Не наследник, которому по…

Глава 20

— Зачем ты так? — устало спросила Анюра, стоило нам остаться вдвоём.

Мы были в моей комнате, нам никто не мешал и девушка тут же принялась снимать с себя всю мишуру. Позвенела звеньями небрежно брошенная золотая цепь, следом за ней на стол брякнулись серьги и фальшивый пирсинг. Кокошник полетел на кровать, а за ним и узорчатые сапожки. Распустив тугую косу, Светлова тряхнула головой и вздохнула, глядя в пространств перед собой.

— Ты про все те выдуманные пластические операции, на которые я якобы потратился? — уточнил я, разуваясь сам и тоже избавляясь от тяжёлых украшений.

Не то чтобы они сильно мешали, носил и потяжелей, но я чётко разделял себя настоящего и играемую мною роль, и слишком в неё вживаться не видел смысла.

— Нет, — каким-то усталым голосом произнесла Анюра, — про то, что ты… мы…

— Занимались сексом?

— Да, — она чуть покраснела, затем посмотрела своими большими голубыми глазами, в которых плескалась какая-то обида, — зачем ты это сказал? Они теперь будут воспринимать меня как…

— Как жертву беспринципного, наглого, самолюблённого и развращённого аристократа, — перебил я её, спокойно смотря в ответ, — поверь мне, тебя скорее пожалеют, чем осудят.

— Ты это сказал…

— Да, — я кивнул, — только лишь ради того, чтобы казаться ещё большим злодеем.

Девушка помолчала, вновь опустив взор. Я заметил, как её пальцы чуть нервно сжимают и теребят ткань сарафана.

— Не беспокойся, — вновь произнёс я, — я и не думал с тобой спать, и уж тем более тебя принуждать к такому.

— А если… — она вновь замялась, но затем, напряжённым голосом, вцепившись в сарафан до побеления пальцев, спросила, — если бы я была не против?

— Даже если учесть, что мы двоюродные брат и сестра?

— А тебя бы это остановило? — она подняла на меня взгляд чуть исподлобья.

— Меня? Нет конечно.

Я понимал, я всё понимал. Светлова была далеко не первой влюблённой девушкой в моей жизни. И не нужно быть семи пядей во лбу, чтобы прочитать её чувства. Такие чистые душой и помыслами. Вероятно, глядя в моё почти детское, наивное, лицо, они совсем забывали про то, что кем я являлся на самом деле и думали, что я их не обману, не воспользуюсь их слабостью.

Вот только я и обманывал, и пользовался, ломая судьбы и растаптывая мечты. Могущество опьяняет. И далеко не всегда с могуществом приходит мудрость.

Задумываться я стал уже потом, когда несколько таких обманутых и растоптанных девушек мне потом жестоко отомстили. Тогда, когда я меньше всего этого ждал.

Кто же знал, что самые злобные чёрные ведьмы, средоточия мрака и тьмы, наводящие ужас на целые государства, получаются из самых чистых и невинных душ.

После подобного открытия, находил я себе дам для утех исключительно из тех кому за тридцать. Потому что у таких уже ни невинности, ни дурацких фантазий в голове. Голый прагматизм и чёткая цена.

Что до Анюры, то сейчас это была гремучая смесь, которая может рвануть буквально от одного неловкого движения, от одной случайной искры. Мне совсем не нужно было, чтобы она меня возненавидела. Но и дать ей, что она хочет, я тоже не мог.

Пауза затягивалась, я смотрел на неё, она на меня. Затем, не выдержав, Светлова поднялась, приблизилась почти вплотную. Я видел как в ней борются и страх, и надежда. А затем, она потянулась своими губами к моим. Медленно, неуверенно, закрыв глаза.

Я не стал ни отодвигаться, ни наоборот, подаваться ей навстречу, понимая, что любое лишнее движение может навредить.

Когда её, пересохшие от волнения губы коснулись моих, Анюра вздрогнула всем телом, затем подалась ещё вперёд, вжимаясь сильнее, осторожно положила ладони мне на грудь. Опыта в поцелуях, похоже, у неё было немного. Впрочем, язычком пару попыток проникнуть глубже она совершила. Правда, тут же сама испугавшись этого.

Я же просто стоял, терпеливо дожидаясь, когда она закончит. И девушка это почувствовала, ощутив полное отсутствие обратного отклика.

Отстранившись, убитым голосом произнесла:

— Я тебе совсем не нравлюсь, да?

— Нравишься, — мягко произнёс я.

— А что тогда?! — она резко дёрнула головой, чуть вспыхнув и упрямо поджав губы.

Я чуть приобнял её за плечи, слегка погладил, ответил:

— Проблема не в тебе — во мне. Мне просто это не нужно.

— Что, это?

— Близость с женщиной, — прямо ответил я, — впрочем, как и с мужчиной. Меня просто не привлекает секс.

— А как же ты?.. — тут она мило покраснела, стрельнув глазами вниз.

— Ты про — передёргиваю ли я свой конец? — уточнил я.

Светлова покраснела ещё больше и, стараясь не смотреть на меня, кивнула.

— Нет, — хмыкнул я, — вполне успешно сублимирую эту энергию в научно-практическую деятельность.

— Я слышала, что долгое воздержание не полезно.

У Анюры уже даже уши стали пунцовыми, хоть она и старалась держаться максимально серьёзно, с видом врача заботящегося о здоровье пациента.

— Мой организм неплохо справляется с этим сам.

Тут я засмеялся, не злобно, по-доброму. Да, я тоже так умею, когда надо. Произнёс:

— Тем более у нас с тобой договор, а у меня принцип, не спать с теми с кем у меня деловые отношения. К тому же, я не хочу разрушить нашу дружбу.

Увидев, что девушка чуть-чуть успокоилась, я мысленно выдохнул и расслабился. Можно сказать, что первый, самый острый, кризис пройден. Дальше будут ещё, но с ними будет проще.

Что насчёт Горшкова, то его, предварительно нанеся удар по его товарищу и товарке, я решил добивать в одиночку. Планируя сыграть как раз на его товарищеских чувствах.

Вот только нужно мне было максимально общественное место, чтобы свидетелей собралось побольше, и слухи пошли посочней. Поэтому я выбрал утреннее построение на площади перед главным корпусом академии. Минут за пятнадцать до начала, когда все уже собрались, но ещё не построились, все вперемешку, кое-где смешав все три цвета.

— Горшков, — я подошел к группе красных первогодков, отвлекая того от увлекательного обсуждения с Такаюки какой-то, несомненно, очень важной вещи. Их неизменная спутница — Эма, в этот момент отвлеклась, что-то втолковывая стайке девчонок помладше, что окружили её, заглядывая практически в рот.

— Рассказов, чего надо? — неприязненно блеснул правым очком Гаврила.

Одним, потому что второе, то что слева, было разбито, и оправа зияла пустотой.

— Не знал, что ты носишь, — отметил я, показав на переносицу.

— Линзы кончились, — буркнул тот неохотно, — так чего надо?

— Да, — влезла в беседу его крашеноволосая подружка, — чего надо, патриарх недоделанный?

На макушке у неё светились непрокрашенные блондинистые корни, и я понял, что каштановый цвет у неё не родной.

Впрочем, обращать на неё внимание я не планировал, поэтому, проигнорировав заодно, и шумно задышавшего, и выпучевшего глаза Иванова, ответил Гавриле:

— Да вот, всё хочу спросить, ты же аристократ, Горшковы — известная фамилия, а водишься с какими-то простолюдинами. И ладно бы они хоть адекватные были. Один постоянно влипает в неприятности, подставляя находящихся рядом, другая исповедует радикальный феминизм, мечтая загнать под каблук всех окружающих мужиков. Но ты-то нормальный. Ты — умный, в отличии от этих двух недоразумений, невооружённым же взглядом видно, что они тебе не ровня.

От моих слов парень нахмурился, весь напрягся, стискивая метлу и как-то даже чуть сгорбился. Иванов наоборот, побледнел, задержав дыхание и замерев будто в ступоре, а Эма, словно рыба, начала хватать ртом воздух, казалось, что она сейчас рухнет в обмороке.

Напрасная надежда, конечно. Ни в какой обморок она падать не собиралась, наоборот, набрав побольше воздуха в грудь, завопила на всю площадь:

— Ты меня назвал глупой!?

Нужный эффект был достигнут, на нас тут же, прекращая остальные разговоры, стали обращать внимание окружающие.

— Ах ты! — Такаюки, как когда-то в магическом квартале Иркутска, поднял метлу над головой, на манер дубины.

Вот только на них я почти не обращал внимания, сосредоточившись на Горшкове. А тот, всё ещё молчал. Он и в самом деле был неглупым человеком и прекрасно понимал, что я прав. Вот только подача и обстановка совсем не способствовали тому, чтобы мою правоту признавать. Будь мы вдвоём, один на один, возможно он со мной бы согласился, но не сейчас, в присутствии своих, так называемых, друзей и кучи остальных студентов.

По сути, я поставил его в безвыходное положение, устроил ему цугцванг, при котором любое его действие ведёт к ухудшению позиции.

— Ну так что? — подлил я масла в огонь, — давай, бросай уже этот балласт, лучше дружи со мной.

— Нет, — наконец решившись, ответил парень, — с тобой дружить я не буду никогда. Ты нехороший человек. И если все остальные аристократы такие же, то я лучше буду общаться с простолюдинами.

— Щас я ему вдарю!

Иванов таки решил, наплевав на все правила, огреть меня метлой, но, как всегда, неудачно.

Та со всей дури опустилась на то место, где я только что был и с ужасающим треском переломилась посередине.

— Что ты наделал! — прижав ладони ко рту, воскликнула Эма, шокированная столь небрежным обращением с инвентарём.

— Ничего, изолентой замотает, — отступив на шаг прохладно произнёс я, — если синей, то крепче, чем новая будет.

Такаюки уже был готов броситься на меня с кулаками, как вдруг в действо вмешалось новое лицо. С громоподобным рыком сквозь ряды студентов, словно таран сквозь ворота, проломился Угрюмый, мигом оценил обстановку и, гневно сверкнув глазами, прорычал:

— Опять ты — Рассказов?! Всё тебе неймётся? Думаешь, папаша-аристократ тебя тут защитит?! Ошибаешься.

Он вытянул руку в направлении меня, скрючив пальцы, и я тут же схватился за горло, принялся картинно хрипеть и корчиться. Впрочем, я старался сильно не переигрывать, хотя зритель, преимущественно в лице Горшкова и Ко, и был весьма непритязательным.

По всей видимости, это был какой-то экспромт самого Угрюмого, решившего воспользоваться ситуацией и, похоже, втереться поближе в доверие к парню. Я вовремя поймал его мимолётное подмигивание и тут же сообразил как себя вести.

Сначала я кривлялся стоя на ногах, затем, словно под гнётом неведомой мощи, опустился на одно колено, потом на второе, хрип стал медленно переходить в сипение, а глаза закатываться.

“Как играю, как играю!” — не без гордости подумал я, глядя на объятые ужасом лица студентов вокруг.

Как-никак, десять лет проездил в своё время с бродячим театром, загоревшись лицедейством, а потом ещё десять лет был ведущим актёром собственного столичного театра. И никто, хе-хе, не догадывался, что любимец публики, срывающий овации в каждое своё выступление, их собственный архимаг-император.

Много, кстати, узнал, про своих чиновников. В том плане, что каждый второй непременно желал затащить меня в койку. Выяснив масштабы педерастии во властных имперских кругах, был неприятно удивлён. И ладно бы, эта их любовь к мужеложеству не мешала работе, но нет. Куча народу оказалась любовниками, любовниками любовников, любовниками любовников любовников и так далее. Которые, естественно, толком ничего не умели, кроме как подставлять афедрон непосредственному начальству. Правду, значит, народ говорил, что куда к кому не приди с жалобой или прошением, всё через жопу делается. А я ещё не верил.

Попутно вскрыл, что моя имперская тайная канцелярия, оказывается, прекрасно об этом знает и, по сути, управляет моим государством, держа всю эту кодлу за яйца железной рукой. Разозлился. Во-первых, лично поговорил с головой канцелярии. Не с главой, а именно с головой, потому что, к моменту, когда я успокоился настолько, чтобы перейти к разговору, от него, собственно, только голова и оставалась. Затем начал искать, с кого вся эта вакханалия пошла.

Вот как в медицине, есть нулевой пациент, от которого заразились все остальные, так и тут явно был нулевой педераст, который притащил всех прочих.

Три дня разбирал ветвящуюся и перекрещивающуюся в самых разных позах структуру любовников, сортируя по принципу — кто чей, поднимаясь всё выше, пока не вышел, в конце цепочки, на самого себя.

Охренел чутка, долго вспоминая, где и как это могло произойти. Естественно не вспомнил. Начал разбираться сильней, и в итоге, вскрыл самую, наверное, наглую аферу, какую встречал в своей жизни. В один прекрасный день, один из моих имперских чиновников, не самого высокого звена, из разряда принеси-подай, но приятный лицом и голосом молодой человек, не придумал ничего лучше, для продвижения по карьерной лестнице, как создать у всех впечатление, что он является тайным любовником императора, то есть меня. Естественно, напрямую он этого не заявлял но, подкупив одного из гвардейцев, периодически был этим гвардейцем вызываем и сопровождаем в направлении императорского дворца. И начальство, даже не подозревавшее, что у кого-то может хватить наглости такое провернуть, поверило. Парень стал стремительно расти в должностях. Наглости у него тоже стало прибавляться и вскоре он стал тащить на нижестоящие должности уже своих любовников.

Таким макаром, через энное количество времени он добрался до должностей уже в самом дворце, продолжая укреплять и ширить сеть любителей мужских задниц. Самое интересное, что тайная канцелярия никогда к нему не подбиралась даже, довольствуясь более мелким уровнем. Потому что тоже, мудаки такие, “знали”, что где-то там кто-то там любовник императора, но боялись эту тему рыть, чтобы не навлечь на себя мой гнев. Идиоты.

Вот это меня взбесило больше всего. Что они посчитали своего императора главным педерастом.

А самая засада была в том, что прошло уже двадцать лет, с тех пор, как этот молодой человек начал свой обманный путь наверх, за это время став одним из влиятельнейших лиц государства и я его прекрасно знал. Ведь это был мой первый советник. И если отбросить его тягу к мужеложеству и то, что он наплодил кучу бездельников нетрадиционной ориентации среди чиновников, то работой его я был доволен. Он был мне предан, работоспособен, пунктуален, весьма неглуп и одарён талантами. Причём даже большими, чем я до этого считал.

Только поэтому умер он быстро. Я не стал его мучить.

Тут я вынырнул из воспоминаний, вновь окунаясь в текущие события.

Я уже стоял на коленях, готовясь изобразить потерю сознания от удушения, когда в расчищенную вокруг нас площадку ворвалась госпожа ректор.

— Юпитер Фёдорович, немедленно прекратите! — прозвучал её резкий как удар хлыста голос, — мы не применяем магию на учениках!

Угрюмый тут же убрал руку, а я громко и с шумом задышал, попеременно откашливаясь.

— Рассказов! — подлетела ко мне Кладенец, повернув голову, ожгла взглядом временного препода по дуэлям, — как вы себя чувствуете?

— Уже лучше, — сипло произнёс я.

— После линейки сразу зайдите ко мне, — отрывисто произнесла Светлана Иосифовна, затем холодно добавила, обращаясь к Угрюмому, — а вас, Юпитер Фёдорович, я вызову отдельно!

Отвернувшись она пошла обратно к трибуне, на которую, перед этим, собиралась выйти, а мужчина, проводив её взглядом, повернулся к Горшкову с Ивановым и явственно им подмигнул. Такаюки сразу же заулыбался и злорадно поглядел на меня, да и Гаврила как-то приободрился на фоне моего публичного унижения.

“А ловко это Угрюмый придумал, — подумал я, — двух зайцев одним выстрелом. И дистанцировался от меня, никто теперь не поверит, что у нас с ним возможны хоть какие-то совместные дела и резко наладил рабочий контакт с Горшковым. Он теперь сможет раскрутить его на доверительный контакт, а ко мне присмотрятся недоброжелатели Гаврилы”.

В общем и целом, промежуточные результаты операции были нами достигнуты и даже перевыполнены. Поэтому, весьма довольный собой, я пошел к студентам жёлтого факультета, поправляя кушак и сбившиеся колпак с бородой.