда, с мастерской вышло не слишком удобно, но вполне удачно… по итогу. По крайней мере, бутылки я выточил на токарном станке, симпатичные, как и крышки-пробки. И даже не получил по шеям, хотя был близок к тому. Просто в качестве материала для пробок я взял болванку из какого-то алюминиевого, явно инертного сплава. То ли дюраль, то ли что-то такое. Осмотрел, ну и, не подумав, прихватил, благо токарный станок с мягкими металлами прекрасно справлялся, судя по инструкции.

— И что это ты тут делаешь, Тони? — послышался голос от двери, механика, кого ж ещё.

— Хочу на станке поработать, Просперо…

— ИДИОТ! Ты с чем хочешь работать⁈

— С этим! — помахал я болванкой.

— Кретино, идиото! — орал мастер. — Этот металл стоит дороже, чем ты, если тебя продать в городе гриджо!

— Упс, — дошло до меня. О том, что металлы, даже бросовый в моём времени алюминий — здесь просто-таки неприлично дороги, я как-то не подумал.

— Я тебе, придурку говорил — учишься на станках, бери из того, того, ЭТОГО!!! — ящика! — орал мастер, стуча по означенной ёмкости.

— Прошу простить, больше не повторится! И болванку я сейчас на место положу…

— Уж будь так любезен, Тони! Порко абиссо, путана гриджо! — ругался Просперо, к счастью, не выгнав меня из мастерской.

В результате, на конусные крышки-пробки пошёл «гранитный» пластик, чёрный с золотыми прожилками, такой же, как тот, что я пустил на бутылки, выполненные мною в виде высоких конусов, которые теми самыми пробками и завершались, превращая фигуры усечённые в полные. Симпатично получилось, солидно. Я даже залюбовался. Ну а поздно вечером, вернувшись в свой кубрик, разлил ликёр по бутылкам, запечатал и… оставалось лишь дождаться удобного момента.