— Рассказов, стой! — прозвучал холодный окрик, стоило мне, распрощавшись с новым папашей, вылезти из потайного хода и пройти пару коридоров.
К моему некоторому удивлению путь мне преградила подружка Горшкова и Иванова, Эма. На девушке был длинный плащ до пят, а лицо горело решимостью и вызовом.
— Чего тебе? — вежливо уточнил я.
— Где ты ходишь?! — стукнув ножкой требовательно спросила она, — передвижения студентов по академии запрещены после одиннадцати ноль ноль. Я ждала тебя у твоей комнаты, но в одиннадцать ты там не появился. Давно за полночь, а ты ещё не в кровати!
Я приподнял брови, в некотором сомнении покрутил головой, посмотрев себе за спину слева, потом так же справа, после чего, переспросил:
— Ты меня точно ни с кем не перепутала? Гаврилы и Такаюки здесь нет.
— Нет, Рассказов, мне нужен именно ты! — уперла та руки в боки.
— Зачем? — поинтересовался я, разглядывая плащ на ней, — неужели тоже хочешь меня в свою команду подкаблучников загнать?
— Никого я не загоняю, — возмутилась та, — их отказ от мяса и выбор в пользу сои, это их добровольное решение. Они как и я, хотят стать веганами.
— Ну да. Ладно, — я помахал ей рукой, — не буду говорить, что был рад тебя видеть, ненавижу врать, но в целом, диалог был познавательный. Передавай своим соебоям от меня привет.
Я попытался её обойти, но она вновь преградила мне дорогу, сказала с вызовом:
— И что, даже не хочешь узнать, зачем я тебя искала?
— Не особо.
— И всё-таки, — она сверкнула глазами, глядя снизу вверх, — я скажу. Я хочу, чтобы ты был моим!
Она подошла практически вплотную, прожигая взглядом, словно пытаясь меня подчинить своей воле. Но подобная попытка вызвала у меня только смех.
— Извини, подруга, но я уже сказал, ряды твоих подкаблучников я пополнять не намерен.
Покачав головой, я шагнул вбок, чтобы пойти дальше, но она шагнула следом, не давая мне этого сделать.
— Забудь про них, — фыркнула она, — они мои игрушки и только. Я ими кручу как хочу и делаю, что хочу. А мне нужен самец, такой как ты, дерзкий и норовистый как необъезженный мустанг, своевольный и гордый, которому не надо говорить что делать, не надо командовать и пасти. Который нормально трахнет, а не будет каждые пять секунд переспрашивать — “тебе не больно?” и уточнять не слишком быстро ли он двигается.
— Слушай, у вас на красном факультете таких мустангов целые табуны пасутся, выбирай любого, — хмыкнул я.
— Они тупы, — скривила губы девушка, — а я хочу умного.
— Ну на желтом парней глянь, — предложил я ещё один вариант.
— А эти хуже подкаблучников, — отмахнулась девушка, — эти даже поцеловать не решатся.
— Я тоже с жёлтого.
— Ты исключение, — она прижалась ко мне, сказала с придыханием, — ты единственный и неповторимый.
— Не интересует, — ответил я, мягко отстраняя от себя девушку.
— А если так? — Эма отскочила, и распахнула плащ, под которым не оказалось почти ничего, кроме кружевных трусиков и такого же кружевного лифчика.
Спросила, прищурившись:
— Ну, как тебе? Не хуже, чем у твоей Анюры. Ты же трахаешь её, трахни и меня.
Тело у неё и вправду было неплохим. Правда, верх слегка проигрывал низу, поэтому зад казался слегка тяжеловат, но в целом, вполне нормальная женская фигура. Ни худая, ни толстая. Спортзалом там, впрочем, тоже не пахло, но пока вполне вытягивало за счёт молодости. Вот лет после двадцати пяти да, без некоторых усилий, фигура начнёт расплываться.
Мою заминку и изучающий взгляд она интерпретировала по своему и победно заулыбалась. Зря.
— Извини, — ответил я, — ты не в моём вкусе. Поэтому ничем помочь не могу. Но могу посоветовать Такаюки-куна. Он тебе точно не откажет.
Лицо девушки закаменело, побледнело и стало напоминать какую-то маску. Затем разом оно искривилось в гримасе злобы, глаза полыхнули ненавистью.
— Ты об этом пожалеешь, Рассказов! Пожалеешь!
Она запахнула плащ, и затем, подхваченная порывом ветра, унеслась по коридору вдаль.
— Мда, — пробормотал я, глядя ей вслед, — ещё одна меня ненавидит. И что им всем надо? Тогда угрожали, потому что трахнул, сейчас угрожают, потому что не трахнул.
Постоял с минуту в тишине, прислушиваясь к шорохам, затем негромко но отчётливо произнёс:
— Ну что, долго ещё сидеть будете? Выходите.
Ещё секунд пять ничего не происходило затем из бокового прохода, медленно выступили две тени в плащах, остановившись в отдалении, словно не решаясь подойти ближе.
— Да чего уж там, можете не скрываться, я давно понял, кто тут за мной шпионит.
Плащи медленно сползли с голов и я увидел бледные лица Горшкова и Иванова. У последнего ещё и в нервном тике дёргалась половина лица. Впрочем, я понимал почему так. Услышать о себе неприглядную правду из женских уст, то ещё испытание.
Гаврила был малость спокойней, хоть и тоже весьма задумчив, пожалуй, в отличии от Такаюки-куна, он и сам о чём-то таком догадывался.
Ну ничего, лет через двести не просто научатся не воспринимать подобные слова, а смогут подобных особ распознавать издалека и держаться от них подальше. Как, в своё время, смог я.
— Мы шпионили не за тобой, — угрюмо произнёс Гаврила.
— А, решили проводить свою подружку, — покивал я, — она же не предупредила вас, что куда-то пойдёт и вы решили проследить за ней тайно. В общем, что я могу сказать, всё тайное, конечно, всегда становится явным, рано или поздно, но иногда лучше его не знать.
— Ну почему же, — чуть хрипло ответил мне парень в очках, — правда, как бы ни была горька, всегда лучше лжи.
Я посмотрел на помертвевшего Иванова, покачал головой:
— Обидно, наверное. Похоже она тебе нравилась. Вот только женщины не любят тех мужиков о которых вытирают ноги. Впрочем, ты и сам всё слышал.
— Ты, ты, ты, ты… — снова заело Такаюки в такт нервному тику глаза и щеки.
— Зачем ты с ним так, — укорил меня Горшков, заставив меня удивлённо на него взглянуть.
— Ты же сам сказал, что лучше горькая правда? Пусть знает, какая эта ваша Эма на самом деле.
— Нет! — внезапно крикнул Иванов, яростно, с пеной у рта, — она не такая, это всё из-за тебя! Я, я, я… я помогу ей, она увидит, что я лучше, чем ты. И ты точно пожалеешь Рассказов!
Развернувшись, он бросился вслед за ней.
— Не будь таким куколдом! — прокричал я ему вслед, но куда там, он уже скрылся за поворотом.
Я махнул рукой, сказал уже тише, всё равно он не услышит:
— Она этого не оценит, только сделает оружием своей мести, а потом выкинет как использованный презерватив.
— Хреново, — протянул Гаврила, опустив взгляд и засунув руки в карманы штанов.
— Женщины вообще парадоксальные создания, — произнёс я, тоже засунув руки в карманы подрясника, — чем меньше за ними бегаешь и меньше угождаешь, тем больше им интересен. И наоборот, по любому чиху к ней мчишься и исполняешь все желания? Значит об тебя будут вытирать ноги. К телу тоже не подпустят, максимум дадут за ручку подержаться, при этом какой-нибудь левый чел будет её регулярно шпилить за просто так.
— Говоришь так, как будто знаешь, — язвительно заметил парень.
Было видно, что ему тяжело воспринимать по сути предательство своей подруги. Не так, как Иванову, тот, видать, строил какие-то матримониальные планы на её счет, но тоже с болью в сердце.
“Рязмякаю, — неожиданно подумал я, — начали трогать чьи-то сердечные переживания”.
Впрочем, мне это даже слегка нравилось. Сразу накатила лёгкая ностальгия по тем временам, когда я ещё не был, ни императором, ни чемпионом, и уже перестал быть крысой. Был такой период в жизни, жаль недолго. И вот теперь отголоски тех эмоций вновь меня настигли. Впрочем, может это от того, что здесь я просто жил в своё удовольствие и занимался интересными делами, без вот этой вечной гонки за личной силой и мощью, когда каждый раз, преодолевая очередную ступеньку, тебе приходиться сталкиваться с новыми, более сильными врагами. У тебя не остаётся времени насладится тем что есть сейчас, потому что поджидает новый вызов и новое превозмогание и это движение бесконечно. И ты ползёшь вверх, напрягая все силы, задыхаясь, а конца нет.
Когда я это понял в своём мире, было уже поздно, просто потому, что снизу, не давая остановиться, уже подпирали другие, такие же алчно жаждущие быть всех сильней. Здесь я такого не хотел, поэтому нужно было как можно быстрее заканчивать со всей магической ерундой и в науку, в науку!
— Поверь мне, знаю, — ответил я, — как и знаю, что есть вещи куда интереснее женщин.
— Ладно, — Горшков вздохнул тяжело, посмотрел вдаль коридора, затем буркнул, — пока Дрейк.
— Пока, Гаврила, — ответил я ему, после чего, в полной тишине, мы пошли каждый своей дорогой.
Не знаю, о чём думал он, но я думал, что монохроматичность лазерного излучения позволяет селективно возбуждать молекулы одного вида, при этом молекулы других видов остаются невозбужденными. А селективность возбуждения при этом процессе ограничена лишь степенью перекрывания полос в спектре поглощения вещества.
Тряхнув головой, я решил, что пора уже, наконец, заканчивать с проектом прямоточного двигателя. Потому что я смог решить задачку регулировки истечения магической струи. А всего-то надо…
Тут я зевнул и решил, что добью эту тему завтра. А пока надо хорошенько выспаться.