Начальник милиции. Книга 4

Глава 10

И голос этот мне не приснился. Его я ни с кем не спутаю — это был Трубецкой. Вот сука! Пролез в окошко, пока я спал.

Рука инстинктивно потянулась к поясу, будто там мог быть спасительный пистолет. Нащупал я только одеяло.

— Замри! — рявкнул Антоша.

— А то что? — в голос я нагнал беззаботности, будто как в библиотеку пройти, спрашивал. — На выстрел вся общага сбежится. Не дури… Убери волыну.

— Думаешь, не выстрелю, — как-то отрешенно проскрежетал бывший милиционер. — Хочешь проверить? Мне терять нечего, мне и так вышка корячится. Тебе ли не знать…

— Если будешь сотрудничать со следствием и…

— Заткнись, падла! — оборвал Трубецкой. — Не надо мне песни эти, сам знаю, что все это развод! Где деньги? Говори!

— Получка в кошельке, но там немного. Так ты что? Ты теперь у нас гоп-стопом зарабатываешь? Скатился, Антон Львович… Ну бери кошелек и выметайся, пока возможность есть.

— Не п*зди мне! Деньги, которые ты забрал у Купера. Три куска, где?

А, так он в курсе тех тугриков. Вот так новости. Похоже, Купер ему успел сообщить, как я его обнес в кабинете. Из сейфа вытащил три тыщи, вот гад… Надо бы навестить бывшего начальничка, товарища подполковника, и потолковать по душам, а то слишком уж вольготно себя чувствует на пенсии. Обязательно навещу, если, конечно, сегодня выживу.

— На работе денежки, — не стал я врать. — Там у меня тайничок есть. Поехали, отдам.

Рассчитывал на то, что по пути огрею его гипсом и вывернусь. Но Антоша не повелся, а лишь сильнее надавил на обрез, ткнул меня в висок, аж в глазу сверкнуло.

— Сиди ровно, ждем твоего соседа-недоумка. Его за деньгами отправишь, если не принесет, башку тебе снесу!

— А если принесет? — хмыкнул я.

— Проживешь дольше на час, пока за рублями ходит, — прошипел с нескрываемой ненавистью Трубецкой.

На его месте я бы тоже себя убил, как только заграбастаю деньги. Как-никак он понимает, что я не отстану и буду его искать, преследовать всегда.

А вот за деньгами он вовсе не из жадности ко мне наведался — это средство вырваться из города и затеряться на просторах Союза. Без деньжат тяжело прятаться. А так, возможно, еще и паспорт справит левый, и прибьется к какой-нибудь преступной группе, или на старшего выйдет, который Кукловода курировал. Может, еще и послужит во вред нашей стране, гнида…

Антошеньке неудобно стало стоять, он повел плечами, будто разминал шею и, неотрывно держа меня на прицеле, отошел и сел на кровать напротив.

— Я тоже сяду… — сказал я и начал потихоньку вставать.

— Вскочишь, пристрелю, — буркнул противник. — Сиди и жопу прижми. И к стенке откинься. Руку держи, чтобы я видел.

Все-таки служба в милиции научила его мерам предосторожности при обращении с опасными людьми. Даже одноруким я был для него опасен, и Трубецкой это прекрасно понимал. Нужно разрядить обстановку, пока есть время. Расшатать эмоционально и… Другого плана нет, что ж…

— Вот скажи мне, Антон Львович, — я пытался смотреть ему в глаза, но в темноте ни хрена не видно. — Чего тебе не хватало? Ты преступников ловил. Зачем Родину продал?

— Заткнись, Морозов! — прошипел Трубецкой. — Думаешь, на меня подействуют твои тупые штучки? Все эти разговоры про Родину и партию. Ха! Ты жив лишь потому, что мне нужны деньги… Радуйся последним минутам.

Настроен он решительно, нисколько не сомневаюсь, что дернись я — пальнет без раздумий. Он все просчитал. Он видел дверь в бараке, заметил, что она выломана и залатана абы как, и не пошел в засаду. А направился прямиком ко мне… Как он узнал, что я здесь? Это я уже понял. Позвонил в общагу и позвал к телефону, а потом ждал ночи и воспользовался окошком, которое открыл, убегая от комендантши, Нурик. Ему нужны не только деньги, но и я.

— А ты убивал? — спокойно спросил я.

— Ты будешь первым, — оскалился Антошенька, и белизну зубов я все же разглядел в полумраке.

— А я убивал… — тихо проговорил я, вспомнив былое. — Думаешь, это легко?

— Ты⁈ — вытаращился на меня Трубецкой так, что я разглядел белки глаз. — Врешь!

Конечно, такого паренька, как кинолог Александр, сложно было в этом заподозрить. Я тяжело усмехнулся:

— Не в этой жизни, Антошенька, не в этой… А сейчас, смотрю, похожая история. Только с оружием ты, а не я… Держишь ствол и думаешь, что всё под контролем? А на самом деле ты дрожишь. Я же вижу… я чувствую, Антоша…

Трубецкой тряхнул обрезом, крепче сжимая его пологую, не прямую рукоятку:

— Закрой рот! Ты ничего обо мне не знаешь! Ты, сука, все испортил!

— Я многое знаю, — покачал головой. — Ты даже не представляешь. Я не просто так попал в Зарыбинск. Я хотел тебе помочь, Антошенька.

А я действительно знал многое о своем враге. Успел изучить биографию, когда пытался понять, куда он мог от нас спрятаться.

— Помочь? Мне⁈ Да кто ты такой, твою мать?…

— Давай лучше поговорим, кто есть ты… Знаешь? Что молчишь? А я скажу…

И я начал рассказывать. Ровным и негромким голосом, будто хотел погрузить противника в транс или загипнотизировать.

— Ты похож на маленького мальчика, Антоша… Ты и есть маленький мальчик в коротких штанишках. Посмотри на себя. Нет, не в зеркало, загляни внутрь…

— Я ведь выстрелю, заткнись, Морозов! — шипел Трубецкой. — Ты что несешь?

Он, разнервничавшись, мог запросто пальнуть, но обезоруживать его, противостоять с одной рукой вооруженному противнику, который держит тебя на прицеле — дохлый номер. Я это прекрасно понимал. И сейчас — единственное мое оружие — это слово. Им я хорошо научился владеть за прошлую жизнь. И словом мог ударить чувствительнее заточки.

— Ты похож на мальчишку, который боялся, что его бросят. Это ведь и правда страшно, Антоша? Быть одному… Когда тебя не ждали ни дома, ни в школе… Отец-алкоголик, мать забитая и плевала на сына, вьется возле папаши, терпит… Тебе это знакомо? О-о… вижу, что знакомо. Но ты не виноват… Антоша, ты ни при чем. Это они виноваты, это их вина, что ты таким стал… Ты и в милицию пошел, чтобы доказать свою значимость… Чтобы не быть одному. А теперь вот как нехорошо вышло — снова твой страх из детства тебя настиг. Ты теперь как зверь, Антоша. Вечно в бегах и вечно один… Как волка тебя обложили. Разве этого ты хотел, об этом мечтал?

Трубецкой дернулся и прохрипел:

— Я… я больше не позволю никому… Мне надоело, что мной помыкают! Они… Они ответят. За все ответят.

— Думаешь, оружие — это контроль? Это не контроль. Это просто трусость, когда ничего другого не остаётся. Но это ведь не ты, правда? Ты ведь всё ещё тот мальчишка, который просто хочет, чтобы его увидели, услышали… Так, Антошенька?

Трубецкой вдруг жалобно выдавил, чуть не плача:

— Я… это всё они виноваты… они меня вынудили! Они…

Он гневно затряс головой, будто хотел сбросить наваждение из детства, и не заметил, как я вскочил с кровати и кинулся на него. Но предательская сетка подо мной скрипнула, и Трубецкой поднял покрасневшие, заплаканные глаза.

Бах! — оглушительный выстрел выбил пламя на кончике спиленного ствола и изрыгнул массивную пулю. Та обожгла мне щеку, а я со всего маху зарядил Трубецкому гипсом по башке.

Он выронил обрез и завалился на кровать. Я потрогал щеку. Царапина, еще бы чуть-чуть — и все. Но риск того стоил. Он бы в любом случае меня убил. Я знаю этот пустой взгляд хищника, загнанного в угол. Когда-то и у меня был такой… Когда-то очень-очень давно…

На шум в коридор выскочили соседи. Где-то слышался узнаваемый ор Василины. Я одной рукой с трудом перевернул тело Трубецкого на живот и стал пытаться связать ему руки брючным ремнем. Если сделать хитрую петельку через пряжку, то намертво можно стянуть кисти без всяких узлов. Да и не сделаешь на кожаном ремне узлы. Вот только одной рукой ничего не получалось.

Однорукие пассатижи! Как же тебя связать? Может, проще добить? — мелькнула в голове шальная мысль. Кулебякин разрешал. А между тем бурление в коридоре возрастало, но проснувшиеся жильцы еще не поняли, откуда именно был грохот — а теперь прислушиваться им было не к чему, всё стихло. Я уже было хотел позвать на помощь кого-то из соседей, как спиной почувствовал, что сзади меня кто-то крадется.

Схватил обрез (его я перезарядил, патроны нашел у Антоши в кармане) и направил на окно. В него кто-то снова лез.

— Шайтан-айран! Башка стрелять не надо! — задрал Нурик руки.

— А, это ты? — я улыбнулся и включил, наконец, свет. — Заходи… вот… преступника поймал. Поможешь связать?

— Ну ты даешь, Мороз! — пучил глаза Нурик. — Я слышу-на — выстрел. А потом тишина. Темно… Залезаю потихоньку, а тут ты с обрезом. Фу-ух! Напугал-на… Чуть дудук не отстрелил.

— Давай, хорош болтать, вот такую петлю сделай. Через пряжку. Да не так! Твою маковку! У тебя руки, как ноги верблюда!

— Чтоб тебя бешбармаком придавило, кто же ремнем стреноживает? Надо веревку! Был бы ты казах, за тебя бы пол-аула краснело!

— Много ты понимаешь! Менты ремнем стреноживают, когда наручников нет! — ругался я в ответ. — Учись, коневод. Вот так продень, говорю, в пряжку!

Дверь распахнулась, и на пороге появилась изумленная Василина. Она повела носом — в воздухе еще висел пороховой дым и кислый запах.

— Кошки-матрешки! Ох, мамочки! Да, что здесь происходит⁈..

— Задержали вот преступника, Василина Егоровна, — ткнул я гипсом тушку Антоши. — Мы с Нурланом на страже вашей безопасности, Василина Егоровна.

— Ух… Бандит! У меня в общежитии! — Василина схватилась одной рукой за сердце и упавшим голосом проговорила: — Это он стрелял?..

— Он, — гордо ответил Нурик. — Вот я теперь помогаю связывать. Иди, звони давай в милицию, женщина. Не видишь, даже наручников нет!

Комендантша послушно пошла, остановилась в коридоре и, развернувшись, глянула на Ахметова:

— Нурлан… А ты где вообще был? И почему в пиджаке замшевом?

— Где-где, — проворчал тот. — На задании был! Не видишь? Помогал другу, потому и пиджак. Я снаружи караулил, а он здесь, в комнате. Пришел-таки, гад, попался.

Нурик с воодушевлением пнул Трубецкого, тот замычал. Сосед чуть было не отскочил — ведь до этого при нём опасный преступник не подавал признаков жизни. А теперь очухивался, но руки у него уже связаны надежно.

— Нурлан… — выдохнула изумленная женщина. — Ну ты даешь… Ты… Ты такой мужчина!

— В милицию звони! — небрежно повторил Ахметов, а потом улыбнулся и кивнул на подоконник. — Я там тебе еще и цветочков прикупил.

На окне лежал букет гвоздик. В темноте я и не заметил, что Нурик сюда тоже лез стратегически. Прямо как мой шеф…

Здание областного КГБ находилось в самом центре Угледарска, возле облисполкома.

Я поднялся по широким ступеням крыльца и оказался в просторном холле. Меня встретил прапорщик-постовой с красной повязкой на руке и при полном параде — в форме и фуражке.

Я показал ему удостоверение. У него на стойке уже лежал пропуск на мое имя. Он сверил анкетные данные в пропуске и в ксиве, приложил пальцы к околышу фуражки и пропустил меня через железную вертушку. После позвонил кому-то и доложил. За мной на первый этаж спустился старый знакомый — Виталий Владимирович.

— Здравствуйте, Александр Александрович, — протянул он узкую, как плавник, но твердую ладонь.

Помнится, раньше, когда он изображал Виталика — ладонь была мягкая. Как кисель.

— Добрый день, Виталий, мы же, вроде, на «ты».

— Это у меня профессиональное, людей на «вы» называть, — улыбнулся он. —. Пойдем… Шеф уже должен ждать.

Широким жестом он показал на лестницу, отделанную гранитом.

Мы поднялись на второй этаж, прошли череду кабинетов, двери некоторых приоткрыты, слышен стук пишущих машинок, разговоры, шипение чайника. С виду обычная контора, но нет…

Остановились возле двери, обитой черной кожей и с надписью: «Приемная». Вошли в просторный кабинет, но это был всего лишь «предбанник» перед кабинетом побольше.

— Мариночка, — обратившись к секретарше, кивнул на дверь, что выходила из предбанника, мой сопровождающий. — У себя?

— Да, Виталий Владимирович, я сейчас доложу.

Девушка в сержантской форме подняла трубку, нажала кнопки:

— Товарищ полковник, Морозов прибыл.

Трубка что-то ответила.

— Заходите, — улыбнулась Мариночка, немного задержав на мне взгляд.

Я тоже отметил про себя, что хороша девушка, еще и в форме…

— Разрешите? — первым в кабинет начальника через двойные двери сунулся Виталий.

Я за ним. В кабинете, который оказался размером с два кулебякинских, за широким столом сидел полковник КГБ. Уже в возрасте и немого растолстевший. Я себе представлял главного по области КГБ-шника немного другим. Этаким несгибаемым гвоздем. Куском гранита. Непременно со шрамом на лице от сражений с врагами. Кем-то вроде героя войны. А тут, блин, пухлый дядька со смешным чубчиком на лысеющей голове. Чубчик выражал отчаянную попытку хозяина показать, что есть еще на голове локоны и он не совсем пожилой. Но выглядело это немного комично.

— Здравия желаю, Илья Прокопьевич! — отчеканил я.

Имя его я выучил, конечно, заранее, сразу после того, как в наш отдел позвонили и попросили приехать. Кулебякин сочувственно повздыхал, приговаривая, что ничего хорошего от таких визитов не жди, но я-то знал, в чем собака порылась. Это встреча была в продолжение нашего с Виталием разговора в больничке, когда он приходил ко мне в палату.

Полковник встал и пожал мне руку, улыбчиво проговорил:

— Наслышан, наслышан! Присаживайтесь, Александр Александрович.

Виталик испарился, я только слышал, как за моей спиной мягко хлопнула дверь.

— Чай или кофе не предлагаю. Мы ведь с вами офицеры, — Илья Прокопьевич выудил из шкафчика два бокала, бутылку — и разлил коньяк.

Что за проверка алкоголем? Хм… я думал, только в милиции на работе могут выпивать, а еще и в КГБ, оказывается.

— Да вы берите, не стесняйтесь, — улыбался полковник, пододвигая бокал с янтарной жидкостью. — Все мы люди, все мы человеки… Давайте выпьем за наш общий успех. А?

— А у нас есть какой-то общий успех? — спросил я и взял бокал.

— А как же? — подмигнул полковник. — Все началось с того, как вы поймали и разоблачили Пистонова, завербованного нашими, в кавычках, друзьями… Ну а нам оставалось лишь потянуть за ниточки и…

И на этом КГБ-шник хитро замолчал, давая понять, что не уполномочен я это все знать. Что ж… Работа у них такая, от честных людей все скрывать. Да и не слишком хочется подробности слышать, и так все понятно.

— В общем, одно могу сказать, — отпил коньяк полковник. — Проведение Олимпиады-80 теперь вне угрозы. Надеюсь, во всяком случае. Всю цепочку мы обезвредили. А все благодаря вам, Александр Александрович.

— Все золотые портсигары изъяли? Я правильно понял?

— Да… А на днях вы еще и Трубецкого взяли. Похвально! — перевел тему полковник. — Скажите, как вы это делаете?

— Не виноват я, он сам пришел, — улыбнулся я.

— Да знаю, — отмахнулся собеседник и плеснул еще по коньячку. — А давайте к нам… Нам нужны молодые и перспективные.

— Спасибо, но как-то не задумывался. Такие решения с кондачка не принимаются, извините, Илья Прокопьевич.

— Понимаю, понимаю, — задумчиво вертел бокал в пальцах полковник. — Но вы подумайте, да… Биография у вас безупречная. Однако странное дело, — полковник вдруг сузил глаза, но продолжал улыбаться, хотя уже как-то хитро-хитро. Будто лис. — Ни в средней школе, ни в школе милиции вы себя, уж простите, особо никак не проявили. А на должности кинолога — вдруг настоящим героем стали…

— Скажете тоже, героем, — делая непринужденный вид, я всё-таки отпил из бокала (неплохой коньячок, кстати). — Просто выполняю свою работу, как комсомолец и сотрудник органов внутренних дел я обязан оперативно и чутко реагировать на…

— Да бросьте, Александр Александрович, — отмахнулся полковник — Это вы для своих начальников оставьте. Они любят такое, Щелоков приучил. Я человек простой. Вы, я смотрю, тоже простой. Только слишком умный. Но в нашей работе — это то, что как раз нужно…

— А что с Купером? — в лоб спросил я.

— А что с Купером? — развел руками КГБ-шник.

— Ну, его отпустили. Он на пенсии. Очевидно же, что он был связан с Трубецким и с Пистоновым. Прикрывал делишки.

— Пусть пока на пенсии отдохнет. Материал на него имеется, тем более, Трубецкой заговорил. Удивительное дело, Антон Львович признался сразу во всем, еще и плакал, и вспоминал, почему-то, какие непутевые у него в детстве были родители, и что это они во всем виноваты. Сломался как-то… Не знаете почему?

— Натерпелся, наверное, — слукавил я, — И прорвало… Ага…

Не буду же я рассказывать, что провел короткий сеанс психоанализа с задержанным, в ходе которого нащупал его триггерные точки, сумел вывести его из равновесия и нанести упреждающий удар гипсом. Поэтому и выжил, поэтому и здесь теперь сижу. Вот только если это рассказать конторе, то меня вмиг в шпионы зачислят. Таким навыками работы и знанием людской психологии никак не мог обладать советский гражданин, пусть даже он лейтенант милиции. А вот всякие там агенты — запросто. Их готовили в подсознаниях наших копаться…

— Чем вы сейчас занимаетесь, Александр Александрович?

— Ничем особо, — снова слукавил я. — На больничном.

Я постучал по гипсу, на котором уже отпечатались мои похождения в виде клякс, пятен грязи и прочих не слишком опрятных разводов.

— Аббревиатура «КИТ» вам ни о чем не говорит, случайно?

Я аж чуть не подпрыгнул на стуле. Интересненький вопросик… Сразу вспомнился платок с вышивкой, который мы с Мухтаром нашли в крапиве в ходе мероприятий по факту убийства Ларионова. Я потом узнал у Тамары Ильиничны результаты экспертизы — кровь на платке оказалась той же группы, что и у потерпевшего. Скорее всего, преступник измазался в крови жертвы, обтерся платочком, а после выкинул его в бурьян, будучи уверенным, что его никто не найдет.

— «КИТ», говорите? — я задумчиво вертел бокал в пальцах, играл янтарной жидкостью по хрустальным стенкам сосуда, словно гурман, ждущий раскрытия букета благородного напитка.