Начальник милиции. Книга 4

Глава 20

Мы вернулись в отдел. Там уже поджидал меня Серый, он выгуливал Мухтара по внутреннему дворику и бросал ему палку. Пес с пацанским восторгом бегал за ней и с урчанием грыз деревягу, когда удавалось поймать ее на лету.

— Привет! — завидев меня, Мухтар и парень кинулись ко мне с почти одинаковым рвением.

— Здорово! — я пожал руку Серому. — Где пропадал?

— Да к сеструхе в лагерь ездил. Погостил несколько дней. Я же тебя предупреждал!

— Да, точно… Закрутился совсем на новой должности, подзабыл… еще вот молодого натаскиваю, — я кивнул на Тулуша за моей спиной.

— Ого… — восхищенно проговорил Серый, разглядывая Салчака. — А он лук мне сделает? А стрелы?

— Он не индеец, он такой же советский человек, Андрей. Ладно… Вы тут погуляйте пока, а мне нужно поработать.

«Индеец», Серый и Пес принялись во что-то играть, а я направился в КПЗ.

Взял ключи от подвала в дежурке на гвоздике и спустился туда. Миновав основную железную дверь, очутился в коридоре «подземелья».

— Открой Чудинова, — приказал я постовому сержанту Юсупову.

Худосочный Женя поздоровался, но как-то сразу отвел глаза. Видимо, думал, что я спрошу его, как он тогда прописал по почкам задержанному. Но такие деликатные моменты не спрашивают, тем более, его мать мне уже все поведала. Мне даже она показалась смелее, чем сын. Брошенный в окно кирпич никак ее не напугал — а этот нас вызвал. И в кого Женя такой пугливый? Без отца рос…

Сержант отомкнул камеру, я вошел и велел закрыть за мной дверь.

— А… Начальник… — Чудинов развалился на нарах и не вставал. — Когда меня выпустят? Если есть что — предъявляй, а нет — выпускай. Я тут не мартышка в зоопарке. Между прочим, в гастрономе мясо тухнет без рубщика.

— Всё не протухнет. А тебя следователь выпустит, — хмыкнул я. — Ну или не выпустит.

— Да ты что, начальник⁈ — вскочил арестованный и схватился за грудь, будто вот-вот порвет на себе рубаху. — Что за беспредел⁈ Я в прокуратуру пойду!

— Сидеть! — рявкнул я, и Чудинов плюхнулся обратно на нары, а я спросил его в лоб: — Ты знал Гребешкова и Ларионова?

— А кто это такие? Первый раз слышу…

— Да? А на фотокарточке ты рядом с ними стоишь, вот так запросто, — я показал ему снимок.

Тот глянул на снимок и чуть отшатнулся, а потом резко сделал вид, что скучает.

— Старая фотография, — с деланым безразличием протянул он. — Где взял? Не помню, хоть убей… Вот Миля помню, а этих… нет… Да мало ли с кем я сфотографировался за всю жизнь. Всех не упомнишь.

— Ты и не говорил, что был другом Миля.

— А мы и не были друзьями, так… однокурсники. Но спасибо Матвею, взял меня на работу. А ты его труп на меня вешаешь. Ай, нехорошо, начальник… Ну не убивал я его, зуб даю…

— Не были, говоришь, друзьями с Милем? А у меня другие сведения…

— Ничего не знаю, ничего не помню, начальник, — Чудинов демонстративно повернулся на бок, к стене, будто собирался спать. — Столько времени прошло.

— Может, тебе письмо память освежит?

— Какое письмо? — повернулся обратно арестант и с интересом на меня уставился.

— А вот это, — и я зачитал вслух, этаким лёгким голосом: — Дорогой Степа. Прости, что так вышло. Я наделала глупостей, я не должна была от тебя уходить. Прости, я без тебя не могу. Давай сегодня встретимся в парке, на той лавочке, где…

— Нашел, падла! — прошипел Чудинов, перебивая меня, и, вскочив, попытался вырвать из рук листок.

— За базаром следи! — я убрал письмецо и тут же зарядил кулаком ему под дых, охлаждая пыл.

Степан отшатнулся. Закашлялся и попятился к стене. В его глазах сверкнула злость. Лютая и бескрайняя, будто я — его смертельный враг.

— О… — я не сводил глаз с Чудинова. — Я смотрю тебя письмо задело, да? От кого оно?

— Не твое дело, — пробурчал тот, волком поглядывая на меня исподлобья. — Отдай…

— Расскажи про Гребешкова и Ларионова — может, и отдам… Ведь знал ты их?

Арестованный нахохлился и опустил голову, но всё ещё молчал.

— Эй! База торпедных катеров! Приём! — я пощелкал пальцами у него перед носом. — Говорить будем? Нет? Ну и черт с тобой. Кстати, а вот это кто на фотокарточке?

Я показал на того парня, что стоял в сторонке, которого мы не разглядели — заляпано лицо на изображении. Его еще Тулуш охотником назвал.

Но Чудинов не шел на контакт, пыхтел, и уши его чуть шевелились от сдерживаемых эмоций — так стискивал зубы мясник. Интересно, почему его так зацепило это письмецо? Чую, есть в нем что-то важное, а не просто это обычное любовное послание лохматых годов. Я хотел его использовать, чтобы разговорить арестованного, а получилось наоборот. Слишком бурно арестованный на него среагировал. Что-то скрывает этот гад… Но что?

Доказательств прямых против Чудинова у меня так и нет, скоро заканчивается срок его ареста, и вряд ли прокурор его продлит. Нужно поторапливаться — кровь из носу, найти неопровержимые улики. Ну или наоборот, доказать, что он не виноват. О таком думать вообще не хотелось, но ведь всякое бывает.

Пусть посидит, подумает, потом сговорчивее будет.

Я покинул камеру и направился прямиком к Загоруйко. Тот был не один. К нему опять наведалась мать и вовсю сыпала какими-то нравоучениями.

— Здравствуйте, — улыбнулся я.

— А… это вы, — чуть поморщилась она. — Кинолог…

— Вообще-то теперь это руководитель нашего уголовного розыска, мама, — поправил ее Валентин.

— Быстро растете, — хмыкнула женщина, и, переведя взгляд на сына, с грустью добавила: — Не то что мой обалдуй…

— Зря вы его недооцениваете, Виталина Сергеевна. Расследование ни одного преступления не обходится без участия криминалиста.

— Да. Вот так сидит в своей каморке много лет, и просвета не видно… Куда расти? Куда стремиться? — взмахнула тонкими руками женщина, будто хотела взлететь из этой самой каморки.

— Мама…

— Валентин…

Чтобы мать с сыном не сцепились, я решил перейти к тому, зачем пришел, и по возможности на этом продемонстрировать умения и значимость Загоруйки-младшего перед родительницей.

— Вот, Валёк, глянь… Нужно очистить лицо и понять, кто это на фотографии, — положил снимок на стол.

Эксперт поправил очки, будто наводил прицел, и склонился над карточкой. Мать тоже скосила взгляд, любопытствовала.

— Хм… я попробую. Но боюсь испортить совсем… Эмульсионный слой старый, и…

— Делай, Валентин, — оборвал я. — Вперед… Хуже уже точно не будет.

— Ладно.

Криминалист на несколько минут удалился в темнушку, намешал там в пластмассовой ванночке для фоторабот какой-то раствор. Принес его и, приготовив фотокамеру, замочил фотку в ванночке. Потом вытащил, потер ваткой, аккуратно закреплённой в пинцете. Изображение стало очищаться.

Но и верхний слой фотобумаги прямо на глазах, что называется, пополз. Прав был Загоруйко, себе дороже было это старьё трогать.

— Фотографируй скорее! — скомандовал я.

— Щас! — Валя схватил приготовленный фотоаппарат уже с взведенным затвором. Он навел объектив и щелкнул.

— Получилось?

— Черт… Выдержка слишком большая, а со вспышкой не выйдет, расстояние маленькое.

— Что делать, щас морда растает! — поторапливал я.

— Елку надо, я сейчас.

Валя молнией метнулся в свою темнушку и принес портативную установку для пересъемки следов рук, которую он называл «Елка». Размером и формой она с дипломат, только лампы на стойках выпирают.

— Сейчас, на пленку для микрофильмирования попробуем, — спешно прокомментировал Валентин. — Там вспышка не нужна.

— Давай скорее… — торопил я.

— Щас! Щас! Я «Елкой» давно не пользовался, у мня «Уларус», надо в розетку. Блин, где удлинитель? А вот же он!

Установка уже содержала свою примитивную камеру, и спуск производился нажатием на кнопку со специального тросика. Бандура эта казалась громоздкой, но на самом деле весила не так уж много. Вот только батарей в ней не было, а для ламп розетка нужна.

— Поздно, Валя, поздно… — выдохнул я. — Разъело морду. Хреновые пассатижи…

— Эх… Вот блин, — чесал затылок Загоруйко, с грустью смотря на карточку.

— Может, на «Зените» кадр все-таки получился? — с надеждой спросил я.

— Я проявлю, конечно, напечатаю, но вряд ли… — поджал губы Валентин. — Смазано будет, выдержка ручная, не удержишь ведь без движения камеру.

— Ну а ты? — я постучал по голове, разумея Валину память. — Ты запомнил морду?

— Нет, — растерянно пожал плечами Валя.

А я подумал, что почему-то эта самая морда — в те пару секунд, когда там ещё можно было хоть что-то разглядеть — показалась мне знакомой.

Но не мог понять, кто это… Вот если бы еще раз глянуть, хоть одним глазком. Но нет, поздно.

— Я запомнила, — раздался у меня за спиной голос Виталины Сергеевны.

Мы так суетились, что даже забыли про нее — и про то, что хором хотели её впечатлить.

— Вы запомнили? — обернулся я, немало удивившись.

— Ну да… а что тут запоминать? Я училась с ним на одном курсе.

— И фамилию его помните? — осторожно, чтобы не спугнуть удачу, спросил я.

— Конечно, помню.

— Замечательно, — потирал я руки. — Товарищи Загоруйки! Вы не представляете, как вы мне помогли.

Я вошел в кабинет уголовного розыска, там Гужевой складывал самолетик из бумаги.

— Не понял, — нахмурился я. — А где все?

— Тулуш с Мухтаром играет, слышишь, гавкает? — кивнул на раскрытое окно Иван. — Прошкин поручение следака отрабатывает, по темнухе старой умчался.

— Так. А ты чего не работаешь?

— А я, Саныч, дежурю…

— Понятно, опер спит — дежурство идет.

— Угу, — выравнивая нос самолета, кивнул тот.

— Так… слушай сюда, дежурный ты мой… Щас берешь Тулуша и едешь вот на этот адрес, — я ткнул в листок, который положил перед подчиненным на стол. — Здесь живет подозреваемый в нашей серии убийств.

— Ого… А кто такой? Ты вычислил? Ну ты даешь…

— Вот фамилия, имя, отчество написаны. Вот место работы. Но вы езжайте на домашний адрес. Работу я сам проверю, позже. Если он дома, ласты заверните, наручники — и пожестче с ним. Короче, крепите и в отдел тащите.

— А ты?

— А я в другое место пойду, там он тоже может сейчас быть.

— Слушай… Так он, что? Вояка бывший? — дивился Иван, читая информацию и справки, которые я нарыл на подозреваемого. — И во Вьетнаме воевал. Ого… Опасный человек… А может, не Тулуша мне дашь, а сам поедешь со мной? Он боевой ветеран.

— Ваня, ты милиционер или комбайнёр? Не боись, ты же не один… И вообще, мы во Вьетнаме не воевали, как ты выражаешься, а как советники были.

— Ну да… как же. Всякое было. У этого столько боевых наград. Такие за советы не дают…

— С тобой Тулуш, он белке в глаз… легко!

— Ёк-макарёк, Саныч! То не белка, то тигр…

— Ну не могу я с тобой, не могу сразу в два места одновременно. А крепить надо быстро, и разом наведаться, чтобы не сбежал, наверняка уже заподозрил, что идем за ним.

— А ты как же? Один пойдешь?

— С Мухтаром, а ты с Тулушем. Все по-честному. Пока все, тьфу-тьфу, тихо, возьмешь машину дежурной части. А я на нашей «копейке» прошвырнусь.

В дверь постучали.

— Войдите! — крикнул я, ожидая кого-нибудь из коллег.

— Ой, Саша, я так соскучилась! — дверь распахнулась, и влетела Ася.

Косички, юбочка и батник. Ну прямо девочка-припевочка. Нисколько не стесняясь, она повисла у меня на шее и поцеловала в губы.

Иван оторопел и нахмурился — видимо, обиделся за попранные чувства Марии Антиповны. Не знал он, что кроме кадровички у меня еще кто-то есть.

Я сделал ему знак рукой, мол, иди работай, видишь, я занят. Гужевой насупился, поправил кобуру на поясе и покинул кабинет, плотно прикрыв дверь.

— Ты чего здесь? — улыбался я, оторвав от себя девчонку и заглянув ей в глаза.

— А ты не рад?

— Рад, конечно! Но ты говорила, у вас в Москве на месяц стажировка, а сама вон как так быстро вернулась.

Ася вдруг надулась, нахмурилась и обиженно пробормотала, топнув каблучком:

— А меня убрали из резерва… Я теперь не поеду в Москву! Не буду писать про Олимпиаду. Я никчемная журналистка, и у меня нет таланта!

— Как так — убрали?

— А вот так, сказали, нет живости в пробной статье, интриги, сенсацию им подавай на ровном месте! Я плохая журналистка, Саша…

— Ну ты чего такое говоришь? — я прижал Асю к груди. — Ты самая лучшая журналистка в Зарыбинске.

— А я хочу быть — в Москве!

— Так. Ладно… Мне тут надо по работе отъехать срочно.

— Вечером придешь? — промурлыкала девушка, любовно поглаживая меня по щеке.

— Конечно, и обо всём поговорим.

— А вы поймали серийного убийцу?

— Ловим, Ася.

— Ой, Саша, а можно я про него в газете напишу?

— Зачем это? — нахмурился я.

— Ну-у… Это будет взрывной материал. Они поймут, там, — Ася махнула в сторону, наверное, где была Москва, — что потеряли ценного кадра. Пусть локти кусают!

— Кто они? В Москве? Асенька, да Москве Зарыбинск — как пингвину пассатижи… И потом, тебе редактор не даст выпустить, будоражить горожан такой темой. Цензура же у нас…

— О! А я тебе не сказала? Я теперь исполняю обязанности главреда. На период отпуска. Так что не переживай. Сама себя и выпущу.

— О как! А ты расстроилась из-за какой-то Москвы…

Но сбить её с темы не получалось — репортёрша уже напала на след и не выпускала его из виду:

— Ну Саша, ну можно, я напишу про убийства?

— Нет…

— Ну-у, пожалуйста…

— Дома поговорим, — отрезал я.

— А представь, если преступник прочитает про себя, и проявится… ошибется… А тут ты его — цоп! И схватишь! А?

— С чего это он ошибется, если даже прочитает?

— Я его так пропесочу, я напишу все его комплексы и тайные желания, все так выверну, он от злости сдохнет… нас этому в Москве научили, то есть, успели научить… Он обидится и, как любой неуравновешенный, станет ошибаться. И мы его поймаем. Ну как? Хорошо я придумала?

Я с грустью посмотрел на её загоревшиеся идеей глазки под густыми ресницами, круглые щёчки и оранжевые, цвета заката, полоски на батнике.

— Слушай, Ася, серийный убийца — это не объект для журналистских и прочих экспериментов. Он опасен, хитер и расчетлив. На то он и серийный, что никто пока его не переиграл. А ты девочка… Ты…

— Ну ты же меня защитишь? — Ася снова повисла у меня на шее, осыпая лицо поцелуями.

В этот момент дверь мягко открылась, и без всякого стука на пороге выросла Мария Антиповна. Мы с Асей даже не заметили, как она вошла. Увидели лишь чуть позже спину, когда она резко развернулась и поспешила ретироваться.

— Ой, — хихикнула Ася. — Кажется, я распугала твоих посетителей. А это кто был?

— Не успел увидеть. Всё, давай… до вечера. Мне надо срочно ехать.

— А можно с тобой?

— Нет!

— Ну почему-у?..

— Я на задержание.

— Ой, никогда не была на задержании…

— И не побываешь, — заверил я. — Не женское это дело.

— Ах, так! Я тогда статью напишу!

Я подъехал к школе на служебной машине и стал ждать. Мухтар скребся на заднем сиденье. Просился погулять на улице.

— Тише, тише, братец, — проговорил я. — Мы должны быть незаметны.

Вот несколько пионеров вышли из здания с криками «ки-я-а», размахивая самошитыми мешками для сменной обуви. Ага… Секция закончилась, скоро должен появиться и сам тренер.

Подожду его здесь. Внутри могут быть дети. Не хотелось бы, чтобы он в критической ситуации использовал их как живой щит. Ведь Алексей Черепанов — не простой физрук. Оказалось, что он военный служака в отставке. И не какой-нибудь бывший тыловик, а человек с реальным боевым опытом. Устроился в школу физруком уже на пенсии, отслужив в армии почти тридцать лет, и секцию карате организовал. Денежки зарабатывает, еще и людей в области убивает.

А мотив какой? Любовь к Ирине Миль? В девичестве Котовой… Или что-то еще? Пока не знаю, но многое на него указывает. Этот тремор правой руки после ранения, про который с таким презрением говорила актриса — как знать, может быть, именно он причина того, что колото-резаные повреждения жертвам нанесены так неумело и хаотично. Еще он знал лично всех убитых, причём очень давно. На снимке ясно видно, что он был рядом с ними на крыльце института, и явно не как случайный прохожий попал в кадр, хоть и стоял чуть в стороне. Ну и самое главное — не успел товарищ Миль упокоиться, как Черепанов прикупил розы и наведался к его вдове.

Нет, конечно, я не на все сто уверен в причастности физрука к убийствам, есть еще Чудинов в разработке, тот тоже мутный. Но проверить версию с физруком я обязан.

И бдительность сейчас проявлять тоже надо — все-таки если этот вояка порешил своих старых студенческих товарищей, то, учитывая его боевой опыт и навыки — он очень опасный противник. Еще и каратист…

Ха! Но против любого каратэ у меня есть целых два приема: фас и ПМ.

Вот последняя стайка пацанов выпорхнула из школы. Они пинали по деревьям, бесились, видимо, тренировка лишь раззадорила пыл, но не убавила хулиганских силушек, и они, наконец, дождались возможности подурачиться. А тренер так и не появился.

— Сиди здесь, — приказал я Мухтару, а сам вышел из машины и направился к пацанам.

— О, Вовка! Привет! — узнал я сына Эрика Робертовича.

— Здрасьте, дядь Саш! — улыбался тот.

— Каратэ занимаешься?

— Ага, я же милиционером хочу стать!

— Доброе дело. А тренер твой где?

— Да в спортзале еще… Сказал, что допоздна будет. Ему маты надо зашить, мы на них падения и самостраховку отрабатываем.

— Ну бывай…

— До свидания, дядь Саш!

Я пошел к машине, за Мухтаром. Придется, выходит, наведаться в школу. Неизвестно сколько торчать тут, если просто его поджидать. Надеюсь, все детишки вышли из здания…

— Р-работа, Мухтар, р-работа!