Начальник милиции. Книга 4

Глава 24

Я больше не смотрел на вдову. Дельного разговора, пока эти двое вместе, не получится. Я связал Черепанову ноги его же ремнем. Сходил на балкон, снял там бельевую веревку и вдобавок привязал Черепанова к стулу. Намотал много лишних узлов, но после того побега перестраховывался — а может быть, просто не мог остановиться. Теперь он стреножен надежно, сам Гудини не вырвался бы из таких пут. Никто не сможет, разве что дьявол только. А я всё-таки не думал, что Черепанов из преисподней.

— Ирина Тимофеевна, пройдемте в другую комнату, — приказал я плачущей вдове. — Нам нужно о многом поговорить.

— Что он натворил? Вы думаете, это Леша убил моего мужа? — мы вышли из спальни, а женщина продолжала всхлипывать, и уже совсем не по-актёрски, а по-настоящему.

— А вы как сами считаете? — резко переспросил я. — Мотив у него был. Когда я его задержал недавно, он очень зло отозвался о вашем муже. Дословно сказал: «Миль, сука…». А потом сбежал прямо из помещения дежурной части. К вам.

— Нет… Он не убийца… Нет… — женщина сидела на кухне, обхватив голову руками.

Я позволил себе всмотреться в актрису — хватит уже рвать и метать. Только ли эти предположения так давили на неё?

— Вижу, вы недоговариваете, Ирина Тимофеевна. Врете мне, и что-то вас гложет. Так ведь? Рассказывайте. Это в ваших интересах, чтобы не пойти за соучастие. Я слушаю…

— В молодости. Я сделала ужасную вещь… — тихо выдохнула вдова.

И поведала мне давнюю историю, которой она до сих пор стыдилась. Я лишь направлял ее рассказ в нужное русло, чтобы она не сбивалась, утопая в эмоциях. И головоломка сложилась. Всё встало на свои места. Вот только был один момент, который надо было выяснить. Но это дело техники.

Есть у меня план…

Утро того же дня. ГОВД Зарыбинска.

— Морозов, ты зачем меня выдернул? — ворчал Криворожский. — Мне еще материал по сегодняшнему убийству дорабатывать, дело возбудить, медэкспертизу назначить. Сам знаешь, какой у нас спрос за особо тяжкие темнухи.

— Спокойно, Федя, не кипишуй. Будет тебе сегодня раскрытие, — мрачно, но уверенно пообещал я.

— Погоди, у тебя есть подозреваемый?

— Есть. Но доказательств нет, нужно кое-что провернуть. Поприсутствуй и не лезь. Сможешь?

— Ой, Морозов. Не нравятся мне твои методы, — скептически жевал губу прокурорский следак. — А вещдок тебе зачем? — он вытащил из портфеля бумажный сверток и протянул мне.

На свертке печати и подписи понятых.

— Щас все увидишь, Федя… — я взял у него вещдок.

Тем временем во дворик милиции вывели из КПЗ задержанных. Двое административников, их я решил задействовать как статистов, Чудинова и Черепанова.

Этих под конвоем. За ними бдили Женя Юсупов с Баночкиным и мои орлы: Прошкин, Гужевой и Тулуш. Последний до сих пор без оружия, но если что — от такого «дичь» не уйдет. Как он сказал, может и камнем зарядить.

— Сан Саныч, ядрёна сивуха! — охал вывалившийся во двор Кулебякин. — Что за цирк тут устраиваешь? Еще и с понятыми. Взяли же физрука этого, чего еще надо?

— Считайте, что следственный эксперимент, Петр Петрович.

Начальник всё-таки доверял мне и больше возмущаться не стал. Если что, закончит взбучку у себя в кабинете, а теперь явно настроился смотреть на действо.

Я построил задержанных в ряд, отдельно подошёл и велел Юсупову снять с них наручники. Сержант был чернее тучи и старался не смотреть мне в глаза, я это четко уловил. Что ж… Это лишь подтверждает мои подозрения.

— Внимание, товарищи понятые, — я вскрыл сверток и достал из него платок с засохшей кровью, тот самый, с вышивкой «КИТ». — Этот предмет обнаружили в ходе осмотра места происшествия по факту убийства писателя Ларионова.

Административники припухли, напряглись от эпичности и серьезности действа. Это были обычные алкаши-суточники, что отбывали повинность за мелкое хулиганство, а вовсе не за уголовщину, а у нас тут — про убийство речь. Чудинов на мои слова и глазом не моргнул, стоял как всегда, не скрывая циничной ухмылки. Даже с некоторым интересом поглядывал на приготовления, всем своим видом показывая, дескать, давайте, мусора, развлекайте меня, а то устал один в камере сидеть. Скучно там.

Я дал занюхать платок Мухтару. Тот поводил носом осторожно, не касаясь предмета. Будто понимал, что вещдок ценный.

После поднял на меня вопросительно голову, готовый к работе.

— Ищи! — скомандовал я и подвел его к задержанным, направил вдоль их ряда.

Мухтар лишь мельком поводил носом возле каждого. Оно и понятно, источник запаха от живого человека сильный, ни к чему тщательные обнюхивания.

Пес вышагивал степенно, словно вестник карающего правосудия. Тут даже суточники напряглись, видимо, подумали, что сейчас менты каким-то хитрым способом на них всё и повесят. Но Мухтар уверенно прошагал мимо них, чуть задержался возле Черепанова. Тот стоял угрюмый и неподвижный, как старый утес. И вот Мухтар и его миновал. Последний — Чудинов. Он даже сплюнул демонстративно себе за плечо, показывая всем видом, что эти игрушки его не колышат. Но Мухтар остановился возле него и сел. Подавая своим поведением знак, что нашел искомый запах.

— Итак, товарищи понятые, вы видите, какого человека выбрал пёс.

— Э, начальник, что за лажа? — хмыкнул Чудинов. — Не мой это платок… И где его вообще нашли? Не на хате? В кустах? Так там любой мог его обронить. Ха!

— Я не говорил, где его нашли, Степа, — проговорил я, уставившись на урку. — Откуда ты знаешь?

Он понял, что сболтнул лишнего, и поспешил оправдаться, пожимая плечами:

— Ну, предположил. И чо? И пес у тебя тупой. Просто случайность, нас тут всего-то четверо. Так на любого показать можно.

Ко мне подошел следак и сквозь зубы проговорил:

— Саныч, ну нет у нас такой методики в практике судебной — делать выборку с собаками, это не доказательство.

Он прав, пока экспертиза запаховых следов человека не народилась еще и это к делу не пришьешь, я и спорить не стал. Потому что моя цель была не в том, чтобы биться за обвинение в суде.

— Ты дальше смотри, Федя, — так же тихо шепнул я и достал из кармана почтовый конверт. Извлек из него фрагмент обоев. — А вот эта кровь была обнаружена по сегодняшнему убийству. Обратите внимание, товарищи понятые. На стене изъял. Это кусок обоев. Как видите, кровь оставлена так, будто пальцем рисовали. Там была сделана надпись, и именно пальцем. Это, таким образом, фрагмент текста с носителем. Но мало кто знает, что кровь замечательно консервирует в себе запахи не только хозяина, но и любого человека, который с ней контактировал. В данном случае — как в краску палец обмакнул.

Голос у меня был ровный, словно я и не говорил только что об Асиной крови, что пролилась несколько часов назад.

И снова я дал занюхать объект Мухтару. Перед этим велел поменяться проверяемым местами, и Чудинов стоял теперь вторым. Снова пустил Мухтара. И в этот раз он остановился возле Чудинова.

— Тупой пес… — прошипел он, а я чуть дернул поводок два раза.

Незаметно для остальных, но напарник меня прекрасно понял. Мирный с виду Мухтар тотчас превратился в беса и с рычанием вцепился в ногу арестанта. Тот заорал и завалился на землю, извиваясь ужом.

— Фу! — скомандовал я, словно бы сердито.

Пёс нехотя выпустил из пасти голень.

— Вот видите, товарищи понятые. И снова служебно-розыскная собака указала на гражданина Чудинова. Не просто указала, а прямо-таки схватила негодяя…

— Не выйдет у тебя, Морозов! — шипел Чудинов, поднимаясь и припадая на покусанную ногу. — Ты хочешь сказать, что сегодняшнюю девку я убил? Ха! Да я в камере был в это время!

— А я не говорил, что потерпевшая девушка, — холодным взглядом сверлил я взглядом урку. — Как ты узнал? Впрочем, неважно… — я повернулся к Кулебякину, следователю и другим сотрудникам. — Сегодня ночью была убита журналистка. Замечательная девушка… Хороший человек. Внимание, вопрос, коллеги! Как же Чудинов это провернул, сидя в камере?

Я показательно обвёл взглядом всех собравшихся — и все поёжились, как от ожога. Стояли с раскрытыми ртами и молчали. Лишь шеф повел плечами и неуверенно пробормотал:

— Ну… не он это, получается… Да?

Я ждал кульминации этой сцены. У меня ныли руки, которые до смерти хотелось сжать в кулаки. Ныло что-то невидимое в груди. Пора.

— Женя, — я перевел хмурый взгляд на сержантика, и тот дёрнул плечом. — Ты чего молчишь? Твои предположения? Ты в первую очередь заинтересован, чтобы Чудинов не вышел. Он ведь тебе угрожал. Подговорил дружка, который сидел в соседней камере, чтобы швырнуть кирпич в окно твоей квартиры. Наверняка ведь угрожал и мать порешить. А теперь он действительно может выйти, Женя… Это разве хорошо будет и справедливо? Он столько невинных людей загубил, Женя. И они могут быть на твоей совести, все эти люди. И Ася… Помнишь Асю, она погибла сегодня ночью. Помнишь, она приходила к нам в отдел, писала статью. Как так получилось, Юсупов? Почему она умерла, Жень?.. Расскажи всем. Хоть раз, твою мать, будь смелым.

— Это я… — еле слышно выдавил из себя сержант, а присутствующие ахнули, но никто не смел прерывать наш диалог.

— Что? Женя, громче… Смелее…!

— Это я его выпустил, — не смея поднимать взгляда, проговорил постовой КПЗ. — Он меня заставил. Я боялся за мать. Простите…

— Ах ты сука! — вскрикнул Чудинов. — Хана твоей мамаше!

Я снова сделал незаметный жест Мухтару, и тот в один прыжок очутился возле арестованного. Повалил его и прокатал по земле. Оттаскивать пса я не торопился. Хотелось самому, конечно, отпинать урода, но при понятых нельзя. А тут пёс. Вроде как, сорвался, так он же зверь лохматый, чего с него взять.

— Не любит у меня ругательств служебная собака, — кивнул я понятым и оттащил Мухтара от покусанного урки. — Не кричите громко, товарищи, во избежание казусов. И вообще, вы можете быть свободны.

Понятые мне нужны были лишь для антуража, чтобы воздействовать психологически — не на Черепанова, который и так еле стоял, и не на Чудинова, которому такие фокусы — как укус комара. А на сержанта Юсупова, на Женю. Ведь никакими протоколами такой мой следственный эксперимент не зафиксируешь. Не предусмотрено законодательством пока, но простой сержант этого не знал.

Едва я скомандовал, понятых как ветром сдуло.

— Сдай пистолет и удостоверение, — подошел я к Юсупову.

— Чт…о теперь со мной будет? — пустил тот слезу, передавая мне ПМ и ксиву.

Но мне его было совсем не жаль.

— Сотрудничай со следствием, — я кивнул на прокурорского, — скажешь, что на тебя давил Чудинов, угрожал жизнью и здоровьем твоей матери. Дадут пятеру, за хорошее поведение через три года выйдешь. А как ты хотел, Женя? Ты помог этой твари убить человека. За трусость платить надо… Ты был в погонах, а из-за тебя хороший человек погиб. Срок отсидеть можно, Жень, а вот с этим всем как ты жить будешь? Не знаю…

— Простите, Сан Саныч…

— Суд простит, — только и смог произнести я.

Я обвел взглядом присутствующих. Те до сих пор стояли с раскрытыми ртами.

Первым очнулся Кулебякин. И то после того, как суточников, Чудинова и Черепанова сцепили наручниками и увели.

— Ну, Саныч! Ну ты даешь! Как ты понял? — раздувал щеки шеф.

— Долгая история. Чуть позже расскажу.

— А почему тогда этот физрук от нас прятался? Бегал, зараза…

— Он был связан с гастрономными махинациями Миля. Что-то там мутил с товаром, был его помощником. Думал, что мы его ищем именно за хищение социалистической собственности. По линии ОБХСС, но больно масштаб серьёзный. А за такое, сами понимаете, и расстрелять у нас могут. Вот и испугался.

— И что теперь? Выпускать каратиста, ядрёна сивуха?

— Честно говоря, я бы выпустил. Пускай ОБХСС голову с ним ломает, если надо. Самое главное, мы серийника взяли.

— Не мы, Морозов, а ты! Ядрён пистон, ну ты и голова! Побегу в главк отзвонюсь, доложу.

И он зашагал к зданию вприскочку, торопясь.

Я вошел в камеру к Чудинову. Тот уже не выглядел спокойным и нарочито презрительным. Бродил от стены к стене и волком на меня поглядывал.

— Не докажешь, начальник, не докажешь, — бурчал он как заклинание. — Ну выпустил меня малахольный на полночи, что с того? Ключи в дежруке взял с гвоздика. Дубль ключа сделал себе. Я скажу, что погулять просился — и всё. Не убивал я ту сучку.

Бам! — я зарядил кулаком ему в наглую и циничную морду. Бил с разворота, чтобы всем телом в удар вложиться. Хороший вышел удар.

Чудинов охнул и отлетел на нары. Заскулил и выплюнул окровавленный зуб. Что-то шипел на меня и щерился, будто гиена.

— Помолчи, Стёпа, — спокойно проговорил я. — Если зубы не лишние. Кстати… У меня для тебя подарок.

Я вытащил из кармана небольшой предмет и швырнул ему под нос.

— Что это? — удивленно подобрал арестованный сплетенного из черного и прочного нейлонового шнурка чертика.

— Не что, а кто. Это ты, Стёпа. Ты таким был, таким и остался. И поедешь этапом туда, где таких совсем не любят. Уж я позабочусь, чтобы сидельцы узнали, кто ты есть на самом деле, по первой-то статье. Не завидую, тебе Степа, ох не завидую.

— Не докажешь! — уже чуть ли не взвизгнул Чудинов.

— А чего мне доказывать… Я лично тебя уже приговорил… Узнаешь? — я показал ему то самое любовное письмо, что нашел у него в квартире, в котором неизвестная девушка звала его на свидание и просила прощения за то, что его преждевременно бросила.

— При чем тут это? — дернулся Чудинов, письмо его явно задевало.

— А при том, Степа, что это мотив… Я долго не мог понять, почему ты убил своих друзей молодости. И долго не догадывался, почему ты так реагируешь на эту писульку, ведь столько лет прошло. А потом отдал письмо на почерковедческую экспертизу. И знаешь, что она показала? Молчишь? Вижу, что прекрасно знаешь, Степа. Почерк в письме — мужской, Степа!

— Они меня обманули… — тихо и отрешенно процедил он, погружаясь в себя и в былые воспоминания. — Такое не прощают.

— А хочешь, я скажу, кто тебе его написал от имени твоей бывшей возлюбленной? Кто поглумился над тобой? Это был твой старый дружок Матвей Миль. У нас были его кое-какие бумаги, на экспертизе, изъятые с места его убийства, и эксперт наметанным глазом увидел, что раньше где-то этот почерк наблюдал. Сравнил — и полное совпадение.

— Миль, тварь, — чуть покачиваясь и будто в трансе, пробубнил Чудинов.

— Расскажи, как все было… Или хочешь, я расскажу. Много лет назад ты был влюблен в одну молоденькую студентку. Она мечтала стать актрисой. Ты познакомился с ней, защитив от хулиганов. Тебе разбили морду, а она любезно отдала свой платок. Где были вышиты ее инициалы: К, И и Т, Котова Ирина Тимофеевна. Ты по уши влюбился, а ты ведь был тогда стилягой и модным парнем. Во всяком случае старался таким быть, чтобы иметь какие-то шансы, хотя финансово ты не слишком уверенно стоял на ногах. А вот твой друг, Матвей — из обеспеченной семьи номенклатурщика. Любимец женщин. Тебе сложно было с ним тягаться. Так? Ты всегда был в его тени, Степа. Он забирал все лучшее. И вот однажды твоя любовь тоже переметнулась к нему. Ведь она совсем не хотела быть с тем, кто в тени, она будущая актриса, а эти особы привыкли быть на виду.

Я видел, как побелели костяшки на сжатых кулаках Чудинова, и не торопясь продолжал экскурс в его прошлое.

— Ты страдал, возможно, даже хотел отомстить. Еще тогда у тебя созрел план. Потом вдруг это письмо от Иры. Она, между прочим, до сих пор жалеет, что позволила друзьям сотворить такое. Ты ведь думал, что это она написала, потому что хотел верить. И ты пришел в парк, на вашу лавочку, на то самое место, где ты защитил ее от хулиганов. Но там была не она. Там была компашка твоих друзей. Миль, Гребешков, Ларионов. Миль даже нацепил женский парик. Они ржали, а Матвей хохотал громче всех.

— Они все поплатились за это… — процедил Чудинов.

— Нет, Степа, не за это ты их убил… Сам знал, почувствовал в глубине души, что не насмешки ради это всё. Они хотели тебя излечить. Думали, что таким дурацким розыгрышем выбьют из головы твою страдальческую любовь, потому что уже видели, как ты становишься тряпкой. А потом ты уехал на комсомольскую стройку. Увидел объявление на стене, бросил институт и уехал на много лет. Но с женщинами после того случая у тебя не ладилось. Потому, когда вернулся в область, ты снял девицу за деньги. Ты хоть как-то хотел почувствовать себя нужным. Пусть даже за плату. Но ты ее убил. Почему? Я могу лишь предположить, что она тоже над тобой посмеялась. Может, даже случайно в чём-то И в тебе вспыхнули старые обиды.

— Она… Она… — скрипел зубами Чудинов. — Она рассмеялась. Когда я рассказал, почему у меня никого нет… я ей доверился… Сука…

Я не стал на это отвечать, мне было это безразлично. Я продолжил рассказ:

— А потом ты отсидел за убийство и изнасилование проститутки. А когда вышел, то во всех бедах ты винил своих старых друзей. Ведь если бы не это письмо, то все могло бы пойти по-другому. Так ты считаешь. Но это совсем не так, Степа…

— А ты знаешь, как? — прорычал он. — Много ты знаешь…

Я и это пропустил мимо ушей. И добавил:

— Ты сам встал на путь убийцы и насильника. И в зоне уже окончательно из тебя сделали нелюдя. А когда вышел — решил мстить. Устроился на работу мясником. Ты научился владеть ножом почти виртуозно. И именно нож избрал, как орудие убийства. Он такой же твердый и холодный, как вся твоя жизнь. Но потом понял, сообразил, да? Если удары наносить точно и умело, то милиция поймет, что орудует человек, хорошо владеющий ножом. И ты решил бить неумело. Криво, будто слабая женщина или старик. Знал, что жертве всё равно от тебя не уйти, уверен был. И все в это поверили, Степа, только не я. Первый труп — жертва умерла от потери крови, ни один из ударов не был смертельным. Потом второй так же. И третий. И я понял, что это удары нанесены, наоборот, очень, умело. Ты мучил жертв, они страдали, умирая медленно.

Я посмотрел ему прямо в глаза.

— Это мастерство, Степа, так резать и долго не убивать, не попадая в жизненно важные органы. Первый труп мог быть случайностью, но последующие — лишь подтвердили систему. И даже когда ты подкинул на место происшествие в кабинет Миля комсомольский значок, поверь мне, это тебе не помогло. Ты надеялся, что подумают на молодого комсомольца, но ты снова просчитался, не учел, что у меня есть Мухтар. Он привел к тебе тогда. А когда ты убил писателя, ты испачкался и вытер руки платком, который хранил со времен студенчества. Ты всё-таки его выбросил, избавился таким образом от груза прошлого. Вместе с кровью жертв утекала твоя горечь прошлых обид. Так?

Он молчал и тяжело дышал. Как загнанный, раненый волк.

— Ты это почувствовал и решил идти до конца, — кивнул я. — Ты стал успокаиваться кровью. Как монстр, насыщаясь человеческими жизнями, ты начал обретать покой. Но тебе нужно было алиби. Железное алиби. Стены камеры им и стали бы. И ты стал запугивать постового КПЗ Юсупова, своего соседа в прошлом. Хороший план — выйти ночью и убить кого-то тем же способом. Да еще и слово «КИТ» написать на стене. Ведь ты знал, что мы нашли платок с инициалами, и он был уликой по делу. Тебя о нем спрашивали. А тут еще газета с разгромной статьей, где молодая и наглая журналистка, не зная всех твоих бед и чаяний, вдруг принялась публично тебя судить и порицать, вывернув наружу все твои комплексы и страхи. Она раскусила тебя, увидела и другим показала твою сущность. И ты убил Асю…

— Сука! — рявкнул Чудинов.

В его глазах вспыхнула ярость. Больше себя не сдерживая, он кинулся на меня, пытаясь вцепиться прямо в горло.