Невозможно в это поверить, но…

Глава 7

Наша двухмачтовая красавица — яхта — не очень большая, точное водоизмещение я не помню. Ее парусное оснащение очень интересно и разнообразно по внешней форме: от прямых прямоугольных на грот-мачте — передней и самой высокой на яхте, до косых — на маленькой, задней, бизань-мачте и бушприте — этом, похожем на острый нос рыбы-парусника, носовом оснащении парусника. Последние называются стакселями и кливерами, и звучание их названия очень мне нравятся. Мне вообще нравятся не только сами паруса, но и все необычные названия многообразного и сложного парусного оснащения. Яхта, словно экзотическая бабочка или дивная маленькая и шустрая птичка, кстати, именем которой и названа наша яхта — «Колибри», с белоснежными парусами — крылышками, подобная прекрасной орхидее с лепестками необычной формы, легко скользила по водной глади под управлением опытной команды профессиональных моряков.

Отец приобрел парусник, когда мне было всего десять лет. Нанял экипаж из бывших матросов Черноморского флота, поселив их с семьями на нашей даче. Моряки занимались в основном рыбным промыслом. Постоянно к графскому столу подавалась свежая рыба. Излишки улова обрабатывались и продавались на рынке Симферополя в соленом и копченом виде. Некоторое количество копченых рыбьих балыков хранилось в подвалах особняка.

И в нашем небольшом путешествии-прогулке справляться с парусами яхты будут испытанные жестокими штормами специалисты — я не взял на себя эту ответственную миссию, хотя уже неоднократно ходил на ней. К тому же в одиночку справиться с этой задачей весьма проблематично даже для бывалых морских волков — команда создается из расчета: один матрос примерно на 10 метров квадратных площади парусов. Поэтому для всех будет лучше, если делом займутся профессионалы. Мы же будем сидеть в удобных шезлонгах на тонких ножках, которые можно удачно устанавливать на баке — носовой части палубы, где в определенном порядке уложено такелажное и швартовое оборудование, или в небольшой кают-компании, примыкающей к крохотной каютке, и наслаждаться морскими видами. Да, яхта приобреталась как прогулочное судно, но парусник вынужден иметь большой объем различных приспособлений, без которых ему никак нельзя. Это не судно с дизелем, паровой или иной энергетической установкой. В том случае, конечно, для экскурсантов было бы больше места для свободного передвижения. Ну, ничего, нам хватит, сможем и по палубе аккуратно прогуляться, не мешая команде выполнять свои обязанности. Обязанности, надо признать, чрезвычайно суровые.

Перед восхождением на борт яхты я помог сестре и Анастасии Станиславовне одеть спасательные жилеты. Тамара своенравно, как всегда капризничая, все хотела сделать сама, но, запутавшись в завязках, обиженным тоном запросила у меня помощи. Её Высочество, напротив, доверилась мне. Я аккуратно завязал все ремешки, и проверил, как сидит жилет на девушке, повертев ее в разные стороны. Анастасия Станиславовна только улыбалась и немного краснела, когда я невольно прикасался к ее плечам и рукам. Что поделаешь, впечатлительная она барышня. Но я этому и рад, по крайней мере, не терплю капризы еще и от нее, родной сестрицы достаточно для получения этих эмоций, порой с трудом сдерживаю себя от гневной реакции на ее причуды.

Приказал матросам отойти от берега не далее трехсот метров и двигаться курсом на Судак — там ежедневно работал местный рынок, несмотря на войну. Торговцы и покупатели съезжались со всего Крыма. Поговаривали, что Судак в древние времена был чуть ли ни центром торговли на всем полуострове. Я не хотел далеко удаляться от суши, всякое может случиться, тем более в море, а Анастасия Станиславовна плавать не умеет. Нельзя забывать, что война с Турцией еще не окончена. Я сегодня по радио послушал последние сводки с фронтов. Не понравились они мне, особенно новости с Кавказа. Возле наших границ турки создали крупную группировку войск с большим количеством артиллерии. Если в направлении Балкан Россия сможет использовать танки и бронированные автомобили, то в горах Кавказа это невозможно. Турки это учитывают, и стремятся ударить в самом неудобном для ведения боевых действий месте, ведь некоторая часть территории, принадлежащей сегодня России, у турок отвоевана более двадцати лет назад. Они захотят ее вернуть обратно, добиться статуса кво любой ценой.

Ладно, что это я занялся размышлениями на военную тему, у меня сегодня другая задача: мне нужно развлекать симпатичных девушек. Солнце весело светит и внимательно следит за нами своим единственным, немигающим глазом, иногда чуть прищуриваясь ненароком пробегающей по небу тучкой, едва заметный ветерок наполняет все поднятые мозолистыми матросскими руками паруса, яхта споро скользит по глади Черного моря, все довольны и радостны. Я рассказывал девушкам смешные истории, травил анекдоты, естественно адаптируя к этому времени, исключая даже намеки на пошлость. Девушки рассказывали об учебе в институте, продемонстрировали мне знание латыни. Уровень владения латынью я оценить не мог, поскольку ее совершенно не знаю. Видя мое недоумение девушки заливисто хохотали и продолжали беззаботно щебетать о том — о сем.

Находясь на траверсе Судака, я заметил приближающийся со стороны моря корабль, принадлежность которого я визуально, из-за большого расстояния, установить затруднялся, и мои матросы тоже. Чтобы не искушать судьбу, направили яхту к берегу. Если это турецкое судно, то на суше у нас шансов больше скрыться от врага. Пока швартовались у причала, корабль подошел ближе, и я по силуэту узнал наш миноносец, да и на гюйсе развевался Андреевский флаг.

— Милые мадемуазели, пожалуйста, поднимемся в городок, посетим базар, если вас это не затруднит, а может, отправимся на поиски таверны или трактира? — поинтересовался я, — если не ограничимся разнообразными съестными запасами, имеющимися на борту нашей белокрылой и просто летающей яхты?

— Давайте, Александр Васильевич, возьмем наши припасы, и поднимемся, вон на ту скалу, — предложила Анастасия Станиславовна, указав на скалу, где в мое время располагалась Генуэзская крепость.

— Подниматься долго будем, — сказала с сомнением Тамара, — ноги изобьем. Покушаем в каюте, и отправимся в обратный путь.

— Сестренка, давай-ка дружно поддержим Анастасию Станиславовну. Я думаю, со скалы открывается замечательный вид на море и окрестности. Вид редкой красоты, от которого ваш дух, обещаю, полностью захватит эйфорическое чувство любви ко всему миру. Посмотри, к скале есть протоптанные тропки, значит, туда часто поднимаются любопытствующие, вроде нас. Неужели наши молодые ноги устанут, преодолев каких-то три-четыре километра? Не смеши меня, сестричка!

— Тебе легко говорить, ты мужчина, а мы хрупкие девушки.

— Заметь, Анастасия Станиславовна, не сказала ни слова, а ты хнычешь, как дите малое.

— Анастасия за тобой и на более высокую гору залезет, — выпалила Тамара, вогнав Её Высочество в краску.

— Знал бы, что ты не способна к скалолазанию, оставил бы дома. Продолжишь дальше возмущаться, больше на прогулки не рассчитывай.

— Все, Сашка, уговорил. Где у нас здесь скала? Веди вперед.

У подножья нас встретил мальчишка лет десяти, солидно представившись Митрофаном, который за пять копеек обещал вывести на вершину скалы самым коротким и безопасным маршрутом. Поднимались друг за другом. Первым шел Митрофан, за ним Тамара, дальше Анастасия Станиславовна. Я завершал шествие. Хотя девчонки, по моему требованию, одели костюмы для охоты, но все равно совершать восхождение, даже на невысокую скалу в таких одеждах неудобно. Впрочем, это обстоятельство не помешало обстоятельно рассмотреть фигуру идущей впереди меня особы. Мне все приятнее и приятнее было смотреть на … В общем приятнее и приятнее. Более того, я как-то незаметно для себя начал представлять ее в несколько ином виде, неотягощенном охотничьими доспехами, не очень-то, кстати и препятствующими моему новому занятию. А что — очень и очень, да… Надо будет предложить сестре пошить специальный женский костюм с брюками, поплотнее сидящими на попках их обладательниц, пусть станет законодателем мод. Мужчины скажут мне спасибо, не сомневаюсь. В обществе женщины, одевающие брюки по необходимости, не осуждаются.

Почти у самой вершины Анастасия Станиславовна ненароком оступилась, влетела с размаху в мои вовремя распростертые объятия. Удивляюсь, как я успел среагировать и перехватить девушку, и даже не свалиться вместе с ней под уклон. Катились бы долго, одним испугом не отделались бы. И вот я крепко прижимаю к себе девушку, и не нахожу в себе силы выпустить ее. Мне приятны слегка электрические и волнительные прикосновения к ее юному телу.

— И долго вы будете стоять? — нетерпеливо возмутившись, спросила Тамара. — Что с вами случилось, в самом-то деле, а?

— Я чуть не улетела вниз, — нашлась, что ответить Анастасия Станиславовна, — Александр Васильевич меня спас от неминуемой ужасной гибели на острых каменьях.

— Брат у меня такой, и турок бьет и девиц спасает, поспевает везде, наш пострел везде поспел — засмеялась сестра. — Хватит обниматься, я уже кушать хочу. Сашка, ты случайно, увлеченно и с видимым удовольствием спасая путешественницу, драгоценную корзину не потерял? — ехидно завершив фразу, она лукаво улыбнулась.

— Не потерял, — ответил я, наконец-то обретя способность говорить, и нехотя выпустил Её Высочество из своих почему-то мгновенно заржавевших объятий, неспеша разведя руки.

Вид с вершины скалы действительно открывался превосходный. Внизу плескалось синее-синее море, над нами безоблачное небо, а вокруг на холмах разрослись заросли можжевельника, напитав воздух своим густым, ароматным, неповторимым запахом. Митрофану я вручил целый рубль и предложил покушать с нами.

— Давай, — говорю, — Митрофан, налетай, не стесняйся. Покажи нам пример. Я люблю, когда мужчина хорошо ест, значит он ведет активный образ жизни и затрачивает много энергии на всякие полезные дела, вот как ты, например. Вперед, приступить к приему пищи, — по-военному закончил я.

Уговаривать мальчика не пришлось, он согласился без лишних слов. Вслед за ним за всякой снедью быстро протянулись нежные девичьи ручки. Убедившись, что все заняты едой, и я взял всего побольше и стал активно, с непритворным аппетитом, уплетать всякие вкусности, наслаждаясь приятной компанией и прекрасными видами окружающей нас со всех сторон природы. Около часа мы неторопливо ели, вели неспешную беседу, любовались пейзажем и ландшафтом. Как ни замечательно было здесь, но пора отправляться домой.

Обратно Митрофан повел нас другим путем, спуск был более пологим, но чуть длиннее. Что нам, молодым и здоровым, лишний километр!? Этот лишний километр в последствии мог нам дорого стоить, но мы, не догадываясь еще об этом, гуляючи спускались с горы.

Когда мы загрузились на яхту, ко мне подошел матрос Никанор и сказал, что нужно быстрее отчаливать. У Дмитрия, их старшего, начали болеть колени, значит, надо ждать в скорости шторм. Этого нам еще не хватало! По словам Никанора, ветер нам будет попутный, должны добраться в Алушту раньше шторма, надо бы поспешить. С учетом этого я более тщательно проверил девушек: спасательные жилеты одеты правильно и надежно закреплены.

— Александр Васильевич, вы чем-то обеспокоены? — поинтересовалась с улыбкой Анастасия Станиславовна.

— По словам наших матросов, надвигается шторм, но мы должны попасть домой до его начала. Будем надеяться, что нам повезет, и мы избежим его ударов.

— Это так романтично, море, шторм, отважный капитан на корабле, ворочающий штурвал, и преодолевающий стихию, — запрыгала на месте, хлопая в ладоши Тамара.

— Значит, так, слушать меня внимательно. При первых признаках шторма, вы уходите в каюту, и не покидаете ее без моего разрешения. Кто попытается ослушаться, того я лично выброшу за борт, а всем скажу, что смыло злой и непослушной волной. Пусть того воспитывают и учат неукоснительно, без обсуждения, выполнять приказы капитана голодные острозубые, злобные акулы, а также многорукие гигантские кальмары — кракены и всякие больно щипающие за нежное девическое тело медузы.

— Так же нельзя делать! — искренне возмутилась, от испуга округлив прекрасные глаза, Анастасия Станиславовна.

— Правильно, без моей команды нельзя ничего, или, наоборот, нужно все, что я прикажу. Отлично, значит, инструктаж вы поняли правильно и все усвоили, ставлю зачет, как студенткам в институте.

— Успокойся, Анастасия, мой брат так шутит, он сам скорее погибнет, но нас спасет, он воспитан папой на принципе: сам погибай, а товарища выручай — я сама слышала — обняв девушку, сказала Тамара.

Мы уже были на полпути, когда нас-таки стало настигать бесчисленное множество черных туч, как стая голодных, злобно оскалившихся, волков — со злобным рычанием далеких громовых перекатов мчавшихся с голодным блеском глаз по следу прекрасной длинноногой газели, изо всех сил пытавшейся ускакать от смертельной опасности. Тучи недобро подмигивали нам проблесками далеких молний, быстро приближаясь к нашему суденышку, которому, похоже, предстояло серьезное испытание на стойкость и надежность. Впрочем, как и всем нам.

— Ваше сиятельство, прикажите барышням спуститься в каюту, — предложил Дмитрий, — сейчас дождь ливанет, а потом ветер налетит, я уже часть парусов убрал, только под одним кливером пойдем, и возьмем немного мористей, чтобы на камни не выбросило.

— До шторма в Алушту не успеем?

— Вместе с ним зайдем.

— Тогда командуй, наши жизни в твоих руках.

— Я потопать тоже не спешу, сладим. Вы тоже, ваше сиятельство, посидите в каюте, мы тут бегать будем много. Все нужно будет делать слаженно, командой и без промедления, по ситуации, которая во время шторма может меняться в одно мгновение — не дай — то Бог, кто споткнется и за борт!

Каюта на яхте маленькая, всего два мягких лежака и крохотный стол между ними. Девушки смотрели на меня вопросительно. А что я мог им вразумительно сказать, в морском деле я понимаю мало, я сугубо сухопутный человек.

Когда усилилась болтанка, Никанор занес в каюту пустое деревянное ведро. Девушки не поняли зачем, но я знал, морская болезнь может приключиться. И она приключилась, когда усилился ветер. Первой не выдержала Тамара, следом за ней Анастасия Станиславовна. Мало того, что девушек укачало, так они еще сильно перепугались. Я как мог, пытался облегчить их состояние, обнимал, поглаживал по спинам, пытался рассказывать смешные истории. Ничего на них не действовало. Они обе мертвой хваткой вцепились в меня и отрывались только к ведру.

Яхту нашу мотыляло и швыряло, казалось, одновременно во всех направлениях. Буря рассвирепела не на шутку. Морская стихия совсем распоясалась и грозила с помощью шипящих остроконечных волн и завывающего сердитого ветра упрятать отважное суденышко, его смелую команду матросов и путешественников в пучину морскую, на самое темное дно Черного, а точнее — Пречерного моря, вовсю разошедшегося под пагубным влиянием какого-то атмосферного фронта или антициклона. Поди — разберись с этой метеорологией. Да, называйте, как хотите, дайте только побыстрее и благополучно зайти в тихую гавань

Я продолжал успокаивать подопечных спутниц и пытался как-то скрасить их пребывание в опасной ситуации среди бурлящих волн, с которых ветер сдувал пенящиеся верхушки, словно пивную пену. Рассказал и одну оптимистическую морскую историю, как-то услышанную в прежней жизни от соседа — старого морского волка, возглавлявшего местный клуб юных моряков, Косицкого Владимира Афанасьевича, которого давно уж нет с нами. Естественно историю я отредактировал под современные условия.

Афанасьевич одно время ходил по северной Атлантике, капитаном торгового судна. По его рассказу, однажды они попали в страшной силы и свирепости двенадцатибальный шторм. Гигантские волны вздымались то тут, то там, грозя либо разломить судно пополам, либо перевернуть килем вверх. Но однозначно, цель была одна: добраться до экипажа и утянуть его в морскую пучину. На океан, стоя в рубке и бесполезно крутя штурвал, было просто страшно смотреть. Невозможно было без содрогания слушать рассказ старого капитана. Во время рассказа у него горели глаза и непроизвольно двигались руки, повторяя движения по управлению судном. То и дело он пытался крутнуть воображаемый штурвал. Команда чувствовала себя весьма неуютно, неуверенно, периодически проваливаясь в, казалось, бездонную морскую яму, аж дух захватывало! Афанасьевич признался, что, являясь атеистом, коммунистом, обратился к Богу с просьбой сохранить жизни экипажа, пообещав в случае благополучного возвращения в порт прописки судна — Мурманск, поставить в одном из храмов во здравие и в благодарность нашему Создателю стокилограммовую свечу! И что вы думаете, Бог предоставил ему такую возможность. Обратился после счастливого и чудесного возвращения Владимир Афанасьевич к одному из священников и заказал обещанное Богу в одном из церковных свечных заводиков и специальную службу. Но это было не единственное чудо, в которое старый капитан до сих пор верит с трудом, но верит без сомнений. Ибо вместе с другими членами своего экипажа стал свидетелем чудесного спасения боцмана, волею судьбы и ужасного шторма смытого за борт с параллельно шедшего судна, подававшего сигнал бедствия.

Как рассказал Афанасьевич, его матросы во главе с ним, лишились дара речи и просто-таки онемели и застыли в неподвижности, как от воздействия Медузы Горгоны, когда увидели с мостика, что отхлынувшая с палубы очередная чудовищная волна отпустила из своих смертельных объятий и оставила запутавшимся в какие-то снасти того самого боцмана!!! Удивлению самого спасенного и, после секундной задержки, всех бросившихся к нему на помощь моряков тоже, не было пределов. А когда по радио передали на судно боцмана о его спасении, там несколько раз просили повторить ибо не могли поверить, пока в радиорубку не завели виновника торжества и он лично не доложил о своем нахождении на судне, его спасшем с Божьей на то волей. Всеобщей радости не было предела. Все плаванье завершилось благополучно. На церковной службе присутствовали все члены обоих экипажей.

Девушки хоть немного отвлеклись на мой рассказ о чудесном спасении боцмана и в два голоса заверили, что поступят так же как мой знакомый старый капитан.

Мое повествование было прервано сначала громким треском, а затем ударом, от чего содрогнулся корпус яхты, что почувствовалось даже сквозь заунывные завывания бури и страшную болтанку. Одновременно наших ушей достиг неожиданный отчаянный возглас: «Человек за бортом!», а также какие-то беспорядочные крики и команды.

Тяжелые штормовые тучи давили на нас своим невообразимым весом, волны с разбега продолжали брать приступом нашу маленькую, хрупкую, но крепкую маленькую крепость, защитники которой яростно защищались и не собирались отдать грозному неприятелю — Нептуну, который отдал команду своей хищной водяной своре, вгрызавшуюся теперь в обшивку «Колибри». Бушприт судна нанизывал на себя одну за другой опасные водные препятствия. Штормовые военные действия продолжались.

Я больше не мог находиться в теплой и сухой каюте и, еще раз строго-настрого, страшным голосом и устрашающе вращая глазами приказав испуганным и притихшим красавицам не покидать каюту, вихрем выскочил на залитую водой палубу, не забывая при этом надежно держаться за подходящие для этого предметы. Увидел я такую картину: бизань-мачта, видимо под воздействием особо резкого и дерзкого порыва ветра, а может из-за проявившегося в самый неподходящий момент скрытого дефекта — кто его знает, сломалась и утянула за собой всю парусную оснастку. А это довольно большое количество канатов вперемешку с парусами и вантами — такими веревочными лестницами, натянутыми от бортов до самого верха мачт.

Одновременно с этим вся эта спутанная-перепутанная масса захватила в свой цепкий плен одного из матросов и, как щупальцами осьминога, утянула в кипящее море. Ему кинули спасательный круг, и довольно удачно. Но, запутавшись в такелаже, он не мог выбраться на относительно безопасное место, вся эта канатная масса тянула его на дно. Моряк упорно держался за рею бизань-мачты, но силы были неравны, и по всему чувствовалось, что море победит, вот-вот его голова последний раз скроется под водяной массой и на поверхности штормовой пены больше не появится.

Заунывные завывания мощных порывов ветра сопровождали взбесившуюся стихию, временами все звуки объединялись в ни на что не похожий рев.

Был критический момент. У меня не было ни малейшего представления, куда нас несло, но в глубине души я надеялся, что попутный ветер принесет нас домой, в спокойную, добрую, тихую Алушту. Я не знал, что делать, и, признаться, здорово растерялся и струхнул — я четко знал, как поступить в бою, но в штормовом море… В штормовом море я чувствовал себя ни на что не способным мелкой и ничтожной сухопутной комахой.

Однако, услышав, о необходимости срочно рубить мешающие спасательной операции канаты, я оглянулся по сторонам и увидел топор. Одной рукой выхватил из специального крепления топор, ибо оказался к нему ближе других членов команды, и намертво вцепившись своей израненной рукой в первое попавшееся под руку удобное крепление оснастки, невзирая на пронзившую меня острую боль в плече, стал изо всех сил рубить все, что попадалось мне под глаза — а канатов всяких там было великое множество. От резкой боли из глаз брызнули слезы, но моего громкого стона в реве ветра никто не услышал, а слезы, не успев вытечь из глаз срывались с моего лица ураганным ветром, который будто бы слизывал их своим шершавым языком, сдирая вместе с кожей. Я, вскрикивая от боли и прилагаемых к рубке снастей усилий, отчаянно, раз за разом, исступленно, вонзал топор в канат или иную мешающую спасению тонущего на наших глазах моряка снасть.

Палуба ходила подо мной ходуном, качалась во всех направлениях одновременно, поэтому рубить было трудно. Я не всегда мог с первого раза попасть по цели — это вам не из гаубицы стрелять. Я с топором в одну сторону, а канаты уползают в другую, и палуба кренится куда угодно, но не туда, куда мне надо. Да еще брызгами воды ветер швыряется, попадая неизменно в глаза, перед которыми появляется застилающая обзор палубы пелена, сквозь которую ничего не видать при всем желании. И протереть глаза нечем: одна рука судорожно вцепилась в какое-то крепление, а другая — орудует топором. Ногами тоже не получилось бы, так как я ими буквально вцепился в залитую водяной пеной палубу нашей птички — «Колибри». Хоть бы себе ногу не перерубить в этой катавасии!

Шторм разошелся не на шутку, творилось нечто невообразимое. Дождевые облака, ставшие свидетелями этой трагической схватки, нависали над всеми нами: над грозным морем, над качающейся палубой яхты, над экипажем, спасающим своего товарища, и надо мной, стоящим на коленях, но не умоляющим о пощаде, а с помощью топора яростно освобождающего от смертельных пут борющегося из последних сил с морем, захлебывающегося горько-соленой водой матроса, никак не могущего утолить свою последнюю в жизни жажду. Однако, жажда жизни сильнее и должна победить. Не может быть по-другому, нет!!!

Невозможно было предсказать направление следующего один за другим крена палубы. Вперед — назад, влево или вправо — решал исключительно завывающий, безнадежно запутавшийся в снастях ветер, с каждой минутой все более и более набиравший сил и злости. Облака низко-низко клубились над нами, как будто Зевс на небесах курил свою небесную трубку, играючи выдыхая огромное количество клубящихся дымных облаков, периодически извергавших из своего темного и угрожающего нутра яркие, ослепляющие молнии, предваряющих басовитые раскаты грома — голос всерьез разозлившегося небесного божества. Низко летящие небеса норовили зацепить команду яхты и столкнуть в воду, которая в своем цвете все более набирала тяжелого свинца, а в отношении людей — хмурости и недоброжелательности. От той хрустально чистой, несущей успокоение воды, прозрачной, как слеза ребенка, призывающей окунуться в нее и возвратить украденную палящим солнцем свежесть тела и четкость восприятия окружающего мира, не осталось ровным счетом ничего, ни одной капли. И окатывало периодически меня такой темной холодной водой с головы до ног отнюдь не ласково, но я этого в горячке боя (а для нас это был настоящий бой) не замечал. Если бы не печальные происшествия, грозящие гибелью человека, окружающий нас морской пейзаж можно было и полюбить за всю его суровость и безудержность. Но эта страшная и опасная особенность отбивала всю охоту к романтическому или философскому восприятию бушующего моря.

Ветер нервничал и кричал на нас, беспокойные волны злились на непокорную яхту и упорных в своей борьбе людей, которых им, несмотря на бешеные усилия никак не удавалось победить и отправить на холодное дно кормить крабов. «Колибри» всякий раз изворачивалась и очередной раз выскальзывала из мокрых щупалец стихии. Болтанка достигала критической степени. Вот-вот суденышко захлебнется мутной водой, вот-вот. Уф, у меня аж дыханье забило, ну и нахлебался я водички — это меня опять обдало-накрыло…

Хрясь — что-то захрустев, сломалось. Господи, что это еще на нашу голову — но не видно. Ух, ты ж, опять окатило с головы до пят весьма освежающей и вмиг приносящей бодрость тела и четкость мысли водой из этой бескрайней и бездонной емкости.

Удар, еще удар, еще один, еще крепче! Аннет, каждый удар очередной водяной стены о борт «Колибри» все не достигал и не достигал своей разрушительной цели, не разбивал в щепки угрожающе, с натугой скрипящий корпус смелой яхты. Не смывал за борт ведущий борьбу за жизнь экипаж, каждый член которого мужественно подставлял волнам свою грудь, облипшую промокшей насквозь тельняшкой, занимаясь привычным трудом по управлению судном в критических условиях. Люди бросили перчатку Нептуну и вызвали его на дуэль.

Теперь все мы ожесточенно дрались с повелителем моря никогда не имевшимся у него оружием, имя которому: смелость, отвага и профессионализм. Страх был побежден товарищеской взаимопомощью и решительными, умелыми действиями сплоченного единой целью коллектива.

В который раз наклонившись, я заметил приближающуюся раззявленную пасть очередной волны и решил — больше не буду нагибаться — прогибаться и уклоняться от ударов, иначе не успею вовремя выполнить новую для меня работу: рубку канатов. Вот, не думал, что за несколько секунд освою такую редкую профессию. Но юморить некогда, не ко времени: руби, руби, руби, сжав челюсти, хватая воздух вперемешку с водяными брызгами судорожно открывающимся ртом, отплевываясь и захлебываясь водой, в которую я так в ясную тихую погоду любил всегда с плеском нырять, шумно и шутливо отфыркиваясь, выныривая, отдавая при этом ласковой воде жар, которым меня пропитало слепящее солнце. Да и когда это было, если вообще было — иная жизнь казалась нереальной.

Руби, руби, руби, Саня, руби, мать его, некогда заниматься воспоминаниями! Да я и не вспоминаю вовсе — это так, в секунду пролетает видение прошлого в сознании, контрастируя с окружающей сейчас меня пляской смерти ветра, кружащегося вокруг нас под ручку со вздымаемыми его движениями когда-то, совсем недавно, сонными и ленивыми водами приятно зеленоватого цвета.

Я, громко матерясь и ритмично вскрикивая от боли и предельного напряжения мышц, методично рубил и рубил.

Ну, вот, вроде бы все, что было надо — перерубил, совсем выбившись из сил, не чуя замлевшую от боли раненую руку и плечо. Рука нестерпимо болела какими-то ритмичными схватками, в такт набегающим все новым и новым шеренгам морских чудищ, норовящих проглотить меня со всеми потрохами.

Огромная масса воды, колышется в такт музыке пронзительно завывающих воздушных вихрей, лихо закручивающих мелкую морось в огромные комки, мелкие такие тучки, невидимой рукой Нептуна швыряемые нам в лица.

Вода была всюду — сверху вниз хлестал подоспевший проливной дождь, а снизу вверх тоже с силой хлестала морская вода, проникающая во все щели. Вода была на палубе, в небе, смешавшемся с морем, внизу — в самом море, состоявшем из одних волн, соединившихся с низколетящими и клубящимися облаками, которые, казалось, зачерпывали своими ладонями воду с пенящихся верхушек волн, отрывающихся порой от общей водяной массы.

Яхта удачно, назло Нептуну, перескакивала, перелетала с волны на волну, с гребня на гребень и никак не давалась в руки злым силам.

Правда, до спасения было еще далеко, но, по крайней мере, человек уже не изредка с неимоверным усилием выныривал за живительной порцией воздуха, а все время находился над поверхностью бушующего моря. Он держался за мачту и, понемногу перебирая руками, ни на секунду не выпуская спасательный круг, приближался к скрипящему под натиском стихии корпусу яхты. Другие члены команды подобрались поближе к тому месту, с которого удобнее всего было выловить из воды товарища и вытащить на борт. Один из матросов, обвязавшись канатом, и закрепив его конец каким-то быстрым морским узлом на вертикальном обломке мачты, готовился при необходимости прыгнуть в море, так как по всей видимости у смытого за борт силы явно кончались и он двигался с трудом, приближаясь все медленнее и медленнее. Только не понятно к чему: к спасению или к гибели? Было видно, что ко всем его бедам у него еще и разбита голова, очевидно, зацепило падающей мачтой, в рассеченной ране кровь, как и мои слезы, не успевала накопиться и смывалась бурной соленой водой.

Оказалось, что ко всем нашим неприятностям добавилась еще одна. Подобравшись к сломанной мачте для спасения утопающего, матросы обнаружили еще одного члена экипажа, которому падающей мачтой перебило ногу и он в бессознательном состоянии из-за болевого шока неподвижно лежал у самого края палубы и чудом не был смыт за борт одной из мощных волн. К счастью, его быстро удалось привести в сознание и канатами надежно зафиксировать, дабы не подвергать дополнительной опасности до прихода в Алушту.

Тонувший матрос что-то крикнул. Что — я не расслышал из-за свиста ветра в ушах и звука разбивающихся о палубу многотонных волн. Я, закончив свою работу, теперь, уцепившись за что-то, просто наблюдал за окончанием этой схватки человека с морем. Еще чем-то я вряд ли смог бы помочь — левую руку я основательно растревожил, разбередил уже в общем-то зажившие раны. На левую руку при всем желании я надеяться уже не мог — для работы в штормовых условиях, я уже это уяснил, нужны две — одной держишься, другой работаешь. Надо дать ей чуток отдохнуть. Не ожидал я от себя такой прыти с больной рукой. Вот что делают с людьми экстремальные ситуации.

Тем временем, привязавшийся к мачте матрос решительно, что — то отчаянно крикнув товарищам, прыгнул навстречу волнам к погибающему другу. Ему удалось допрыгнуть и сразу намертво обхватить того. Еще несколько минут и можно было с облегчением выдохнуть — моряк спасен, уже на палубе, за канат из воды были благополучно вытянуты оба храбреца. Рану тут же перевязали — она оказалась не тяжелой, но очень кровавой, видимо острой щепкой, как кинжалом, была рассечена правая бровь до самой границы волос. К тому же ране не позволяла затянуться вода, морской солью разъедающая рассеченное место. Спасибо Господу нашему за все чудесные спасения — я все спасения с этого плаванья стану считать чудом. Вырвать человека из цепких лап морской пучины без соизволения Всевышнего не возможно, нет… Однозначно, безо всяких сомнений.

Подгоняя наш кораблик все ближе и ближе к спасительной Алуште, волны продолжали дико и бессильно рычать, все выло и бурлило, клокотало, переваливалось через борта и палубу. Шторм постепенно достигал своего апогея, но нас своим максимумом так и не догнал, мы вырвались чудом, в последние мгновения, впрыгнули в последний вагон уходящей электрички, вывезшей нас в безопасное место.

Через пару часов, подгоняемые исключительно стремительным ветром и плотными волнами — основательно потрепанный кливер тоже, от греха подальше, пришлось снять, мы наконец-то добрались до причала в Алуште. Оказывается, Дмитрий — действительно ходячий гидрометцентр, прогноз его сбылся. Когда, усилием воли превозмогая боль в перетруженной во время борьбы со штормом раненой руке, я уносил девчонок в лодочный сарай, подоспела и «тяжелая артиллерия» — настоящий, с точки зрения Дмитрия, шторм. А, что же тогда мы испытали на себе в последние несколько часов, если не шторм, тяжело ранивший и чуть не потопивший нашу красавицу — яхту вместе с нами? Сейчас на море творилось вообще нечто невообразимо ужасное. Это мы, получается, пережили тренировочный шторм, так сказать, «детский», что ли? Только сейчас, увидев море в его настоящем гневе, я осознал, какой беды мы все избежали. Страшно представить, чем бы все это кончилось, если бы среди нас не оказалось народного метеоролога, поторопившего всех с возвращением в Алушту.

Девушки были полностью обессилены, даже лица позеленели немного. Они даже не отреагировали, что я надолго отлучался и выходил на палубу. И хорошо, пусть пока отдыхают, они и так в шоке.

Быстро разжег печку, и усадил красавиц возле нее, пусть обсыхают, пока переносил, они успели основательно промокнуть под дождем.

— Так, девушки, я вас оставлю ненадолго, — старался я пробиться к сознанию хоть одной из девушек.

— Саша, не уходи, — обхватила меня за шею Анастасия Станиславовна, тесно прильнув всем телом, — я очень боюсь и твоей сестре очень плохо.

— Успокойтесь, я побегу на дачу, возьму автомобиль, и пока не спустились сумерки, перевезу вас домой. Вам нельзя долго находиться в мокрой одежде, да и беспокоятся о нас. Потерпите, через полчаса я буду здесь с автомобилем и сухой одеждой. Я не стал объяснять, что еще должен организовать доставку раненых матросов в больницу для оказания медицинской помощи. Думаю, им впечатлений достаточно, слабовата еще психика у этих, в общем-то, изнеженных слугами и образом всей их жизни созданий прекрасной внешности. Потом, при необходимости, все узнают.

— Я буду ждать, мы будем ждать, возвращайся скорей.

Быстро бежать против штормового ветра, огромная трата сил, но я старался. Мама была взволнована не на шутку. Я ее успокоил, сказал, что с девочками все хорошо. Также попросил дозвониться куда надо, чтобы пострадавших доставили в ближайшее медицинское учреждение, в двух словах рассказав о морском происшествии и неимоверном сражении со стихией, добавив, что юные путешественницы всего не знают. Сухую одежду и плащи я засунул в прорезиненный мешок. Федор уже вывел «Скакуна» из гаража. Я не стал рисковать, пусть рулит автомобилем штатный шофер.

Девушек нашел там, где оставил. По небольшим лужицам возле них определил, что их продолжает мутить. Первой пытался растолкать Тамару, предложить переодеться. Безуспешно. Фиаско потерпел и с Анастасией Станиславовной. Ну, в самом деле, не переодевать же мне их самостоятельно!?

Не стал больше задумываться, просто завернул девчонок в плащи, и по очереди перенес в автомобиль. Федор порывался оказать мне помощь, но я ему запретил покидать автомобиль, поднявшийся ветер, мог натворить много бед, вплоть до опрокидывания нашего транспортного средства.

Заносить в дом девушек мне помогали слуги, возглавляемые Гавриилом Ивановичем.

— Мама, девушек обязательно нужно раздеть, и поместить в горячие ванны, — предложил я маме. — Потом насухо вытереть полотенцами, а затем все тело растереть спиртом, а вовнутрь заставить принять по рюмке коньяку. Думаю, их мутить уже перестало, да и нечем.

Мама, шепотом рассказав мне о том, что с пострадавшими моряками проблему она решила, все будет хорошо, помощь на подходе к пристани, и быстро ушла вслед за женщинами.

Позже, на следующий день я, под предлогом приобретения устойчивых навыков в управлении автомобилем, с щедрыми съестными подарками и денежными премиями, посетил всю команду и раненую яхту, навестил находившихся в лазарете пострадавших матросов, поблагодарив их за проявленной мужество от всей семьи. Конечно, мне было приятно услышать из их уст оценку и своих действий. В общем, расстались мы чрезвычайно обоюдно довольные.

Но это завтра, а сейчас заботу о Тамаре и Анастасии Станиславовне я переложил на плечи мамы, ведь мне самому нужно переодеться в сухую одежду, и погреться в горячей воде не помешает. Попадание под дождь всегда таит в себе опасность простуды, а мне не хочется щеголять перед дамами с красным носом, распухшим от выделений. Вот от приема коньяка я воздержусь, таблетки, выданные мне профессором Санаевым, еще пить не закончил, да и, если честно, тяги к коньяку не испытываю.

О-о-о, как приятно постоять под струями горячей воды. Каждая струйка ударяет в определенное место тела, я начинаю вертеться, подставляя под удары воды другие участки тела. Получаю легкий и приятный массаж. Затем вытираюсь полотенцем, растерев тело до красноты, заставив кровь быстрее бежать по кровеносным сосудам. Переодевшись, спустился в гостиную. По пути занес мокрую одежду на кухню. Она не сильно пострадала, но совсем промокла, до последней нитки, а также достаточно загрязнена. Прачка, знает, что нужно делать.

Мамы пока нет. Сейчас ей не до меня, сестру и гостью нужно привести в порядок. Я чувствую себя немного виноватым, ведь это я предложил морскую прогулку. Кто знал, что разразится шторм? Матросы нас обычно заранее ставят в известность, если возникают предпосылки к природному катаклизму. Они по каким-то народным приметам о приближении непогоды узнают. Сегодня о возможном шторме узнали в Судаке, и то, благодаря коленям Дмитрия. По большому счету все закончилось хорошо. Девушки не пострадали, это главное. Яхту крепко потрепало, но нас она из шторма на себе вынесла, а после непродолжительного ремонта и замены мачты будет как новенькая. Промокли все изрядно, и девушки находились во влажной одежде не более часа, думаю, простыть не успели, теплый май на дворе. А вот с очисткой желудка они потрудились отлично, хорошо, что я не подвержен влиянию качки, а то тоже бы провел обратный путь в обнимку с ведром.

— Как там наши мадемуазели? — поинтересовался я у мамы, после ужина, проведенного в полной тишине.

— Все хорошо. Напоила коньяком обеих, спят сейчас. Качка их вымотала основательно. Хотела спросить. Почему ты девушек привез в мокрой одежде? Ты с дома взял все необходимое, для переодевания. Они отказались переодеваться?

— Мама, девушки были неспособны самостоятельно, что-либо делать, до такой степени их укачало.

— Так помог бы. Или ты уже страшишься обнаженного женского тела? — внимательно следя за моей реакцией, сказала мама.

— Ничего я не страшусь, — мысленно ухмыльнулся я. Мама, что решила мне дополнительное тестирование устроить? — Просто соблюдаю нормы приличия. Допустим, помочь переодеться Тамаре, еще, куда ни шло, я ей брат. А вот с Анастасией Станиславовной, могли возникнуть проблемы. На следующий день, мы бы сгорали от стыда, ведь девушка не замужем, и нахождение в двусмысленной обстановке с молодым человеком, это удар по репутации. Да, и запутался бы я в этих завязках и шнурках

— Да, сынок, я вижу, что ты выздоравливаешь не только телом, но и душой. Заговорил о морали, и это похвально, значит, ты становишься сыном своего отца.

— Спасибо, мама, за похвалу, я и дальше буду стараться не доставлять вам с отцом неприятностей. Раз с нашими девчонками все хорошо, так может, откроешь мне тайну. Кто тебе поручил озаботиться судьбой племянницы?

— Я всегда знала, что у тебя светлая голова, Саша. Докопался до истины. Да, Анастасия Станиславовна доводится мне племянницей, пусть и дальней. Когда она поступила учиться в институт в Симферополе, то мне написала приватное письмо Её Величество императрица Маргарита ІІ. Двадцать семь лет назад я была представлена ей, когда награждали твоего отца за личную храбрость, проявленную в боях с турками на Кавказе. В письме она просила прибыть меня в Москву инкогнито и встретиться с ней, дала мне адреса, где мы сможем переговорить без лишних глаз и ушей.

Под видом обеспеченной мещанки я отправилась в Москву. Поселилась в дешевой гостинице на окраине столицы. Я хоть и не часто там бывала, но знакомых у меня много, не хотелось объяснять им причину нахождения в Москве, да и в не совсем обычном виде. Встретились с императрицей на второй день, я ей сообщила о приезде по телефону. То, что говорила я тебе об Анастасии Станиславовне, мне рассказала ее мать. Она просила присмотреть за дочерью. Я приняла на себя сей нелегкий труд. Возвратившись в Симферополь, я все рассказала твоему отцу. Как ты знаешь, твой отец очень выдержанный человек, но одно упоминание о муже императрицы, вызвало у него неописуемый гнев. Отец долго ругался. За сколько лет совместной жизни я не слышала от него ни единственного матерного слова, а в том случае, словно плотину прорвало. Успокоившись, твой отец объяснил истинную причину своего негодования. Оказывается в ту войну муж императрицы, Станислав Леонидович, возомнил себя великим полководцем, отправил в наступление на турок два пехотных полка. Само наступление не было подготовлено, позиции русских войск были невыгодные, а оборона у турок крепкая, насыщена артиллерией. В безумной атаке большая часть полков полегла, на исходные рубежи вернулись жалкие остатки, и то благодаря твоему отцу, сумевшему вывести свой артиллерийский полк непосредственно на поле боя и поставить мощный заградительный огонь. За это его наградили орденом ЕкатериныІ степени. После награждения в Москве твой отец чуть не набил лицо Станиславу Леонидовичу. Поэтому мы вместо губернаторства в Москве возглавили Южную губернию, о чем ни разу твой отец не сожалел и я вместе с ним. Находясь далеко от трона, чувствуем себя в большей безопасности.

— Да, наша семья полна тайн! У кого в голове возникла идея о моем сближении с Её Высочеством?

— Каюсь, Саша, все это моих рук дело. Девушки живут рядом с институтом в очень приличном доме. Жить в резиденции губернатора напрочь отказались обе. Видишь ли, они уже достаточно взрослые, чтобы находиться вдали от родителей. Хорошо хоть служанок своих взяли. Так вот, бывая у девушек с визитами, я им рассказывала о тебе, вызывала живой интерес. Через год Анастасия Станиславовна, при моем появлении у них в гостях, интересовалась в первую очередь тобой, а потом всем остальным. Скажу прямо, она очень болезненно реагировала на твои выходки в обществе. А когда узнала о твоем ранении, ежедневно молилась в храме Рождества Пресвятой богородицы за твое исцеление.

— Молилась одна, а примчалась выхаживать другая — Екатерина Матвеевна Быкова, — задумчиво произнес я.

— Знаешь, для всех нас ее появление возле тебя стало настоящим шоком. Я наперечет знала всех дам, с которыми ты общался, и вдруг неизвестно откуда появляется Екатерина. Я даже подумала, что это твоя тайная любовь. А после того, как ты ее погнал из госпиталя, поговорила с девушкой. Впечатлительная и до предела наивная особа. Решила выходить тебя и женить на себе, надоело ей в купеческих дочках обретаться, желает ближе к императорскому трону перебраться. После твоей ей отставки переехала учиться в Московский медицинский институт, станет врачом общей практики, с хирургией у Екатерины не заладилось. С Анастасией Станиславовной, как я заметила, все получилось. Девочка от тебя без ума. И ты с ней ведешь себя достойно. Завтра, когда девушки придут в себя, никаких поездок. Исключительно покой, и еще раз покой.

— Как прикажите, ваше сиятельство, — поклонился маме.

— Иди уже, забирайся в постель, ты тоже вымотан, хотя стараешься не подавать вида. Ранение еще напоминает о себе, силы полностью не восстановлены.

Мама оказалась права. Забравшись под одеяло, я моментально уснул.

Утро у меня прошло, как обычно. Начал тренировкой и закончил умыванием. Шторм, бушевавший всю ночь, к утру закончился. На море наступил полнейший штиль. Пробегая аллеями парка, я заметил несколько обломанных толстых веток на деревьях. Стихия не пощадила и наш парк. Представляю, если бы наша дача находилась непосредственно на берегу или мы бы вовремя не проскочили «детский» шторм и попали по-взрослому! Однозначно, парк давно бы переломали ветры, и мы сожгли бы в печках экзотические экземпляры деревьев. А так, Бог миловал. Десяток сломанных веток не критично.

Свежим и бодрым спустился к завтраку. Через пять минут появилась мама, а чуть позже девушки.

— Доброе утро, «ундины», надеюсь, вы пребываете в добром здравии и в прекрасном настроении, — приветствовал я девушек стоя, — посмотрите, какое чудесное утро за окном, светит солнце, щебечут птицы.

— Извините нас, Александр Васильевич, чувствуем мы себя отвратительно, голова раскалывается, все мышцы болят, и очень кушать хочется, — призналась Её Высочество. — Если нас сейчас не покормят, то две разъяренные девушки уйдут на кухню и устроят там поедание запасов.

— Да-да, братец, я согласна с Анастасией, мы голодные, как две волчицы, и довел нас до такого состояния ты, — сверкнула глазами Тамара.

— Позвольте, но стихия неподвластна человеку! — возмутился я.

— Надо было покушать в каюте, как я предлагала, — продолжила возмущаться сестра, — и отправляться обратно. — Так нет же, тебе с Анастасией Станиславовной захотелось подняться на скалу, там пообниматься и покушать. Обратный путь прошел для меня словно в тумане, я ничего толком не помню. Надеюсь, ты не воспользовался беспомощным состоянием двух девушек?

— Сестрица, за кого ты меня принимаешь?

— За нормального и ответственного брата, который, подобно наседке возле цыплят носился с нами. А предыдущая фраза была шуткой, очень корявой, надо сказать, и неуместной, согласна, признаю.

— Тамара, ты несправедлива к Александру Васильевичу, он о нас проявлял заботу, — вступилась за меня Её Высочество. — Без его участия, мы бы совершенно оказались бы разбитыми еще до прибытия в Алушту. Он нас на руках носил, между прочим.

— Если на руках, тогда, да, я неправа, брат, прими мои извинения.

— Извинения приняты, и есть предложение приступить к завтраку, кто-то здесь подавал заявку на поедания быка. Или это мне послышалось?

Не послышалось и не привиделось. Тамара и Анастасия Станиславовна, очистили свои тарелки мигом и попросили добавки. Когда очередная порция говяжьих отбивных с гарниром была уничтожена, а девчонки голодными глазами окидывали стол, мама приказала подать чай с теплыми булочками. Чай мне достался, а за булочками мне нужно было тянуться на другой край стола. Девушки блюдо поставили между собой и кушали булочки с удивительной скоростью. Ничего пережду нападение жора на представительниц прекрасного пола в одной, отдельно взятой семье.

— Мама и мадемуазели, приглашаю совершить прогулку в парк, — предложил я дамам, когда они наконец-то вышли из-за стола. — Подышим свежим воздухом, полюбуемся тихим морем.

— Сашка, давай без моря, от одного воспоминания мне дурно становится, — скривила губы Тамара.

— Мне несмотря ни на что, наша вчерашняя прогулка понравилась, — тихо сказала Анастасия Станиславовна.

— Конечно, понравилась. На вершине скалы в Судаке с Сашкой обнималась, а потом в каюте вместе со мной дрожала и прижималась к брату. А потом он тебя еще и на руках носил.

— Сестренка, а ты не забыла, что и тебя я на руках носил, и тебя перепуганную и дрожащую, обнимал и успокаивал.

— Все-все сдаюсь, — примиряюще подняла руки Тамара, — а то наша гостья так густо покраснела, как бы шляпка не вспыхнула от этого.

— Доченька, а у тебя язычок острый, я бы рекомендовала тебя, думать, прежде чем что-то говорить, — вмешалась в разговор мама, — ты своими репликами, засмущала Анастасию Станиславовну. — Если и побывала она в объятиях твоего брата, то исключительно по стечению обстоятельств.(Ну графья, ну чуткие, воспитанные люди и страшно тактичные, Коля, ты бы немного подправил все эти диалоги, очень много внимания им, как-то даже стыдновато за них мне, ведут себя как портовые торговки или белошвейки, максимум, а то и хуже)

Так, переговариваясь, дошли до поляны, расположенной в самом дальнем краю нашего парка. Никто не устал, но удобные скамейки, обращенные в сторону моря, как бы приглашали нас присесть. Я оказался на одной скамейке с Её Высочеством.

— Александр Васильевич, согласитесь, море после шторма выглядит чудесно, — заявила Анастасия Станиславовна. — Я не буду возражать, если вы пригласите меня вновь совершить прогулку на яхте.

— Водные прогулки мы оставим на более позднее время, а завтра давайте дамы совершим конную прогулку на Белую скалу (в моем времени ее называли

Ай-Петри), — предложил я девушкам и маме. — Уедем на целый день, устроим там пикник, пожарим на костре мясо. Согласны?

— Это, молодые люди, без моего участия, — запротестовала мама, — я уже отвыкла седеть в седле.

— Да, брат, а нельзя ли где-нибудь поблизости провести пикник? — спросила сестра, — тащится в такую даль, чтобы съесть кусок недожаренного мяса, мне кажется излишнее.

— Тома, а как же романтика? Стоит свист в ушах от быстрой скачки. Сильный ветер раскачивает фигуры, находящиеся на вершине скалы, а у ног покорителей этой вершины весь мир.

— Допустим, гнать лошадей ты не позволишь, чтобы никто не свернул себе шею. К обрыву тоже не подпустишь. А с ветром и здесь нормально.

— Я правильно тебя понял, ты остаешься дома?

— Не предоставлю я тебе такого удовольствия, из вредности поеду с вами, — заявила Тамара и топнула ногой.

Когда вернулись в усадьбу, я приказал Клавдии Захаровне замариновать килограмма два свиного мяса, рассказал какие приправы для этого использовать. Увидел в глазах поварихи удивление. Также приказал на завтра приготовить корзину с провизией из расчета на троих человек. О количестве я не беспокоился, Клавдия Захаровна всегда грузит продукты в корзину с большим запасом.

Возвратившись с поездки к нашей морской команде, о чем я уже поведал, я отправился в библиотеку, намеревался написать техническое задание по совершенствованию пушки Плахова. Задумки есть, вот их и нужно воплотить в жизнь. Два часа мне дали поработать спокойно, а потом появилась сестрица.

— Вот, где ты от нас спрятался? — обрадовалась Тамара, — а мы по всему дому его ищем. — Спасибо, Гавриил Иванович сказал, что ты находишься в библиотеке. И долго ты будешь бумагами заниматься? Нам скучно.

— Знаешь ли, сестричка, некоторые люди еще и работают. Вот, странно, да? Но ладно, иди в гостиную, я скоро буду.

— И почитаешь нам новую сказку?

— Новую сказку я вам почитаю и спою, но только после ужина. Наберитесь терпения, договорились? А великовозрастные девицы что, не могут обходиться без культурной программы и развлечений, — меня эти постоянные инфантильные капризы, слегка переходящие в нытье, начинали раздражать, — может, книги почитаете, музицированием займетесь, рукоделием, а?

— Не будь таким букой, в кои веки встретились в теплой домашней обстановке. А ужина долго ждать, — надула губы сестра. — А как она называется, сказка новая твоя?

— Иди уже, дай серьезное дело завершить, все узнаешь вечером. Иди, иди, думаю, и для меня вы можете разучить и совместно исполнить песню, я был бы очень этому рад. Неужели не хочешь родному брату сделать подарок в такой форме?

— Анастасии сказал бы название, — продолжала надоедать Тома, ну что ты ей сделаешь, уже и ласково и на грани фола, так сказать, объяснял — ноль реакции на мои намеки и откровенно высказанные просьбы, что за детский сад.

— Она, как человек вежливый и хорошо воспитанный, не спрашивает, и я не говорю, может быть я хочу сюрпризом вам что-то рассказать. Ну, что ты, Томка, за человек? Порой безмерно меня удивляешь своей инфантильностью, пора замуж выходить, а в твоей голове сплошной ветер и ни капли желания поработать над собой, стыдоба!!! Чем ты раньше уйдешь, тем я раньше закончу, и смогу уделить вам внимание.

После этих слов Тамара словно испарилась. Я еще раз перечитал техническое задание, пересмотрел прилагаемые рисунки-схемы. Намеченную на сегодня работу я выполнил. Отправился, к ожидающим меня девушкам. Не скажу, что их общество мне в тягость, но из утвержденного мной плана работ на месяц начинаю выбиваться. Да и сестра становится иногда несносной.

Зайдя в гостиную, застал сестру за фортепиано. Она уже в который раз пытается правильно сыграть песенку «Летящий дирижабль» популярного автора песен и музыки, Виктора Снегова. До пения дело еще не дошло, не удается сестре пока чисто сыграть мелодию.

— О, Сашка, выдай нам «Дирижабль», у меня что-то не получается, — призывно посмотрев на меня, предложила Тамара.

Развлекать, так развлекать, ладно, так и быть, но кто бы меня самого развлек — произвольно возникли мысли об услугах мадам Мишель, а что я, монах, что ли? Вначале сыграл и спел «Летящий дирижабль», затем «Березу на ветру», «Васильковое поле» этого же автора. Потом, в полной тишине сыграл «Лунную сонату» Бетховена и «Полонез Огинского». От расспросов меня спас Гавриил Иванович, доложивший, что стол к обеду накрыт. Я понимал, что передышка у меня временная, и после обеда мама с девушками приступят к «пыткам». Пока ел, пытался выдумать правдоподобную историю, появления в моем репертуаре прозвучавших композиций. А, ладно, буду все списывать на контузию. Звучит в голове музыка, я ее играю. Только, мне кажется, нельзя афишировать это за пределами семьи. Вдруг недоброжелатели, услышав подобные заявления, отправят на медицинскую комиссию, и меня признают не совсем здоровым, проще говоря — душевнобольным, со всеми вытекающими последствиями.

На послеобеденную прогулку в парк я отправился с Анастасией Станиславовной. Мама оставила Тамару в доме, как я полагаю умышленно, хочет дать мне возможность пообщаться с девушкой наедине. Ну, мама, ну сваха!

Пока шли к поляне, на которой мы побывали утром, я не умолкал ни на секунду. Читал Анастасии стихи Сухого, между ними вклинил пару вещей Есенина, рассказывал анекдоты, одним словом, пытался обратить на себя внимание, и по возможности создать хорошее настроение. Признаюсь, мне было очень приятно находиться в обществе Анастасии Станиславовны, и делал это я не по просьбе мамы, а по собственному желанию. Не могу объяснить точно и уверенно, но в моей душе к девушке начало появляться какое-то новое необъяснимое чувство. Подобного ранее со мной не было. Может, это появляются симптомы влюбленности? Первые признаки появились вчера вечером, когда я нес ее на руках. Честно сказать, я испугался, подумал, что во мне просыпается те, старые, не самые лучшие черты характера, циничного охотника за женскими прелестями. Но прислушавшись к себе, понял, что это далеко не так, и словно камень с души упал.

— Александр Васильевич, вам нравится жить в Алуште? — спросила Анастасия Станиславовна, усевшись на скамеечку.

— Я здесь только для поправки здоровья. Приведу его в порядок, отправлюсь за новым назначением, турок мы не победили, они продолжают нам активно докучать и явно угрожают Отечеству.

— А заботитесь обо мне и о сестре только по повелению родителей?

— Я не из тех, кого можно заставить, что-либо делать против его воли. Общение с вами и сестрой доставляет мне удовольствие, и вы вольны располагать мной на весь период вашего пребывания в нашем доме.

— Вы, знаете, я о вас слышала много разных гадостей и боялась встречи с вами. Репутация ваша, скажу прямо, очень и очень далека от нормальной. Познакомившись, я поняла, что глубоко ошибалась, поверив слухам.

— Все, что вы слышали обо мне ранее — к сожалению, чистейшая правда, может кто-то от себя немного добавил, не суть важно. К счастью, все это в прошлом. Сам удивляюсь. Как я мог позволить себе вести такой образ жизни? От таких воспоминаний на душе становится противно и гадко.

— Не наговаривайте на себя. За дни нашего знакомства, я увидела вас настоящего, а не того, о ком судачили на каждом углу в Симферополе.

— Все течет, все меняется, и люди в том числе.

— Если верить словам вашей сестры, то вы изменились очень сильно. Но больше всего мне нравится, что вы общаетесь со мной, как с обыкновенной девушкой, не подчеркиваете мою причастность к императорской семье.

— Мне приятно говорить с вами, приятно доставлять вам удовольствие чтением стихов, пением песен, чтением сказок и игрой на фортепиано. И не важно, к какой семье вы принадлежите, главное, что вы хороший и добрый человек, поверьте, я это чувствую сердцем.

— Когда же ваше сердце это почувствовало впервые? — внимательно глядя мне в глаза, с улыбкой поинтересовалась девушка.

— Впервые — на стрельбах, соприкоснувшись с вами. А потом на яхте и в лодочном сарае. Вы так крепко обхватили меня за шею, наши лица находились так близко, что я только усилием воли заставил себя отстраниться от вас. Извините за бестактность, которую скажу, но я вас там чуть не поцеловал, стараясь избавить от страха.

— Как жаль, что я была тогда не в лучшем состоянии, и не смогла увидеть все ваши намерения.

— Анастасия Станиславовна, расскажите о своей учебе в институте, о себе, мне очень интересно — попросил я, стараясь сменить тему беседы, так как чувствовал, что могу зайти далеко в своих рассуждениях, и, набравшись смелости, поцеловать девушку.

— Что рассказывать? Выбор учебного заведения за меня сделала мать. Мои старшие сестры, учились в Москве, стали математиками, учителями языка и литературы. Самая старшая сестра — Людмила, постоянно находится рядом с императрицей, перенимает опыт управления государством, ведь ей предстоит наследовать трон. На декабрь этого года запланирована ее свадьба. Возьмет себе в мужья молодого человека — Григория, из баронского рода Кружилиных, живущего в Сибири.

Варвара и Дарья, тоже невесты на выданье, но мать и отец пока не определились, с кем бы хотели породниться. За границу сестры выходить замуж категорически отказываются.

Брат Сергей, окончил морское училище и отправился служить в Заокеанскую Америку. Вырос в чине, занял должность заместителя командующего военно-морской базой. Кстати, жену себе подобрал из местных. Не в смысле из коренного населения, а из переселенцев. Родители Амалии родом из Франции.

Мне же мать наказала стать хорошим хирургом, чтобы я могла приносить людям пользу. Учиться мне нравится, особенно осознавая, что в будущем мои знания будут полезны. Попав в стены института, я познакомилась с вашей сестрой, а чуть позже с вашими родителями. Они мне понравились.

Когда началась война, мы с Тамарой планировали поступить в какой-нибудь госпиталь сестрами милосердия, чтобы помогать раненым. Однако ваша матушка смогла нас убедить, что больше пользы от нас будет, когда мы закончим полноценное обучение. И, знаете, Ирина Анатольевна не взывала к нашей совести, не говорила каких-то громких речей, она просто рассказала несколько давних историй. Тогда тоже была война с турками, и она сама намеревалась поступить на службу в госпиталь. Но умные люди ей подсказали иное направление деятельности. Ваша матушка занялась благотворительностью и сбором пожертвований для нужд госпиталей. Благодаря ее усилиям, госпитали Москвы недостатка в лекарствах и медицинских инструментах не испытывали.

— Да, моя мама умеет быть убедительной.

— И Василий Михайлович ей под стать. Это он убедил меня приехать в Алушту. У нас в институте возникла пауза в занятиях и я не знала чем себя занять целую неделю, если честно, пауза, кстати, от наук голова пухнет. Ехать в Москву у меня желания нет. Что я там буду делать? За многие годы отсутствия родительский дом стал для меня чужим.

— Извините, за бестактный вопрос. Что стало причиной случившегося?

— Мне право неловко это вам говорить, я об этом никому не говорила, даже матери не сказала, а вам открою тайну. Знаю, вы никого в нее не посвятите. Я часто носилась по дворцу. Что взять с маленькой, подвижной семилетней девчонки? От нянек я постоянно пряталась, это была своеобразная игра. В тот день я тоже играла. Решила спрятаться в кабинете отца, там меня точно никто найти не смог бы, ведь без доклада в кабинет мужа императрицы вход строго ограничен. Заскочила в незакрытую дверь и застала отца и баронессу, не буду упоминать ее имя, в очень пикантном положении. Отец был вне себя от ярости. Наградил он меня несколькими хлесткими пощечинами и вытолкал из кабинета. После этого меня удалили из дворца. Какие там кипели страсти, я из-за возраста не понимала. Это уже повзрослев, смогла все понять и сделать выводы. Такая вот у меня не совсем веселая история. Дайте мне слово, что сохраните в тайне, сказанное мною.

— Даю слово офицера.

— Не могу объяснить, почему, но я вам верю. Вы никогда не предадите, и никогда не используете информацию во вред мне.

— В роду Вороновых никогда не было предателей.

— Я это знаю. А вот когда в роду Вороновых появились композиторы?

— Не знаю о таких. Все мужчины нашего рода посвятили свои жизни служению Отечеству, избрав военную стезю. Я, как и отец, стал артиллеристом. Дед мой, в прошлом, был кавалеристом. Прадед командовал пехотной дивизией.

— Откуда тогда в вашем репертуаре появились неизвестные музыкальные произведения? Ни я, ни ваши родные их ранее не слышали.

— Анастасия Станиславовна, прошу вас, только не смейтесь, и не подумайте, что я повредился рассудком. Неизвестные вам песни, стихи и мелодии, звучат в моей голове. Это случилось после ранения. Кто автор этих произведений я не знаю. Чтобы все это вам было легче воспринимать — просто считайте, что композитором и автором текстов песен являюсь я. Вот и все решение проблемы. Даю слово, что в плагиате меня никто обвинять не будет, уверяю вас.

— А если их услышит кто-то другой.

— Во-первых, я играю, пою, рассказываю и читаю только для семьи и для вас. А во-вторых, повторюсь: в плагиате меня никто обвинять не будет. Ну, находит меня Божье озарение, появился чудесным образом талант! А что, я не могу быть творческой личностью. Все вопросы, возникающие по этому поводу, я считаю, несомненно произрастают из моей прежней репутации беспутного человека. Все, с прежним покончено. Неужели мой новый образ вам не нравится?

— Ну почему же, — смущаясь, опустив глаза, сказала девушка, — нравитесь, — и, помолчав несколько секунд, как бы решаясь на поступок, продолжила. — Очень. Вы, правда, меня причисляете к своей семье? — тут же, поспешно изменив направление беседы, спросила она.

— Да. Вы дружны с моей сестрой, с уважением относитесь к моим родителям.

— А лично вы, как ко мне относитесь?

— С большим уважением и искренней симпатией. Вы очаровательная девушка, я вами восхищаюсь, мне очень нравится быть рядом с вами и вы сами — очень мне по душе.

Больше, не говоря ни слова, я обнял Анастасию Станиславовну и, не удержавшись, ибо это было уже сверх моих сил, жадно впился в ее губы поцелуем. Она мне с готовностью, но стыдливо ответила, однако весьма неумело — сразу видно: опыта у девушки нет совершенно. Наш сладкий поцелуй длился долго. Девушка совсем разомлела в моих объятиях и я их разомкнул, лишь когда почувствовал, что нам недостает воздуха. Мы жадно вздохнув, с восхищением посмотрели друг другу в глаза, непроизвольно почти вплотную приблизив их.

— Мы же никому не расскажем о нашем поцелуе? — после непродолжительной и восхитительной паузы, весело сказала Её Высочество. — Мне понравилось, если честно, но повторять сегодня не станем, подождем до завтра. Да и возвращаться в дом пора, чтобы не вызвать беспокойство у ваших родных, хорошо?

После ужина я играл «Бременских музыкантов», назвав «Историей бродячего трубадура». В детстве у меня была магнитофонная кассета «Бременских музыкантов» в исполнении Олега Онуфриева, я ее выучил наизусть, поэтому воспроизвести удалось все в полном объеме. Я пел все партии в лицах, пересказывал текст и следил за реакцией слушателей. После слов: «Нам дворцов, заманчивые своды, не заменять никогда свободы», мама и девушки устроили мне настоящую овацию и, не сговариваясь все вместе расцеловали.

В отличном настроении все разошлись по своим комнатам, время позднее.