Невозможно в это поверить, но…

Глава 12

На следующий день я отправился на рекогносцировку. Поручик Марков пережил первый бой успешно, не обгадился, и теперь, с высокоподнятой головой покрикивал на подчиненных. А вот мне покрикивать не хотелось совершенно. Перед перевалом была всего дюжина холмов, пригодных для укрытия пехоты и минометов на обратных скатах. В остальных местах развернуть позиции не было никакой возможности, турки легко могли достать нас из орудий. Это я так прикидывал, до того момента, пока нас не обстреляли турки возле одного из холмов. Снаряды легли с малым разлетом, похоже, корректировщик турок знает свое дело. Мы поспешили укрыться за складками местности, но и это не помогло. Вражеские снаряды перелетали холм и перепахивали каменистую почву в двухстах-трехстах метрах от нас. Враг пока бил наугад, и это нас спасало от гибели. Изменит он установки прицела, и нам может не поздоровиться. После очередной серии разрывов приказал всем покинуть укрытие и, пользуясь рельефом местности, со всех ног бежать к занимаемым нашим полком позициям. Легко сказать: бежать. Попробуйте это сделать, увешанным приборами. Правда, это относится больше к нижним чинам, они у нас главные носильщики. Когда вышли из-под обстрела, перевели дух. Я все время находился в арьергарде нашего маленького отряда и подгонял отстающих. Как ни смешно, но первым за бруствер, сложенный пехотинцами из камней, спрятался Марков, отменный бегун из него получился. Чемпион.

— Погоняли тебя турки, капитан? — добродушно улыбался подполковник Светлов, выслушав мой доклад. — Что, нет никакой возможности подобраться к перевалу?

— Печально, но факт. Я не могу переместить минометы на позиции, с которых на полном заряде достигну поражения целей. Вся местность хорошо простреливается орудиями противника.

— Да, минометы вещь хорошая, эффективная, а вот дальнобойность не очень. В связи с этим штаб подумал и разработал тебе отдельную задачу. Ты прекрасно видел, что с востока над перевалом нависают высокие скалы, надежно прикрывая позиции турок с фланга. По всем картам, нашим и турецким, горы обозначены, как непроходимые. По сути, оно так и есть, проезжих дорог нет, и турки об этом прекрасно осведомлены, это их территория. Но в Севани нашелся молодой контрабандист, который исходил окрестные горы вдоль и поперек. Вот он утверждает, что можно забраться на небольшое плато, ведя на поводу лошадей. Там он неоднократно пережидал непогоду и прятал товар. Ты сможешь затащить минометы на плато?

— Для перевозки минометов и боеприпасов на лошадях, у меня есть специальные приспособления. Большим получится караван, больше сотни лошадей. Кто нам обеспечит скрытность попадания на плато?

— Пластуны пойдут впереди с контрабандистом, а ты за ними следом.

— А пехотное прикрытие дадите?

— Зачем тебе на плато пехотное прикрытие? Засел себе и стреляй, там до перевала не более километра, сковырнуть тебя никто не сможет.

— Знает контрабандист о тропе, знают и другие, может, кто из местных у турок обретается. Не хочу оглядываться за спину, ведя стрельбу по противнику.

— Ладно, один взвод стрелков дам. Назначаю тебя командовать отрядом. Только ты пойдешь не напрямки, а кружным путем, крюк будет километров сорок. Отводим тебе на это трое суток. К тому времени подоспеют полевые орудия, а чуть позже подойдет пехотная дивизия. Готовность к началу боевых действий, как обычно, две красные ракеты. Ты после сигнала бьешь турок, стараешься выбить орудия, а мы займемся пехотой.

— Есаул Трофимов об этой тропе знает?

— Только в общих чертах, хаживать ему по ней не доводилось. Все иди, готовься, завтра выступаешь.

В аул Гешермахи прибыли под вечер. Кашевары уже разводили костры под котлами, начинали готовить ужин, а замыкающие лошади нашего каравана только втягивались в населенный пункт. Не ограничился я одним боекомплектом мин, взял два, увеличив караван на полсотни лошадей. Вместе с минами везли продовольствие для личного состава, фураж для лошадей, из расчета на неделю — солдат и животных кормить нужно.

За время пути пытался понять, отчего некоторым людям нравятся горы. Мне они совершенно не показались красивыми и привлекательными. Везде пожухлая мелкая трава, под ногами и под копытами лошадей противно шуршат мелкие камни. Даже на малой высоте легкий осенний ветер пробирает до костей. Может весной, когда природа просыпается после зимней спячки, и часть почвы покрывается зеленым ковром, все вокруг преображается и радует глаз, но сейчас созерцание природы вызывает только уныние.

В ауле три короткие и прямые улицы. Самая крайняя улица примыкает непосредственно к скале. Насчитал тридцать пять домов. У всех плоские крыши, некоторые поросшие невысокой травой. Мне аул показался нежилым, хотя подполковник утверждал, что здесь проживало около ста человек. Куда люди подевались? Тщательно проверив аул, обнаружили полтора десятка мужчин разного возраста. Через толмача узнали, что жители ушли из аула полгода назад, когда начался мор. Находившиеся в ауле мужчины тоже планируют уйти. Сюда они пришли, чтобы забрать оставшийся домашний скарб. От греха подальше загнали их в отдельный дом, выставили охрану.

Зашел в самый большой дом — его решили использовать для ночлега офицеров. Подождал, когда глаза привыкнут к полумраку, одна свеча не могла полностью осветить наше обиталище. Все офицеры батареи, командир прикрытия прапорщик-стрелок Салехов и десятник пластунов Добров накрывали импровизированный стол. Здесь же находился толмач и контрабандист. Добров попросил их не выпроваживать, так как наши солдаты довольно злы на турок. Посмотрел я на этих детей Аллаха. Одеты наши временные попутчики бедно, а вот обувь у обоих очень добротная. У толмача на ноги обуты отличные сапоги, а у контрабандиста ботинки с высоким голенищем на толстой подошве. Бедный и несчастный турок подобную обувь себе позволить не может, дорого она стоит. Странно это, очень странно, что-то здесь не так. Контрабандист, взглянув на меня, поспешно отвернулся, хотя перед этим внимательно прислушивался к беседе офицеров. По заверениям толмача, наш проводник-контрабандист не говорит и не понимает по-русски ни бельмеса. Не знаю почему, но мне показалось, что контрабандист ведет себя неестественно. Может, он что-то затевает? Даже посетила мысль, что он нас умышленно сюда завел.

Вызвал на улицу Салехова и Доброва, рассказал о своих подозрениях. Приказал выставить вокруг аула дополнительные посты. Добров привел к нашему дому весь свой десяток, приказал обустраиваться на ночь под открытым небом и обеспечить охрану.

Я уже собирался ложиться на тюфяк, когда заметил стремительное движение в мою сторону. На полном автомате я резко отскочил в сторону и нанес удар рукой наотмашь. И странное дело — в кого-то попал. Услышал сдавленный вздох и падение. Повернувшись, увидел на полу корчащегося и сжимающего в руке огромный нож контрабандиста. Сходу начал наносить лежачему удары ногами по корпусу, предварительно выбив нож из руки. От всей души старался. С большим трудом меня остановил поручик Мутных. Контрабандиста связали и через перепуганного толмача попытались у него вызнать о причине нападения. Он в основном молчал, только изредка что-то злобно и неразборчиво шипел или толмач так бестолково переводил. Мне это надоело и я вновь принялся обрабатывать контрабандиста, на сей раз кулаками. Когда лицо и уши превратились в кровавые и хорошо отбитые отбивные, контрабандист заговорил на хорошем русском языке.

Оказалось, ему хорошо заплатили за меня. Он должен был меня просто прирезать, поскольку я, с его слов, посланец шайтана на земле. Наниматель, некий Али, встретил контрабандиста в Севани и сказал, что если не выполнит работу, то пострадают родители и сестра. Обеспокоенный судьбой семьи, контрабандист согласился, тем более я неверный, лишить меня жизни для мусульманина благо. Обнаруженные нами в ауле мужчины должны были ему помочь уничтожить всех офицеров и, по возможности, поджечь ящики с минами. Хороши местные мирные жители, ничего не скажешь.

Хотел пристрелить контрабандиста, но Добров меня удержал, заверил, что теперь он его будет вести на поводке, как собаку, ведь другого проводника в нашем распоряжении нет. Тогда я приказал Салехову расстрелять всех запертых мужчин — таскать за собой табун пленных я не намерен.

Через пятнадцать минут прапорщик доложил об исполнении, добавив, что, не поднимая шума, всех перекололи штыками.

Долго не мог уснуть, пытался разобраться, кому я так успел здесь насолить, да так, что прислали ликвидатора. Как-то все удачно складывается. Из ниоткуда появляется знающий тайную тропу контрабандист. Ему почему-то в штабе полка верят и приставляют к моей батарее. В первом же ауле нас поджидает засада, которая выдает себя за местных жителей. Засада, по неизвестной причине, никакой активности не предпринимает, а герой-одиночка пытается мне всадить нож в бок. О том, что я пойду по этому маршруту, знали немногие: подполковник Светлов, его штаб и мои офицеры. В принципе, достаточное количество человек, чтобы информация попала к нужному человеку. Неизвестный Али. Он-то, каким боком ко мне? Я с местными не пересекался и, тем более, ни с кем не ссорился. В пути тоже никаких встреч на узкой дороге не было. Контрабандист внимательно следил за мной в помещении, но прямого взгляда избегал. Атаковал после моего разговора с Салеховым и Добровым. Может, ему кто-то дал команду меня зарезать? Тогда кто? В доме оставались только мои офицеры. Если не доверять товарищам по оружию, то с кем прикажите воевать? Одни вопросы, на которые я, к сожалению, не нахожу ответов. А ситуация очень мне не нравится. Ладно, постараюсь быть очень внимательным.

Весь день пути я периодически доставал револьвер из кобуры и тщательно его осматривал, хотел убедиться, что с ним все в порядке и я могу воспользоваться им в случае необходимости. Идущий впереди дозор из пластунов ничего подозрительного за день не обнаружил. На ночевку остановились под открытым небом. На наше счастье, между двумя скалами природа образовала ровную площадку, правда, площадь ее слишком маленькая. С большим трудом удалось там собрать весь караван воедино. Об установке палаток и речи не было, свободного места не было. Разгрузили лошадей, накормили их. Солдаты тоже получили горячее питание. Офицеры столовались из общего котла, а вот кофе нас угощал поручик Марков, отменный у него напиток получился.

Перед сном я, вместе с Марковым, проверил несение службы выставленными караулами. Все было спокойно, солдаты бодрствовали и действовали по уставу. Ну, раз все хорошо, можно отправиться отдыхать. Сделал несколько шагов, и провалился в темноту, почувствовав удар по голове.

— Давай, господин граф, приходи в себя, — с трудом доходили до меня слова, сопровождаемые легкими ударами по щекам.

Открыл глаза. Я лежал на голой земле в каких-то рваных обносках, связанный по рукам и ногам, а рядом на камне сидел поручик Марков.

— Ну, здравствуй Воронов, — ухмыльнулся поручик. — Оклемался? Вот и хорошо, значит, услышишь, что я хочу тебе сказать.

— Когда, ты, Василий Петрович, успел туркам продаться, предать Отчизну и своих товарищей, сука ты, тварь паршивая, гнида вонючая, мать твою?

— Никому я не продавался и никого не предавал. Я, как истинный патриот России и верный слуга престола, буду доблестно воевать с турками. Завтра мы займем боевую позицию и своевременно нанесем врагу поражение. Правда, ты этого не увидишь. Капитан Воронов в ходе проверки постов оступился и упал в глубокую расщелину. Утром я тебя там обнаружу и уверенно опознаю, ведь я с тобой учился в одном училище. Моему горю не будет предела.

— Неплохо придумал, скотина продажная. А зачем тебе все это, падаль?

— Не перебивай и не ругайся — бесполезно, я все поясню. На дне расщелины будет не твое тело, для этого уже есть труп. Переоденем его в твой мундир, обезобразим лицо до неузнаваемости. Среди офицеров жандармских ищеек нет, а «твой» труп таскать за собой не станем. Упокоим на тропе и крест поставим. Так закончит свой боевой путь славный капитан Воронов. Зачем мне все это? Отвечу прямо. Ты появился в ненужном месте, в ненужное время. Кто тебя просил привлекать к себе внимание Её Высочества? Пил бы, волочился бы за дамами, как это делал ранее и никто бы тебе слова не сказал. Так нет, ухаживать решился, цветы дарить, на прогулки по парку возить. Решил стать зятем императрицы? Заверю тебя: напрасный труд. Дни Маргариты II сочтены, не сегодня-завтра, на трон взойдет настоящий, достойный император. Он будет править правильно, а не представлять собой, какую-то размазню в юбке.

— На Станислава Леонидовича намекаешь, недоносок, вот кому продался, понятно теперь…

— Не намекаю, а говорю прямо. Я рад, что тебе все понятно, надо было тебе раньше понимать. Он станет родоначальником новой императорской династии Сергеевых. Если хочешь знать, у него уже есть наследник.

— Прижитый ребенок в грехе с одной из фрейлин государыни. К тому же по закону империи престол наследуется исключительно по женской линии, народ не воспримет наглое попрание закона, и не надейтесь.

— Признание ребенка наследником — дело времени. Маргариту, виновницу всех бед в стране, осудят и публично казнят, а ее дочерей отправят в дешевые дома терпимости вглубь страны, пусть доставляют удовольствие и радость обывателям. Все складывалось замечательно, но внезапно вылез ты со своим папашей. Ограничили контакты Анастасии, увезли в Алушту, а вдобавок ко всему, накрыли группу, которая должна была ее тайно увезти в Москву. Подгадили нам тщательно разработанную операцию. Ничего, с тобой вопрос решен, и до твоего папеньки доберемся.

— Ты хочешь меня убить? Сколько тебе заплатили?

— За твою смерть мне обещан титул графа.

— Вроде бы свободных титулов на сегодня в империи нет.

— Когда Станислав Леонидович взойдет на престол — появятся. Тебя я действительно хотел убить. В Гешермахи ты мне все карты спутал, захватив наших помощников. Потому я отдал приказ Мустафе-контрабандисту прикончить тебя. Не повезло ему, ты оказался прытким и жестоким, приказав расстрелять всех. Хорошо, что я своих друзей заранее предупредил, чтобы они не оставались в ауле.

— Среди, так называемых твоих друзей есть некий Али?

— Да, Али и Ахмед со мной давно работают. Я им регулярно поставлял живой товар из Москвы. Большим спросом в мусульманских странах пользуются русские красавицы, они отменные наложницы. Иногда я им предлагал крепких парней. Вот и тебя решил им продать. Ты сильный и здоровый. Если тебя кто-то купит в качестве евнуха в гарем, не прогадает. Я так подумал, что смерть для тебя слишком легкое завершение земного пути, а вот жизнь скопцом, станет настоящим испытанием. Граф Воронов станет рабом и неполноценным мужчиной. Согласись, хорошая месть тебе с моей стороны.

— За что же мне такая милость?

— Ты мне всегда не нравился. Еще в училище тебе все давалось легко. Предметы почти не учил, а всегда получал хорошие оценки. Мне приходилось ночами зубрить, и это не давало должного результата. Все твои выходки сходили тебе с рук, за тобой наши юнкера ходили толпой, ты всегда был в центре внимания, а на меня никто не обращал внимания, я как бы не существовал. Дамам ты тоже нравился. О твоем романе с баронессой Востриковой, когда мы учились на втором курсе, ходили легенды, по углам обсуждались пикантные подробности. Я же познал женщину только после выпуска, и то в борделе. Но теперь все наладится. Я скопил некоторую сумму денег, получу титул, и заживу в свое удовольствие. А ты, будешь прозябать в рабстве.

— Интересную сказку ты мне поведал, Васек. Думаешь, задуманное свершиться?

— У нас не так много сторонников, но они есть. Мы работаем над привлечением в наши ряды влиятельных людей.

— В условиях войны такие действия являются изменой Отечеству и воздастся вам за все содеянное по-справедливости, запомни, сволочь.

— Мы спасаем Отчество от гибели! — вскочил с камня Марков и пнул меня в бок ногой. — Это такие наглецы, как ты хотят пролезть наверх, затащив в постель Её Высочество.

— Ты будешь удивлен, но Анастасия, к сожалению, в моей постели не побывала.

— Ха-ха-ха, — заржал, поручик, — тогда тебя будет горше узнать, что первым у нее будешь не ты, да, собственно о женщинах тебе скоро и мечтать не захочется. Ладно, я все тебе высказал, пора возвращаться в лагерь, чтобы не хватились. Буду готовиться к театральному опознанию твоего хладного тела, неудачник! Может даже всплакну на твоей фиктивной могиле, дорогой мой командир, ха-ха-ха-ха, да…

— Возвращайся и хорошенько подумай, что ты будешь мне говорить, когда попадешь в мои руки. Слово офицера, обещаю: умирать будешь долго и мучительно. Не из-за того, что меня обманом захватил, а потому, что своим поганым языком коснулся имени Анастасии. Запомни это и бойся. Все, что делается в этом мире, все делается перед глазами Бога, и каждому по заслугам расплата. Знай, получишь, что заслужил.

— Не пугай, тебя уже нет. На твои угрозы мне плевать.

Марков удалился в темноту. Его подручные Али и Ахмед, приставив к горлу кинжал, развязали меня и защелкнули на руках кандалы, концы цепей присоединяли к своим поясам. Гуськом двинулись дальше по тропе. Когда стало довольно светло, оказались в маленькой пещере, которая незаметна с тропы. Разбойники затолкали мне в рот кляп и на хорошем русском языке предупредили, чтобы я вел себя тихо. Кляпом они не ограничились, на голову нахлобучили какой-то мешок. Сколько времени прошло — я не знаю, но по урчанию в животе понял, что уже близится обед. На границе слышимости долетели звуки проходящей мимо нас батареи, фыркали лошади, звенела амуниция солдат. Подзадержались батарейцы, однако, немудрено — ведь искали пропавшего командира, а найдя тело, хоронили. Да, Марков — порядочная сволочь, но как все хорошо продумал. Я не мог даже заподозрить его в таком неблаговидном поступке. А его причастность к заговору вообще вызвала у меня неописуемое удивление. Хотя, чему я удивляюсь: муж императрицы через своих подручных вербовал в соучастники государственного переворота таких же подонков. Со мной ладно, пока еще рано говорить о побеге, мало у меня информации, и не осмотрелся толком, а вот судьба моей Анастасии вызывала у меня тревогу. Вдруг заговорщики пойдут на крайние меры и мой отец не сможет им воспрепятствовать. От этой мысли сердце сжалось в груди, я чуть не заскрипел зубами. Да и как заскрипишь, кляп мешает. Выждав еще пару часов, разбойники сняли с меня мешок и повели по тропе вниз. Скорей всего, возвращаемся в Гешермахи.

Внимательно осматривался. Незаметно пытался проверить на прочность кандалы. Надежными они оказались, очень железными, хрен порвешь без помощи кузнеца. А недлинные цепи, которыми я был привязан к бандитам, не давали мне излишней свободы. Али и Ахмед — мужчины в теле, каждый из них тяжелее меня, и возраст примерно под тридцать. Встретишь такого в городе и не обратишь на него внимания: типичный представитель местного населения, с привычной в этих местах бородой и одеждой. О роде их деятельности внешность ничего не говорит. По тому, как бандиты двигались, я сделал вывод, что они много времени проводят в горах и пешие прогулки им даются легко. Меня разбойники предупредили, чтобы я шел ближе к скалам и не думал бежать — это осуществить невозможно.

Под вечер мы действительно попали в Гешермахи. Разместились в небольшом домике. Али вскрыл тайник — оказывается, он у них здесь был. Достал продукты, деньги, новенький карабин Дмитриевского. Бандиты меня накормили: дали пожевать несколько кусков сушеного мяса и пару маленьких твердых, как камень, лепешек. Хоть что-то, а то у меня в желудке была оглушительная пустота, аж эхом отдавалась. Бандиты по очереди охраняли мой сон, я не стал ничего предпринимать, надеялся, что моя мнимая покорность как-то усыпит их бдительность, и я смогу что-либо предпринять. Ни в коем случае я не собирался опускать руки и отказываться от борьбы: меня они еще узнают. Столкнемся — горлянки перережу обоим, подождите, ребята, использую малейшую возможность — я терпеливый, дождусь.

Утром, позавтракав, тем же мясом и лепешками, отправились строго на запад, от аула в горы уходила едва заметная тропка, по ней могли пройти только люди и то с большой предосторожностью. В одном месте я услышал шум воды и даже обрадовался, что смогу утолить жажду, а при благоприятных обстоятельствах утащить в воду своих надзирателей. Как я был разочарован, не передать. Вода была. На дне глубокой пропасти протекала быстрая речушка, и спрыгнуть вниз, без ущерба здоровью, не было возможности.

Двухсуточное скитание по горам закончилось в маленьком высокогорном ауле. Меня завели во двор ухоженного дома, сняли кандалы и заставили спуститься по лестнице в глубокую яму. Если мне не изменяет память, подобное узилище мусульмане называют зинданом. В яме уже были обитатели: двое мужчин, в истрепанной одежде и здорово обросшие. Местным языком я не владел, но вспомнил арабское приветствие, выученное мною в Сирии. Как ни странно, меня поняли и ответили. Но беседы не получилось, я совершенно не понимал их языка. После нескольких попыток поговорить со мной, мужчины заняли импровизированные лежанки. Мне досталось совершенно голое ложе, сколоченное из нескольких толстых бревен. Видно, что ложе использовалось часто, поскольку бревна отшлифованы до блеска.

Перед заходом опечаленного моей судьбой солнца в яму, на небольшом дощаном щите, опустили три миски с исходящим паром жидким варевом и с тремя кусками хлеба. Ложки лежали в мисках. Еду прикончили быстро, давно я не ел горячего. Запили съеденное угощение водой из ведра, находящегося в яме. Наши тюремщики подняли пустую посуду, а спустили емкость, которая без сомнения предназначалась для отправления нужды, воняла она соответственно. Сервис, растуды его на все стороны!

Лежа на твердых бревнах, прикидывал шансы на побег. Яма глубокая, метров семь не меньше. Стены ровные, даже при слабом свете я увидел, что они гладкие, зацепиться не за что. Единственный путь наверх — только по лестнице. Подручных материалов, из которых можно связать канат, не наблюдалось. Яма накрыта решеткой, сколоченной из тонких жердей. Посреди, имелась откидная дверца, через которую опускалась лестница, пища и туалетная бадья.

Ладно, допустим, выбрался. Куда бежать? Я неплохо запомнил тропу, по которой попал сюда, но местные смогут легко догнать меня, ведь они здесь ориентируются значительно лучше. До известного мне аула Гешермахи два дня ходу, а без еды и воды, проделать этот путь почти нереально. Уходить вглубь территории, без провизии тоже не вариант. Языка я не знаю, любой и каждый распознает во мне чужака. Результат может быть еще хуже. Выбраться из ямы и вырезать весь аул — задача тоже трудновыполнимая, я не могу похвастаться неубиваемостью Рембо, и оружия никакого нет. Пока остается одно: ждать удобного момента для побега и попытаться с помощью коллег по несчастью освоить местный язык.

На следующий день я был «удостоен» чести выносить наш туалет. Тюремщики опустили лестницу, а мои сокамерники показали жестами, что мне делать. Медленно поднимаясь по перекладинам лестницы, я крепко удерживал в руке воняющую бадью, не хватало еще уронить ее, тогда все наши спальные места будут временно недоступны, и меня за это не похвалят.

Выбравшись из ямы, сразу попал под прицел троих крепких, бородатых мужчин, вооруженных карабинами. Один подталкивая меня к калитке в высоком глинобитном заборе, жестами показал, что нужно делать. Калитка вывела меня прямо к ручью. Содержимое выливалось в ручей, а бадья вешалась на специально вбитый в дно кол, чтобы бегущая вода могла емкость отмыть. Подталкиваемый в спину прикладом карабина я вернулся к яме, так ничего толком и не рассмотрев.

Два месяца я просидел в каменной тюрьме. Раз в три дня, когда подходила очередь, выносил бадью с испражнениями. Один раз в месяц, нам, по очереди, позволялось помыться теплой водой. Взамен истрепавшейся одежды выдавали лохмотья такого же состояния. Кормили, правда, нормально. Один раз дали по небольшому куску баранины.

С сокамерниками я нашел общий язык. Буквально на второй день они начали учить меня языку. Учеба была своеобразной. Сначала указывали пальцем на предмет, а потом называли его несколько раз на турецком языке. Я повторял. В день учил не более тридцати слов, которые перед сном обязательно повторял вслух. С каждым днем слов становилось больше, и я продолжал все повторять, на память я, слава Богу, никогда не жаловался.

Мало-помалу завязалось общение.

Шапур, перс, тридцати двух лет от роду, отец двух девочек, родом из Тегерана. Окончил Тегеранский институт, недавно преобразованный в университет, по экономическому профилю. Работал представителем шахского правительства в Астрахани, где занимался закупкой зерновых культур. Восемь месяцев назад был ограблен и похищен неизвестными. Теряется в догадках о причинах похищения.

Кямил, как он выразился: смесь турка и татарки, чуть старше — ему тридцать семь, холост. Учился в Париже, имеет диплом бакалавра права. Полгода назад занимал пост судьи в Анкаре. Попал в зиндан благодаря влиятельному землевладельцу Анвар-паше, который проиграл дело в суде, где председательствовал Кямил. Удивляется, почему его просто не убили, а отвезли неизвестно куда.

Мне удалось удивить своих друзей по несчастью, когда они узнали, что я русский офицер, воевавший с турками.

Вот так однообразно проходили наши дни заточения. За это время я успел тоже отрастить длинную бороду. Как отмечал Шапур, теперь во мне тяжело узнать русского, я больше похож на типичного перса. Если я достаточно хорошо освою язык, то и вовсе смогу скрыть истинное происхождение. После этого заявления сокамерника, я попросил обучить меня письменности. Это оказалось непростым делом. С удивлением я узнал, что меня учили не турецкому языку, а фарси, относящемуся к семье индоевропейских языков, распространенному в Иране. Я точно помнил, что в турецком используется латинский шрифт, а Шапур начал мне показывать буквы в виде крючков, закорючек и галочек. Пол нашей тюрьмы был хорошо утрамбован ногами предыдущих обитателей, поэтому, чтобы изобразить какую-либо букву, приходилось прикладывать значительные усилия, царапая камнем ровную поверхность. Ох, уж эти арабы с персами вместе взятые! Не могли нормальный алфавит придумать! Но делать было нечего, довелось изучать так. К исходу шестого месяца сидения, я уже мог довольно быстро писать и читать. С каллиграфией, правда, проблема, но я не отчаивался, дайте мне нормальную ручку и бумагу, и вам изображу все в лучшем виде. Я, с помощью Шапура, заучивал на фарси бессмертные стихи Омара Хаяма, персидского философа, математика, астронома и поэта. Да, жил этот великий человек в XI веке, но его стихи и его философские труды не потеряли актуальность и сегодня. Каждое утро, по требованию Шапура, я рассказывал стих или пересказывал трактат. После завтрака, на полу тюрьмы писал письма жене Шапура, трогательного содержания. По предложению товарищей, я называл себя Искандер, это адаптированное на местный манер имя Александр. Непривычно, но сойдет, с учетом сложившейся ситуации.

Помимо языковой тренировки, я занимался гимнастикой, старался держать тело в тонусе. Мои товарищи, поначалу считали занятия блажью, а потом, от безделья, тоже приобщились к тренировкам. Охрана на нас не обращала никакого внимания, за исключением времени кормежки и выноса отходов жизнедеятельности.

Я вел календарь, каждый прожитый день отмечал вертикальной риской на стене, рядом со своей лежанкой. Сегодня зачеркнул двести тридцать пятый день. Господи, скоро восемь месяцев, как я нахожусь в тюрьме! А как там моя любимая Анастасия, как Тамара и родители? Произошел ли дворцовый переворот в России? Кто уцелел? Удалось ли победить турок? Эти вопросы я себе задавал каждый день. Никто мне на них вразумительного ответа не даст. Естественно мы обсуждали войну, Шапур с Кямилом уверяли меня, что Россия разобьет турецкие войска. Шапуру по большому счету все равно кто победит, а Кямил желал поражения Турции, так как был сильно обижен. Он был уверен, что наступающие русские войска разорят земли Анвар-паши, а его пристрелят, как бешеную собаку, ух, недостойный шакал, тьфу.

Где-то в мае, если верить моему календарю, о нас внезапно вспомнили. Предполагаю, что в это время, после зимы, открылись все перевалы в горах. Подняли на поверхность и, держа на прицеле карабинов, позволили качественно помыться. Появившийся цирюльник, привел в порядок наши бороды и головы. Стали походить на вполне нормальных людей. Одели в не новую, но целую одежду. В яму нас больше не загоняли, а разместили в маленьком сарае. Появился Али и сказал, что завтра мы покидаем гостеприимный аул. Так оно и произошло. Нам навесили на руки и ноги кандалы на цепях, и мы начали спускаться в долину — так определил Кямил. Потратили целый день, с двумя привалами, разрешали только попить воды и оправиться. Уже в сумерках попали в одинокостоящий дом среди возделанных полей. Хозяин, по приказу Али, нас сытно накормил. В доме есть дети, как они не вели себя тихо, но иногда их разговор был слышен. Вот она реальная возможность удариться в бега. Я предложил Кямилу и Шапуру этим воспользоваться. Втроем мы одолеем Али, а хозяин дома вряд ли вступится за гостя, видел я его выражение лица: кроме страха никакого уважения. Али оказался опытным. По очереди вывел нас в сарай и привязал за шею цепью к столбам, на звеньях цепи защелкнул замки. При всем желании, освободиться невозможно. Ночевать Али остался вместе с нами, улегся так, чтобы к нему никто не смог дотянуться даже ногой. Облом, господин капитан, констатировал я очевидный факт, опять пролет, да-с. Гадство, надо ждать и ждать очередного удобного случая. Что-то мне подсказывает, что он в ближайшие дни не подвернется, очень уж профессионально действует Али, сволочь.