Обсерватор

Глава 24 Гулять, загулять, огулять…

Вначале была мысль, и мысль эта была: «как же мне пло-о-охо!». Потом сквозь бултыхающуюся в голове муть мелькнула, блеснув алым хвостом боли, вторая: «зачем же я так нажрался?» А потом я кое-как поднял тяжёлые веки и осторожно, стараясь не всколыхнуть резким движением содержимое моей многострадальной черепушки, огляделся по сторонам. И немного ошалел от увиденного. Даже муть в голове отступила, а на место апатии пришло удивление. Вот теперь и не знаю, гордиться мне или расстраиваться? Впрочем, гордиться — приятнее, так что… на этом варианте и остановлюсь, пожалуй!

Понятное дело, что моё нынешнее окружение было прямым следствием вчерашнего загула. И незнакомая комната, залитая тускловатым, явно «ночным» светом, в этом плане была вполне логична. Всё же я — не конченный колдырь, чтобы после очередной пьянки находить себя в мусорном баке или в переплетениях труб теплотрассы. Учитывая же, что о съёме номера в гостинице я не позаботился… и исходя из смутных воспоминаний о прошедшем вечере, могу сделать вывод, что нахожусь в одной из комнат жилья, принадлежащего Олегу Бисмарку, которого местные, в косноязычности своей, зовут «Ольгом». Спасибо «канцлер-линкору», приютил.

А вот остальные составляющие моего окружения и есть те последствия загула, которыми я, собственно, и решил гордиться. Если быть точным, два последствия. Брюнетка и блонда, не обременённые одеждой, прижавшись ко мне с двух сторон, сладко посапывают на низком, но широком ложе… это я ма-ла-де-е-ец, да. Кожа одной отливает этаким лёгким сероватым отблеском, явная полугриджо. А вторая — тоже полукровка, но тут уже проглядывается явная связь с бездниками. Тут и блондинистый цвет шевелюры… естественный, м-да. И рост девахи явно стремится к двум метрам, ну и общая монументальность форм… куда там тонкокостным девицам Эрикса! Крутые бёдра, налитая грудь, словно два стенобитных орудия, но при этом, она не настолько огромна, чтобы вызывать отторжение своим несуразным видом. Да и вообще, смотрится барышня весьма и весьма гармонично, хотя невооружённым взглядом видно, что линия бездников у неё превалирует. И сильно. Та же Дельфина, к примеру — тоже полукровка из бездников — но выглядит куда… мельче, по крайней мере, в сравнении с лежащим рядом со мной «образчиком». Хотя и сам донна медик — отнюдь не дюймовочка.

Так вот, дамочки посапывают, ароматизируют воздух перегаром… не хуже, чем я сам. Но мордашки имеют довольные, да и вокруг меня «обвились» со всей тщательностью. Так что, судя по всему, вчера я «не посрамил» и всё такое. Хотя жаль, что не помню ни черта. И вообще: а что вчера было-то?

Озвучив себе третий главный вопрос жизни, начал я потихонечку выворачиваться из объятий. Глотку сушило, и вообще, если первое «как же мне пло-о-охо» было явным перебором со сна, поскольку сейчас похмелье уже не казалось таким уж жутким, но и то, что я ощущал, успев немного очухаться, было не слишком-то приятно. Головка бо-бо, ручки трясь-трясь, и штормит по фронту и горизонту, словно швербот на осенней Балтике. Ой, зря я про пиво вспомнил… в смысле, про море, да. Вывод: лечиться надо, девиц будить — не надо.

Проявив чудеса изворотливости, я выбрался из постели и, оглядевшись по сторонам, поплёлся к стоящему в углу комнаты креслу, где и зарылся в кучу платьев-лифчиков и прочего барахла, небрежно сваленного на него, в поисках своего комбеза. Нашёл. Хорошо, что он у меня цельный, а то перекапывать эту гору тряпок в поисках то брюк, то майки, то рубашки, мне сейчас как-то не улыбалось. А вот…

— У меня пропали труселя, — шёпотом, себе под нос, констатировал я. — Потеря всей жизни, — старался я не ржать вслух. — Но вообще — памятная вещица же… Ну да и хрен с ними.

В общем, данного элемента гардероба на полу не наблюдалось, а надевать женские труселя я, в своём традиционно-посконном воспитании, находил немного чересчур эксцентричным.

Ну и вспоминал, по ходу дела, из доступного «а чё вчера было?», само собой. Робко, по мере вспоминания, надеясь, что это «было» было именно «вчера».

Олег Бисмарк оказался действительно бездником. Никогда бы по его двух с половиной метровому росту и метровым плечам не подумал бы, а вот поди ж ты! Но бездный, скажем так, социум ему не слишком нравился. Достаточно, чтобы свалить от родственничков-соплеменников, причём сделать это «чисто», без конфликтов и зондер-команд, рыщущих во всех концах света по его душу. Сам факт наличия таких весёлых ребят прямо им не обозначался, но, косвенно, из его же рассказа, просчитывался на раз-два. Как он так «чисто» ушёл, да и что ему не понравилось, об этом Олег не распространялся, даже когда уже серьёзно «принял на грудь». И есть у меня некоторые подозрения, что виноваты в такой сдержанности даже не порядочность и клятвы, данные моим собутыльником, а нечто посерьёзнее, вроде тех же ментоблоков, о которых пару раз обмолвилась Дельфина. Причём, речь тогда шла не о каких-то закладках и НЛП, а о вполне себе физических блоках. Вплоть до мозгового червя, который прибьёт трепача, если тот решит обсудить закрытые темы. По крайней мере, так мне показалось из немногочисленных обмолвок медика Обсерватора и куцых сведений, почерпнутых мною из терминала на Эриксе. Но, рассматривая вопрос чисто умозрительно, полагаю, что такой расклад вполне возможен: технологии бездников такую фигню позволяют.

Понятно, что у «белокурых бестий», в силу специфики их жизни, кромешная уставщина просто пронизывает все сферы жизни. Нет у них, субмаринных жителей, «люфта на либерализм», как у аэров. Про вольные острова говорить смешно. И такое положение вещей вполне может разумному не нравиться, что мною вполне понимаемо и даже одобряемо. Сам не любитель жизни по уставу и жёстких рамок.

И хотя, мы вроде бы с Олегом нашли взаимопонимание на почве свободолюбия и неприятия командиров по жизни, это мало помогло мне в попытках разговорить собутыльника. О себе здоровяк рассказывал мало и скудно. А вот услышав, что я Древний — ОЧЕНЬ заинтересовался. Ну да, не сдержал я язык за зубами, но… так ли велик был этот секрет? Говорила же Дельфина, что наш брат время от времени объявляется в здешних местах, и никакого ажиотажа мои собратья по несчастью у местных не вызывают, хотя всё же встречаются достаточно редко, чтобы можно было считать их… нас… редким видом.

— А уж способных на вменяемый разговор, уж прости Тони, так я и вовсе не встречал. Долбанутые на всю голову, — подливая, пояснял Олег своё мнение о «древних», и тут же вращением лапищи у виска демонстрировал насколько всё плохо с головушками у моих «коллег».

Габариты лапищи, как и энергичность вращения оной у виска, впечатляли. Как и степень долбанутости «коллег по попаданству», определяемая этим могучим жестом.

При этом сам Олег был «жертвой породившего его социума», как по мне. Несмотря на протестный характер и прочие моменты, он был очень инертен. Не как человек, не в общении, да даже не в действиях — тут вполне нормальный, местами резкий парень, не лезущий за словом в карман и всегда готовый подтвердить собственное мнение ударом пудового кулака. А вот в плане планирования и сложного социального взаимодействия, он, скажем так, плыл по течению. То есть сделав некие значимые дела (покинув бездников, устроившись тут и даже заведя кабак) просто… замер в тине. И не совершал никаких глобально-направленных действий и движений, да и не собирался, по его же словам, предпочитая дождаться, когда всё станет совсем плохо… Или не станет — тогда его всё устраивает, и дёргаться нет ни смысла, ни желания. Инфантильность, как она есть.

А некоторые проблемы у Олега были, и появление гопоты на пороге «У Бисмарка» — это отражение их. Дело в том, что Писоок был «районно-общинным», как мне ребята из экипажа и говорили. А Олега занесло строить свой кабак в производственном районе. При этом он ещё «в общину» интегрироваться не желал категорически: тяжкое наследие бездного существования. При этом сам Бисмарк не бедствовал. У него имелся вполне нормально функционирующий кабак, с клиентурой, кое-какие завязки среди поставщиков… Но вместе с тем, его обособленность оборачивалась для избранного им дела массой мелких, но неприятных косяков. Ту же «рабочую гопоту» он гонял сам, причём не первый раз — общинной механической дружине на его проблемы было насрать, как и профосам. Да и с поставщиками… среди них, особенно, среди мелких купи-продайчиков, частенько попадались ушлые ребятки, жизни не представляющие без того, чтобы кинуть ближнего. И порой Олег налетал на таких вот ухарей и вынужден был, опять-таки, самостоятельно выколачивать из них зажиленное, поскольку… да-да, местной общине до него нет дела, и прикрывать своим авторитетом гонористого бездника она не собиралась. Ну и много таких мелочей, на которые Олег махал могучей ручищей, справляясь с ними, и не предпринимая ничего, чтобы избавиться от этих проблем раз и навсегда.

Впрочем, первую часть нашей беседы-попойки… хотя, попойкой она стала по результатам, а в процессе этот факт как-то не фиксировался, ни им, ни мной. В общем, поначалу, язык пришлось развязать мне самому. Олегу было очень интересно, как у нас что было, как жилось-моглось-хотелось, ну и получалось, да. Слушал он мои рассказы, по большому счёту, как сказку или предания старины глубокой… Как, в общем-то, оно для него и было. Отметил моё типично-бездное имя-фамилию, задавал вопросы… Ну и я, признаться, разговорился. И алкоголь, да и… давно не было возможности, вот так, без обязательств, поговорить, вывалив, что на душе накопилось. Синдром попутчика своего рода. Да всё это под выпивку с неплохой закуской, нужно ещё раз отметить.

Короче, я разговорился. И трындел, пока не обронил, что барменствовал по молодости. Скептический взгляд здоровяка… а дальше начало-о-ось. Сиганул за стойку, да и составил ему компанию как бармен, против чего Олег вроде и не возражал, да и трещать я не переставал.

И ладно бы только наливал: разошёлся. Последнее осознанное воспоминание… хотя и перед ним встречались лакуны — как я пыхаю факелом, подожжёнными спиртовыми парами в потолок «У Бисмарка», под ахи-охи и даже аплодисменты набившегося народа. Судя по тому, что рожа моя не покрыта волдырями ожогов, а сам я проснулся вовсе не на пепелище, попахивая, как подгоревший окорочок бройлера, вроде бы фокус удался, и я не накосячил… Хотя факир-таки был пьян, мда…

Да и перед этим «жёг не по-детски», иначе не скажешь. Какая-то гопота появилась во время наплыва празднующего народа. Был ли то приснопамятный Гусано с подпевалами, или то была другая компания… память детали не сохранила. А вот то, как могучий я, после первых же аккордов «блатного напева» заревел: «Достали честному бродяге мешать!!!», запустив в стенку хёрбат… помню вполне отчётливо. И да, убедился всё же, это точно метательная фигулина… Правда, как она в металл стены воткнулась — чёрт знает. Но гопота, на требование «вернуть заточку», из стены её выковыряла и преподнесла, божась больше «ни-ни». Ну, про мелочи, вроде жонглирования бутылками, импровизированные шейкеры, огненные дорожки по стойке, пожалуй, можно даже не говорить… Весело было. Стыдно? С чего бы вдруг⁈ Как говорил не помню кто, не помню когда: «В жизни надо срываться!». Добавлю от себя, лучше так, чем доводить дело до нервного срыва. А он был не за горами, точно. Всё же, как бы я ни хорохорился, но всё ж живой человек, а не робот. Так что, с моими приключениями мне просто необходим был отдых, пока крышечка чайника не звякнула. Вот и оторвался, да.

Но две девицы — не помню такого. И вообще, я что, Олега из его спальни выжил? Неудобно как-то вышло, если так.

Ладно, одежду отыскал, сунулся к одной из двух дверей имевшихся в спальне, и обнаружив за первой из них вполне приличный санузел, с наслаждением полез под душ.

Приведя себя в более или менее вменяемое состояние, отмытый, почистивший зубы новенькой зубной щёткой, найденной в шкафу над рукомойником, и даже благоухающий каким-то сложным, но довольно приятным ароматом, я оделся в свой комбез и, охлопав карманы, с удовольствием обнаружил, что ничего не пролюбил, включая наличность. Что, прямо скажем, после ТАКОГО гудежа сродни чуду. Надо из этой спаленки выбираться, похмеляться и выяснять «шо это было?»

Сказано — сделано. Выбравшись из ванной, я осторожно, чтоб не потревожить спящих, скользнул ко второй двери и… с тяжким вздохом покинул спальню, героически не глядя на сладко посапывавших обнажённых девиц, разметавшихся на постели. Аккуратно прикрыв за собой тяжёлую дверь, я с интересом огляделся по сторонам. Хм, точно в гостях у Олега. Здесь только бездники так строят. Я оказался в узком, но «по-бездному» высоком коридорчике, где обнаружил сразу несколько дверей, явно ведущих в какие-то помещения, а не на улицу. Из чего я сделал вывод, что хозяин дома, скорее всего, провёл ночь в не менее комфортных условиях, чем его гость. И это я не про девиц, а про спальни. Правда, зачем ему их столько… Ну, может сдаёт, а может, так проявляет себя тяжкое наследие бездны. В плане, комфортно ему с соседними «каютами». А что? Вполне возможный расклад… Тут у местных ещё и не такие тараканы по черепушкам шарятся.

Пошкандыбал я по скудно освещённому коридору в сторону более интенсивного освещения и не прогадал. Более яркий зеленоватый свет исходил от лестничной площадки, с удивительным и нетипичным для данного архитектурного элемента дополнением: лестницей, ведущей аккурат за барную стойку. А за ней, собственно, обнаружился протирающий рабочий инвентарь Олег. Заметив меня, он отсалютовал надраенным, но пустым стаканом и добродушно усмехнулся.

— Утро доброе, Тоха! — выдал он.

— Утро добрым не бывает, — осторожно спускаясь по лестнице, проговорил я. А добравшись до высокого барного стула, взгромоздился на него, и договорил: — Налей чего-нибудь для поправки здоровья, а?

— Могу и налить. Только много не пей…

— Козлёночком станешь, — фыркнул я и поморщился от резкого движения. В голове словно камни перекатились. Или свинцовые шары. М-да, а ведь казалось, что после душа мне полегчало… Вздохнув, я вновь обратил внимание на наблюдающего за моими страданиями Бисмарка. — Знаю, знаю. Неправильный опохмел ведёт к длительному запою. Но ведь не для продолжения гудежа, а лишь здоровья для… Налей, Олег.

— Хорошие у вас, в прошлом, поговорки были. Меткие, — покивал тот, нацедив мне стакан пойла, к которому тут же присоединил стакан чего-то холодного и явно безалкогольного.

Потребил я всё это, стало полегче. Ну и решил выяснить, а что там после того, как я нихрена не помню, было. Да вот собеседник мой успел высказаться первым.

— Ковёр девицам показал? — с усмешкой уточнил Олег.

— Какой ковёр? — не понял я.

— Тебе виднее, какой, — хмыкнул бездник, демонстративно смотря мне на ворот. — Сам их звал коврами любоваться, ируханскими или как-то так.

— Нет у меня там никаких ковров, — отмазался я от незаслуженной славы, даже ворот приоткрыл, демонстрируя чистые от любых наколок ключицы.

— А-а-а…

— И там тоже нет! — возмутился я. — И раздеваться — не буду!

— И хорошо. Проживу как-нибудь без этого зрелища, — заржал Олег.

— А откуда они такие, кстати? — уточнил я.

— Так ко мне они пришли. Чистокровных бездников на Писооке, считай, нет, вот девицам и стало интересно. Но не успели, — с иронией уставился он на меня. — Ты в них уцепился и повёл коврами любоваться. И показывать, где у тебя этих ковров нет — не надо!

— Не покажу. Сложно показать то, чего нет — это фигуральное выражение, — сообщил я, посмотрел на хрюкающего от смеха бездника и дополнил. — Что ты и сам прекрасно понимаешь, — на что последовал кивок, хотя хрюканье не прекратилось.

Ну и чем слушать это глупое хихиканье, слез я со стула, да поплёлся в обход пустующего обеденного зала. Полюбовался дыркой в стенке, куда вчера метал хёрбат: натуральная дыра, хотя металл довольно тонкий, какая-то не слишком высококлассная нержавейка, судя по всему.

— Могуч, могуч, — с преувеличенным восхищением хихикал за стойкой Олег, наблюдая за моими блужданиями по пустому кабаку.

— Я такой, — не стал спорить с очевидным фактом я. — Сколько я тебе должен, Олег?

— Дай подумать, — начал с алчной мордой загибать пальцы на своей лапище бармен. — Нисколько! — вынес он ужасающий вердикт.

— Уверен? — уточнил я, не став копошиться без толку.

— Уверен, Тоха. Ты вчера реально отжёг, у меня теперь посетителей будет — куча. Может, кто и задержится. Ну а стена — херня поправить. Когда я с этими придурками сам разбираюсь — маетни гораздо больше. Так что я — сэкономил, а ты — рассчитался, с чаевыми, — гоготнул бездник.

— Слушай, тогда ты можешь мне поднос с выпивкой и просто водой…

— Это для подруг?

— Угу. Не выгонишь?

— До завтра — не выгоню точно. И как они? — соображая поднос уточнил Олег.

— Не помню, — гордо и честно заявил я, топая по лестнице с подносом в руках, сопровождаемый раскатами гнусного гогота.

Поднялся, завалился в комнату, где всё так же отсыпались девицы. Правда, в моё отсутствие, они, очевидно в поисках тепла, придвинулись друг другу, и теперь лежали, фактически обнявшись. Полюбовался я этим делом — а было на что любоваться, прямо скажем! — ну и покашлял-похмыкал.

Тёмненькая проснулась почти сразу, блеснула лёгкой люминесценцией глаз, дёрнула рукой — напряжена, чуть ли не боеготова. Но увидев мирного меня с подносом, подругу, которую тут же потормошила… и успокоилась. После чего уставилась на меня с немым вопросом в глазах, впрочем, так же как и разбуженная ею блондинка.

— Это пиво, сок со льдом и таблетки от похмелья, — доброжелательно указал я подбородком на поднос.

— А ты… новый бармен Ольга? Атохони, кажется… — протянула блондинка.

— И у нас вроде бы вчера что-то было, — задумчиво протянула брюнетка.

— Не помню.

— И я, — переглянулись девицы, требовательно уставившись на меня.

— Первое, дамы: я — не бармен, а матрос воздушного корабля, пришвартовавшегося вчера в порту этого славного города. Второе — не Атохони, а просто Тони. И третье… У нас вчера… а я тоже не помню, — засмеялся я. — Проснулся, лёжа меж двух красавиц. По ощущениям и степени обнажённости, предполагаю, что-то было… Правда, это не точно. Но похмелиться я вам, как приличный человек, принёс.

Девицы попереглядывались друг с другом, со мной, засмеялись, как и я. И подношение приняли и даже представились: Сара (полугриджо) и Хелен (которая полубездниха).

Я присел на край кровати, а девицы, ничуть не стесняясь наготы, потребляли принесённое, с задумчивыми лицами.

— А ты точно «просто матрос», Тони? — поинтересовалась, прищурившись, Сара. — А то я что-то такое помню, как ты огнём дышал. Как аристо аэров!

— И я что-то такое помню… — задумчиво протянула блондинка. — Точно, было!

И смотрят на меня, да требовательно так. Ну, я головой помотал, руками поразводил и самозванством заниматься не стал. А девицы явно ожили — это я и по себе почувствовал, похмелятор в виде холодного пойла прекрасно действовал.

— Ну ла-а-адно, — протянула неверящим голосом блондинка. — Но что было вчера — не помню!

— Не дело, — покивала тёмненькая.

Переглянулись, с заговорщическим и хитрым видом. После чего блондинка, смерив меня оценивающим взглядом, протянула:

— После вчерашнего?

— Справится, — ведьмински усмехнулась тёмненькая, приподнимая ладонь с разведёнными пальцами.

Между которыми проскользнула небольшая бирюзовая молния, а глаза её на миг засияли, как у обычных гриджо. Впрочем, я не очень устрашился. Да и «намёки» — так я не только джентельменски принёс похмелиться, но и искренне рассчитывал на продолжение банкета! А то фигня какая — две такие девицы, а я ничего не помню! Непорядок!

В общем, «марафона» у нас не вышло. Но пару часов мы «создавали воспоминания». Мне понравилось, да и честь выпускника театрального я не посрамил! Потом девицы, чмокнув меня и грозя «как-нибудь навестить» упорхнули, а я стал с Олегом прощаться.

— До корабля, а там посмотрим. Может, и вернусь ещё сегодня, посмотрим. Но в любом случае — буду на Писооке — навещу, Олег, — прощался я.

— Только рад, древний Антон, — пожал он мне руку.

Ну и направился я к Обсерватору. Отдохнул классно, пар спустил… и не только, мда. В общем, есть что вспомнить. Но пора бы и честь знать. Хотя, похоже, место, куда я вернусь, когда заработаю на Обсерваторе — я нашёл. Может, будет и лучше, и больше, и выше, и круче, и прочее, конечно. Но из всего увиденного до сих пор — вольный остров со странным названием Писоок пока кажется мне самым уютным местом, где я действительно был бы не против жить. А пока — работать, Тони, сам себе напомнил я, бодро топая по металлическим улицам вольного острова.

Добрался до знакомых поворотов, поднялся к причальной палубе… И немного удивился. До ступора, хоть и не долгого.

— Не понял, — аж вслух высказал я всё, что думаю. — А где⁈

И, оглядывая причал и вглядываясь в часы, убедился: с момента, когда Фачилле изрыгнул своё «трое суток!», ещё и двух не прошло… а Обсерватора на причальной палубе не наблюдалось…