Не наследник, которому по…

Глава 27

Мои пальцы уверенно порхали над клавишами рояля, рождая в его недрах печальную мелодию, трогавшую за самые глубинные душевные струны. Я не бил, нет, я почти нежно и ласково вжимал клавиши до конца, добиваясь глубокого и насыщенного звучания.

В полнейшей тишине актового зала, мелодия разносилась в стороны, то поднимаясь до потолка, то опускаясь к самому полу. Она волнами гуляла от стены к стене, лёгким звоном отдаваясь в больших стрельчатых окнах и сквозь раскрытую дверь проникая дальше в коридор, заставляя вечно торопящихся студентов замедлять шаг, оглядываясь в поисках источника этих необычных чарующих звуков.

Наконец, я взял последнюю ноту и замер. Некоторое время присутствующие в лице ректора Светланы Иосифовны, проректора по внеучебной деятельности Мельпомены Лаврентьевны, с которой я пересекался впервые, врио преподавателя по магическим поединкам Юпитера Фёдоровича и ещё нескольких преподавателей и студентов старших курсов, доселе мне неизвестных, молчали. Затем Кладенец прокашлялась и с толикой неуверенности в голосе произнесла:

— Не ожидала от вас, если честно, Рассказов, что вы и такими талантами обладаете. Что это было, если не секрет?

— Соната для фортепиано номер четырнадцать, до-диез-минор, сочинение двадцать семь, номер два “Лунная соната”, часть первая, — с лёгким наклоном головы ответил я.

Вновь наступившую тишину прервал Угрюмый, что пребывал в мрачном расположении духа с видом полностью соответствующим фамилии, демонстративно, всё исполнение сидевший скрестив руки и нога на ногу:

— Всё это замечательно, но мы подбираем среди студентов первых курсов кандидатов на международный турнир по боевой магии, вообще-то.

— Да, — вновь повернулась ко мне ректор, — Дрейк, мы просили продемонстрировать, что вы умеете, предполагая, что вы покажете степень владения вашей стихией.

— Простите, — ответил я, дёрнув подбородком и откидывая назад доросшие до плеч волосы, — увидел инструмент и не удержался.

— А что, — внезапно вскочил один из преподавателей, знаете, а я давно считаю, что залог успеха это всестороннее развитие человека. Особенно творческое. Мы всегда раньше проигрывали в турнире почему? Потому, что у наших студентов было всё неплохо с силой дара, но весьма печально с фантазией. Вот скажите, — обвёл он рукой зал, — многие ли из наших прошлых участников международного турнира, умели играть хоть на одном музыкальном инструменте?

— Как, извините, — поднялся тут другой преподаватель, — вы предполагаете они будут сражаться с противником? С балалайкой в руках? Очаровывать его звуками скрипки? Или быть может нежными трелями флейты?

Тут Угрюмый саркастически усмехнулся, вставил свои пять копеек:

— А что, балалайка тоже иногда ударный инструмент. Видел я как ансамбль народной песни и пляски гитаристов испанских после концерта по сцене гонял. Устали потом гитары с голов снимать.

— Да, Юпитер Фёдорович, — повернулась к нему ректор, — вы же у нас отвечаете за подготовку студентов по боевой магии, вам и решать, подходит Рассказов, с такими талантами для команды, — она покосилась на фортепиано в углу сцены — или нет.

“А ловко она ответственность с себя сняла, — подумал я, — какое бы ни приняла решение она сама, кто-то из преподов будет всё-равно недоволен, и при случае будет ей об этом припоминать, отношения внутри преподавательского коллектива всегда более тесные чем просто начальник-подчинённый. А вот с Угрюмым такое не прокатит, во-первых смельчаков ему предъявить претензии вряд ли найдут, а во-вторых, он ничего и слушать не станет, пошлёт подальше сразу”.

— Хм… — маг попрожигал меня недовольным взглядом, почесал повязку на глазу, затем, подумав, ответил, — я бы, конечно, в шею гнал этого наглеца, терпеть не могу аристократов, но спорить не буду, мозги у него работают, он это доказал, хотя бы даже в ситуации с сли…

— Кхе, кхе, — тут же громко кашлянула ректор, выразительно взглянув на Угрюмого.

— Хм… — оборвал себя на полуслове тот, — в общем, показал. С сильным даром мы и так найдём, но нужен кто-то, умеющий быстро соображать непосредственно на поле, там где у меня не будет возможности подсказать. А будет он играть при этом на пианине или не будет, мне до фени-вениковой.

— Это рояль! — воскликнул тот препод, что толкал речугу в мою поддержку.

— Да хоть виолончель, — лениво заметил маг, — это сути не меняет.

— Квин Евграфович не кипятитесь, — принялась успокаивать вскочившего в возмущении на ноги преподавателя Кладенец, — мы прекрасно понимаем, что ваш курс магической музыки не менее важен, чем другие дисциплины, но прошу, давайте не искать поводов для обид, Юпитер Фёдорович не имел желания вас обидеть.

Я с интересом посмотрел на препода, что вёл в Академии музыку. Занятия он начинал вести только со второго курса, поэтому мы не пересекались, но фамилию я его знал — Арий. Или, если полностью — Квин Евграфович Арий.

На самом деле, в моём прошлом мире было целое направление магии с помощью музыки. Правильно подобранные гармонические коллебания могли существенно усилить любое заклинание. Впрочем, я вспомнил, какой профанацией были другие дисциплины и, на всякий случай, радоваться перестал, не факт, что это не окажется обычным совершенно немагическим, а лишь выдающим себя за таковое, пением.

— Хорошо, — одёрнув косуху и поправив бандану, Квин Евграфович встопорщил с вызовом бороду и пристально посмотрел на меня, — молодой человек, один только вопрос.

— Да? — приподнял брови я.

— Ваша любимая рок либо металл-группа?

— Анал Натрах, — незамедлительно произнёс я.

— Рассказов! — мгновенно вспыхнула ректор, — что вы себе позволяете, как вы смеете такое говорить в присутствии старших?!

— А что? — непонимающе посмотрел я на неё, — вам не нравится Анал Натрах?

— Мне?! — Кладенец сначала запунцовела, потом побагровела, несколько раз порываясь что-то сказать, затем возмущённо воскликнула, — я приличная женщина, и анал натрахом не занимаюсь!

— Кхым… — привлёк к себе внимание Арий, — Светлана Иосифовна, то, что сказал студент, это название английской деф-металл группы. На русском немного неблагозвучно звучит, особенно с таким ужасающим акцентом, но, в целом, они весьма достойные представители жанра.

— Да? Гм… а я… гм… ладно, — ректор отвела взгляд, стараясь не встречаться со мной глазами.

— А из наших групп? — вновь спросил Квин Евграфович, — можно любого жанра.

— Любого? — я почесал затылок, — ну тогда Взрыв кабачка в коляске с поносом.

Кладенец снова дёрнулась, набрала в грудь воздуха, но затем опять посмотрела на преподавателя музыки. Как-то сразу сдувшись, устало уточнила:

— Что и такая группа тоже есть?

— Эм… — Арий покосился на меня, но нехотя кивнул, — есть, правда, вкусы у студента слегка странноваты.

Я приободрился, но следующая фраза вновь заставила меня вернуть на лицо непроницаемое выражение.

— Но, однако, это говорит о том, что студент не является ведомым и не ориентируется на выбор большинства. Считаю, что он подходит для команды академии.

— Ну тогда решено, — быстро произнесла Кладенец, — Рассказов, вы приняты в команду. Дальше вашей подготовкой займётся Юпитер Фёдорович, а пока можете идти и скажите чтобы следующий заходил.

Природная сдержанность не дала мне высказать всё, что думаю, потому что видал я эти соревнования в одном месте, очередная ерунда, отвлекающая от главного. Впрочем, нет-нет, но вспоминал я слова новоявленного папаши, что поучиться в академии будет полезно. Может поэтому посопротивлялся исключительно проформы ради. Ну сделал вид, что не понял вопроса, сыграв на рояле, ну выбрал названия музыкальных групп попровокационней, но это же так, мелкое хулиганство от силы. Не тянет на серьёзное сопротивление. К тому же я видел, что Угрюмый, хоть и отыгрывает свою роль, проявляя демонстративную неприязнь, но, по какой-то причине, хочет, чтобы я был команде. Поэтому решил не сопротивляться и посмотреть, что будет дальше.

Я сидел в нашем тайном клубе физики, в большом деревянном, чиппендейловском кресле с подлокотниками, наслаждаясь бокалом отличного кьянти. Поза моя была расслабленной, нога закинута на ногу, глаза чуть прикрыты. Ничего не мешало вдыхать терпкий аромат вина и наслаждаться негромко играющей классической музыкой.

— Эх, — вздохнул я, чувствуя накатившую ностальгию, глянул вино на просвет, — сюда бы ещё печень с тушеными бобами…

— Какую печень? — влезла любознательная Анюра, что давно уже самостоятельно занималась какими-то своими разработками.

— Человеческую, — рассеянно сообщил я.

— Что?! — Светлова, чуть отшатнулась от меня, испуганно глядя.

— Что? — очнулся я от воспоминаний.

— Э-э, ничего, — та натянуто улыбнулась и быстро ретировалась к своему столу.

— Босс, ты бы завязывал с такими шутками, — пробасил Валуа, он в отличии от Анюры, опыты не ставил, в основном интересуясь разработками других, впрочем, пару раз он какие-то химические реакции проводил, исследуя результат чем-то типа лакмусовой бумажки, — она же за чистую монету всё принимает. Или ты не шутил?

Услышав такую длинную фразу от своего подручного, я даже немного удивился, обычно тот был куда более немногословен. Но ответил, с легкой улыбкой:

— Конечно шутил, конечно. Это была печень ягнёнка.

— Ягнята? — услышала последнее слово проходившая мимо Яна, — ой, они такие милые, так нежно бе-бе-кают.

— Не знаю, — пожал плечами я, — ни разу не слышал, у меня они всегда молчали.

— Наверно они были слишком испуганы, — предположила девушка.

— Возможно, — качнул головой я, — но скорее потому, что были мертвы и у них не было голов, чтобы бе-бе-кать.

Валуа вновь вздохнул, но ничего не сказал. В целом, последнее время он странно себя вел, нельзя было не заметить, как сильно изменилось его поведение. Словно та роль, которую он отыгрывал, стала его тяготить.

Допив вино, я со стуком поставил бокал на стол, опёршись о подлокотники, энергично поднялся с кресла, сказал здоровяку:

— Николя, пройдёмся.

— Да, босс, — кивнул тот, откладывая в сторону журнал “Кэтс” на польском языке.

Правда только я знал, что под обложкой фривольного содержания скрывается очередной выпуск “Популярной механики”. Вероятно ему было проще объяснить наличие в руках порнухи, чем научно-популярного издания.

Вот только среди нас ему незачем было скрываться, возможно, правда, он делал это по привычке, так и не избавившись от выработавшихся в средней школе рефлексов.

Мы отошли в дальний угол помещения, там где нас не мог услышать никто посторонний и опершись рукой о каменную кладку, я посмотрел искоса на здоровяка, а затем произнёс:

— Ну, рассказывай.

— Что рассказывать, босс? — прикинулся веником Валуа.

— А вот что ты хочешь мне рассказать, то и рассказывай, — прищурился я в ответ, — я же вижу, что тебя что-то гнетёт. Что-то заставляяет всё время выбиваться из образа. Не спорь, я прекрасно вижу когда ты играешь, а когда нет. Зачем тебе это надо, вопрос другой, я туда лезть не собираюсь, но если что-то касается меня лично, прошу говорить без утайки.

Николя напрягся, поморщился. Задумался о чём-то, затем, секунд через пять, обернулся, проверяя нет ли кого поблизости и оветил:

— То, что ты делаешь, босс, вся эта наркота, это плохо босс. У меня брат старший от неё сторчался и помер.

— Соболезную, — спокойно ответил я, затем добавил, — но с наркотиками, особенно психотропами, самая большая беда, что изначально это препараты для лечения психических, в основном, болезней, которые начали употреблять здоровые люди, зачем-то. Если бы это так и оставались больничные препараты, никакой проблемы бы не было. Это как с анаболиками. Они были призваны лечить дистрофию, но затем кто-то подумал, а почему бы с их помощью не преодолеть физиологический предел объёма мышечной массы и понеслось. И теперь имеем, что имеем.

— И всё-равно, это плохо, — убеждённо заявил здоровяк.

— Спрос рождает предложение, — покачал головой я, — проблема не в самих наркотиках, проблема в людях. В головах. В лени элементарной. В нежелании прилагать усилия чтобы получать дофаминовое вознаграждение от собственного организма, а желание получать его на халяву, не прилагая усилий. На мой взгляд, это тоже элемент естественного отбора. Если ты слаб волей, если ты не хочешь прилагать усилия для получения вознаграждения — ты должен быть отсеян, так как не несёшь пользы, не работаешь на развитие человечества как вида. Разум, мой друг, это наше эволюционное преимущество, но если его не развивать дальше, то эволюция остановится и ветвь развития станет тупиковой, а это гарантированно приводит к вымиранию всего вида. Поэтому извини, но поддавшиеся наркотикам, чей разум не может критически оценивать весь будущий вред, это слабые люди тормозящие эволюцию и соответственно, виду не нужные.

— Любая человеческая жизнь важна, — стиснув зубы, вымолвил Валуа.

— Не для вида и не для эволюции, — покачал я головой, — это как в игре с адаптивным уровнем сложности, чем легче тебе игру проходить, тем сильнее игра начинает прохождение усложнять, добавлять врагов, усиливать их. Так с болезнями, мы победили одни, но появились другие. Мы создаём антибиотики, а бактерии постепенно вырабатывают к ним резистентность и это заставляет нас искать новые антибиотики и способы борьбы. Пойми, на любую нашу хитрость эволюция придумает свою, этот процесс не остановить. Когда ты находишь лайфхак или баг и думаешь, что смог её обмануть, она просто смеётся тебе в лицо и кардинально меняет игровые механики. И человеческие жизни, а вернее смерти, всего лишь естественный элемент этого движения, естественный процесс развития вида. Слабые умирают, сильные идут дальше.

— Это… это… это не по человечески, — выпалил парень совсем уж по-детски наивный аргумент.

— Не по человечески, — кивнул я, — но эволюции нормы морали не ведомы. Да и в целом, она не какой-то заведомо проработанный план, схема, порядок действий, это игра случайностей. Меняются условия, меняются внешние факторы, и вот уже вид, который ютился на задворках этого мира, внезапно становится доминирующим. Если вдруг окажется, что в будущих условиях преимущество за неграми, значит в перспективе населять Землю будут негры. Если за азиатами — то азиаты. Если самым эволюционно эффективным будет смесь негров с азиатами, значит через какое-то количество времени планету будут населять негро-азиаты.

— Да, и почему же тогда у нас сейчас такое разнообразие рас? Почему, в ходе истории не осталась исключительно какая-то одна?

Я взглянул на Валуа, затем усмехнулся:

— Эх, Николя, с точки зрения эволюции, мы перестали быть обособленными ветвями человечества, соединившись в один многообразный вид, совсем недавно. Дай эволюции время и уверяю, через сто тысяч лет расы будут совсем другими. Там, впрочем, и сам вид человека может измениться. В общем, не забивай себе голову лишними размышлениями.

Здоровяк постоял набычившись, затем буркнул:

— И всё же, важна жизнь каждого человека.

После чего, развернулся и отошел обратно к креслу в котором сидел, тут же закрывшись ото всех своим журналом.

— Для этого самого человека, — негромко добавил я, — только для него самого.

Я постоял ещё, вновь прокручивая наш разговор в голове, затем почесал макушку и недоумённо пожал плечами:

— И с чего он решил, что я делаю наркоту? Всего-то раз препода удивил, но он нас просил.

Махнув рукой, решил не обращать на Валуа внимание. Станет старше, пройдет этот юношеский максимализм, огрубеет характер, разовьётся некоторый фатализм, и он поймёт меня. Вот тогда, возможно, мы этот разговор с ним и продолжим. А пока у меня были дела поважней.