Одна его ладонь прижимала мою голову к груди, где я слышала бешеный, но ровный стук его сердца — настоящий, живой ритм, заглушавший эхо кошмара. Другая рука гладила мои волосы и спину большими, успокаивающими, ритмичными движениями.
Дрожь, сотрясавшая моё тело, стала понемногу стихать, растворяясь в его всепоглощающем тепле и в его знакомом, волнующем запахе. Ледяная паника отступала, сменяясь странной расслабленностью, в которой рождалось что-то новое, волнующее.
Рэналф слегка отстранился, осторожно отодвинул пряди волос с моего лба. Это прикосновение было настолько медленным и нежным, что дух захватило.
Он был в домашних штанах и расстегнутой, явно наспех накинутой шёлковой рубашке, раскрывающий умопомрачительно совершенный, рельефный торс, от вида которого по моему напуганному телу вдруг прокатилась горячая волна, а щёки запылали.
Я рискнула поднять на него глаза. В его взгляде, внимательном и пристальном, я с удивлением увидела тревогу, смягчённую чем-то тёплым, глубоким и понимающим, от чего в груди защемило.
Ничего не могла говорит, да и он молчал. Смотрел на меня. Его большой палец, чуть шершавый от оружия, осторожно тронул слезу на моей щеке и сдвинул, стирая.
А потом… потом его губы коснулись моих.
Меня охватил прежний страх от памяти от наших прошлых поцелуях. Ожидала снова грубого напора, захвата, как тогда, в лесу, или в гостиной.
И замерла в изумлении. Сейчас это был нежный, осторожный поцелуй.
Прикосновение его губ, медленное, лёгкое, стало мостом через пропасть моего страха. Он прогонял следы моего кошмара, заполняя всё моё пространство собой.
Рэналф отпустил мои губы, обнял, прижимаясь губами к моим волосам. Прошептал хрипло о том, что я в безопасности. Что он здесь. Что не позволит никому и ничему, никогда, навредить мне. И сам ни за что не причинит мне боль.
Его грубые руки, привыкшие сжимать рукоять меча, скользили по моей коже с поразительной, ошеломляющей бережностью, будто я была самым хрупким и драгоценным, что есть на свете.
И я, с облегчённым вздохом обняла его, приникла к нему. Мне так хотелось стать к нему ещё ближе. Кошмар отступил, забылся. Сейчас был только он, мой генерал.
Моё тело само прижалось к нему крепко-крепко.
— Рэналф, я… — я постаралась поймать его взгляд.
— Тшшш…
Он приподнялся на локте, и я замерла под тяжестью его взгляда.
Его глаза, обычно янтарные и ясные, теперь были тёмными, почти чёрными от желания.
В его глубоких, расширенных зрачках я видела своё собственное отражение — раскрасневшееся, с распущенными волосами.
— Я не причиню тебе боли, — его низкий, хриплый от напряжения голос прозвучал обжигающе искренне. — Никогда. Поверь мне.
Не дожидаясь моего ответа, он снова склонился ко мне, его губы захватили мои в более настойчивом поцелуе. Его язык напористо, но не грубо коснулся моих губ, требуя раскрыться.
И я, повинуясь внезапному, жгучему порыву, поддалась. Неожиданно для самой себя раскрыла губы, позволила ему ласкать меня внутри, внезапно осознав дрожь внизу живота и странную, влажную теплоту между ног.
Мне нестерпимо хотелось быть ещё ближе к нему. Я жаждала его. Всей его силы и всей его страсти, направленной на меня, и только на меня.
Его умелые, неторопливые руки продолжали исследовать моё тело. Каждое прикосновение было убеждением, на который моя кожа отвечала мурашками и жаром.
Рэналф не торопился, словно у него была вечность, чтобы изучить каждую линию, каждый мой изгиб.
Не отпуская мои губы, не позволяя думать, он стал гладить меня настойчивее.
Одна его ладонь, широкая, горячая, скользнула к моей груди, и я напряглась, ожидая грубого сжатия. Но вместо этого его большой палец принялся водить по моему соску с невыносимой нежностью.
Сначала это были лёгкие, едва ощутимые круги, заставлявшие сосок наливаться и затвердевать, становясь сверхчувствительным. Каждое движение отзывалось в глубине моего тела странным, тёплым сжатием.
Затем его палец стал надавливать чуть сильнее, проводя по напряжённому бугорку, и волны острого, почти болезненного удовольствия начали растекаться от груди жгучими струями.
Потоки желания текли вниз, к животу, сжимая его в тугой, трепещущий узел, а затем разливались дальше, к самым сокровенным местам, наполняя их влажным, пульсирующим теплом.
Моё тело выгнулось само по себе, совершенно помимо моей воли, ища большего контакта с его рукой. Из моих губ вырвался стон — низкий, хриплый и совершенно неприличный.
В ответ на него, поцелуй стал глубже, настойчивее, но по-прежнему оставался удивительно осторожным.
Теперь обе его ладони ласкали мою грудь, чуткие пальцы синхронно выписывали одинаковые узоры на моих сосках, вокруг них, задевая сквозь ткань, или сжимая напряжённые вершинки.
Это двойное ощущение, эта симметрия наслаждения лишала меня остатков мыслей. Мир сузился до его рук, его губ и этого нарастающего, нестерпимого напряжения внизу живота.
Его движения ускорились, губы стали требовательнее, язык в глубине моего рта настойчивее. Я почувствовала, как что-то внутри меня разжимается, тает, подчиняясь его терпеливому, методичному напору.
Страх и смущение отступали, уступая место чему-то новому — жгучему, влажному любопытству и жажде.
Мне тоже стало необходимо трогать его.