Начальник милиции. Книга 4

Глава 19

— Котова Ирина Тимофеевна, — снова повторила хозяйка, глядя на вышивку. — Вот такая у меня странность была — платочки именные, это по молодости. Сама вышивала… Сама себе и дарила… Скажете, дурочка? Эх, было времечко…

Она вздохнула, будто давно ушедшая молодость была дороже совсем недавно ушедшего супруга.

— Интересная особенность у вас была, — я сдержался, чтобы не завалить ее кучей вопросов и не давить раньше времени. — А вы кому-нибудь дарили свой платок? Ну… с инициалами? Может быть, как символ?

Я махнул рукой в прихожую, как бы подразумевая недавнего ухажёра.

— Ох! Что вы! — улыбнулась женщина. — Как принцесса рыцарю? Сейчас не те времена. Мужчины разучились лазать в окна к любимой женщине и петь серенады. Обмельчали мужчины… Нет, не дарила…

— Что ж, понимаю. А что вы скажете про это? — я достал из кармана фотографию, которую сделал по моей просьбе Загоруйко. — Это ваш платок на снимке? Как видите, там вышито: КИТ. И стежок, мне кажется, очень похож… Посмотрите внимательнее, пожалуйста…

— Ой! И правда мой платочек… Но… — вдова растерянно прикрыла рукой рот, совсем как ребенок, когда врет. — Но я правда никому не дарила… У меня он один остался. Ну, может, два. Или три… А что это на нем? Кровь? Ой… Что случилось? Почему линейка рядом с ним? Это что? Снимок с места преступления? — зачастила она. — Я в кино такие линейки видела особенные.

— Да, вы правы, Ирина Тимофеевна. Масштабная линейка. И этот платок обронил подозреваемый в особо тяжком преступлении… И у меня в связи с этим к вам вопросы.

Я специально переводил взгляд с фото на неё саму, чтобы она прочувствовала момент.

— Господи! Как такое может быть? Или… Постойте… Вы намекаете на меня? Вы хотите сказать, что это я обронила? На месте преступления? Вы что такое говорите?

И хотя она очень много ахала, охала и восклицала, сидела она по-прежнему очень ровно — в общем, не похоже было, что её захватывают эмоции или что она сейчас расчувствуется и в обморок упадёт.

— Ирина Тимофеевна, нет, конечно… Вы просто должны нам помочь докопаться до истины. Мы вас не подозреваем, — заверил я.

Правда, тут же задумался, засомневался в своих словах и вслух продолжил:

— Хотя, знаете ли… У убийцы ведь вполне женская рука. Ну, то есть — нетвердая. Скажите, пожалуйста, Ирина Тимофеевна, — я постучал пальцем по подбородку в задумчивости и выдал вопрос: — А где вы были в прошлый четверг и… и в день убийства вашего мужа тоже?

— Что за вопросы, молодой человек? — возмутилась вдова, обиженно тряхнув спадающими на лоб локонами. — Я не обязана перед вами отчитываться, я порядочная женщина, я…

— Ирина Тимофеевна, порядочным женщинам нечего скрывать, вспомните, пожалуйста, где вы были, — я на сей раз добавил в голос твердости.

Миль поджала губы, нахохлилась, но все же посмотрела на висящий на стене календарь. Что-то там поизучала, поводила по столбцам глазами и выдала:

— Дома я была…

— Вот как? Очень хорошо… Это кто-нибудь может подтвердить? — как можно миролюбивее проговорил я.

— Нет, конечно! За кого вы меня принимаете? Что в отсутствии мужа ко мне кто-то приходит? Как вам не стыдно? Как вы могли такое подумать?

— Ну, вообще, я имел в виду подруг… — улыбнулся я. — А не вот этого сегодняшнего товарища с букетом роз. Кстати, и часто он вам такие дорогие букетики приносит? Простой учитель.

— Нет у меня подруг, — как-то грустно вздохнула вдова. — И букет он в первый раз принес… Ну, может, второй… Ой, я такие мелочи не запоминаю. А деньги у Алешки водятся. Он ведь на секции зарабатывает.

— И все же вернемся к первоначальному вопросу… Как ваш платок оказался у преступника? Что сами думаете?

— Ну не знаю. Вы же милиция, вы и думайте, нам, женщинам, думать вредно. Украл, наверное, платочек, вот и все, — пожала плечами вдова. — Он же преступник… Что хочешь украсть может.

— А у вас были в квартире кражи? — поинтересовался я, оглядывая шикарную обстановку. — Вы заявляли?

— Не было… вроде, — снова пожимала плечами вдова, будто у нее имелись серьезные проблемы с памятью. — Ну или я обронила где-нибудь на улице, а он, злодей, подобрал.

— Не думаю, что люди подбирают чужие носовые платки, — покачал я головой. — Сами-то вы в это верите? Точно не давали никому? Это очень важно… Возможно, не сейчас, а, допустим, много-много лет назад?

— Если много лет назад, то и не вспомню уже… Хотя нет… постойте… Был у меня в студенчестве один поклонник. Нет, не один, конечно, вы не подумайте, их было больше, чем песка в Анапе… Но он защитил меня от хулиганов как-то вечером, а сам немного пострадал. Я дала ему платок, вытереть кровь на лице…

— Так-так, а вот это уже интересно, — оживился я, и Тулуш тоже вытянул шею.

Я думал, чтобы слышать лучше, а он просто посмотрел в вазочку с печеньем, не осталось ли чего еще. Но не осталось. Тулуш собрал крупные крошки из вазочки, и, отправив их в рот, втянул шею обратно.

Я неслышно вздохнул и продолжил расспросы:

— Как звали эго вашего благородного защитника?

— Не помню, — снова растерянно развела руками женщина. — Хотя нет… Постойте… Кажется, это был… Кажется, это был Алексей.

— Какой Алексей? Который Черепанов? С родимым пятном на лице?

— Вроде, он… Ой, я такая забывчивая, — кокетливо улыбнулась вдова, а мне захотелось на нее прикрикнуть.

Но я сдержался — понимал, что это ничего не изменит.

— Он или не он? Вспоминайте, Ирина Тимофеевна…

— Он… — кивнула она, а потом, чуть поразмышляв, замотала головой. — А может, и не он… Ой, да вы у него сами и спросите. Но столько лет прошло. Больше тридцати уже.

— Спросим, — заверил я. — Значит, говорите, он в школе физруком работает?

— Да. Уж это точно, — улыбнулась она, как будто и не возмущалась только что моим подозрениям.

— Спасибо за сведения. И за угощения тоже. Если будут еще вопросы, мы вас навестим. Чай попьем…

— Конечно, — оживилась вдова. — Приходите. А то теперь я совсем, совсем одна… Как ивушка на ветру.

И посмотрела на меня с такой грустью и одновременно нежностью, будто я был ее возлюбленным, а не инспектором уголовного розыска, который только что задавал неудобные вопросы.

Мы вышли на лестничную площадку. Спустились во двор. Я убедился, что никто нас не слышит, и только тогда спросил Тулуша:

— Ну что, друг мой луковый, что скажешь? Какие будут мысли? Ты вообще слушал разговор с вдовой? Или только печеньки трескал?

— Хитрая женщина, — кивал напарник на подъезд, откуда мы вышли. — Как лиса хитрая. Не помнить все… а она помнить… Неправда говорит.

— Продолжай, — прищурился я по-Тулушевски.

— Она сама зарезать, а потом врать…

— Ну нет… — я задумался. — Всех троих? У нас три трупа так-то, один из них, правда, в Угледарске.

Тулуш покачал головой.

— У нас женщина и медведь убить может… А у вас нет?

— У нас они только платочки вышивают и никого не убивают. Но всякое может быть, конечно, проверим. А сейчас поехали в одно место. Хочу тебе кое-что показать… Ты же следопыт у нас? Да?

— Следопыт, не следопыт, а зверушка в тайге выследить можно.

— Вот и отлично… Взглянешь на квартирку свежим таежным взглядом… Поехали.

Но сначала мы наведались в городскую прокуратуру. Нашел кабинет Криворожского. Он сидел с грустной миной, зарывшись в бумажках, и выслушивал какую-то бабульку. Та жаловалась, что соседи ночью включают радиоизлучение очень вредное и невидимое, чтобы ее на тот свет отправить. А в милиции у нее по этому поводу заявление не принимают. А соседи уже половину подъезда облучили и смеются через стенку, глумятся.

— Привет, — протянул я руку следаку.

— О, Морозов! — оживился тот, будто в моем визите увидел спасение от беседы с посетительницей. — Слышал, ты теперь розыском рулишь? Поздравляю… Растешь…

— Спасибо, а ты, я смотрю, на тайные заговоры перешёл? — кивнул на заявительницу.

— Вот! — картинно взмахнул руками на бабушку следак. — Забирай! Помоги пенсионерке. Ты же милиция! Ты целый начальник уголовного розыска!

— Ну, она же жалобу пришла писать на эту самую милицию. Значит, мы плохо работаем. Вот и занимайся, — аккуратно улыбнулся я.

Затем отозвал его в сторонку и проговорил:

— А вообще я по делу, дай мне ключик от квартиры Чудинова.

— Зачем? Мы же там обыск провели уже. Ты же сам присутствовал. Правда, как кинолог тогда еще…

— У меня теперь не только Мухтар, как ты заметил. У меня есть следопыт. Хочу с ним еще раз хату прошуршать. Может, что-то мы упустили тогда.

— Какой еще следопыт? — нахмурился Федя, а потом, заметив мнущегося на пороге Тулуша, строго проговорил: — Гражданин! Вы что хотели? Вы по материалу о хлопке? Седьмой кабинет, по коридору налево!

— Это со мной, — кивнул я на Салчака.

— Ха… Это и есть твой следопыт?

— Ну да.

— Да что он там увидит, у него глаза, как щелки.

— Ключ давай, — похлопал я следака по плечу.

— Не дам… Не имею права. Вскрывать квартиру для дополнительного осмотра только в моем присутствии и с понятыми можно. Сам знаешь.

— Федя… Ты чего такой нудный и правильный вдруг стал? Я же говорю, негласно проверю. Никто и не узнает. Давай.

— Товарищ прокурор! — окликнула в этот момент следователя бабулька, которой надоело ждать, пока мы пошепчемся. — Вы мне поможете? Я еще хотела рассказать вам про Козюлиных… Они по ночам бульон из кошек варят, на весь дом тянет. Участковый отказался разбираться…

— Вон, — еле заметно кивнул на бабушку следак. — Заберешь ее — и ключ твой.

— Офигел? — хмыкнул я.

— Нет бабульки — будет ключ. Есть бабулька — нет ключа, — хихикнул Федя.

— Ладно… — кивнул я. — Смотри и учись, студент…

Я подошел к посетительнице. Та подозрительно на меня уставилась.

— Ты кто? — спросила она, прищурившись одним глазом, совсем как баба Яга. — У тебя энергия грязная…! Ты не из нашего мира… Ты… Ты…

Она испуганно захлопала глазами и спешно перекрестилась.

— Я сюда послан, чтобы предупредить, — серьезно проговорил я. — У вас на чердаке в доме есть черный провод. Он ведет к антенне. Антенна вас и травит излучением. Нужно перерезать провод. И вы спасетесь.

— Точно! — вскинула сухой, как древесный сучок, палец бабка. — А я-то думаю! Откуда идет излучение? Видела я там провод. Спасибо, мил человек. Я пойду!

И старушка резво усвистала.

— Ого… — чесал репу следак. — Ловко ты ее. А как ты узнал, что на чердаке провод? Черный…

— А я и не знал…

— Так если его там нет, она обратно вернется?

— Есть он там. Федя, не тупи… На каждом чердаке есть антенный провод. И не один. Перережет и успокоится. До осени, по крайней мере, когда новые обострения начинаются…

— А… Ну осенью я в отпуске буду, — удовлетворенно хмыкнул Федя. — Ну все… Спасибо, Морозов, и пока.

— Ключ гони.

Криворожский поморщился, но сейф открыл и вытащил оттуда ключ, протянул мне.

— Только ты давай, незаметно квартиру вскрывай, чтобы соседи не видели и потом не настучали. И Чингачгука своего проведи аккуратно.

— Будь спок, Федя… Он белке в глаз попадает. Уж в квартиру попадет.

Квартира — это конечно, громко сказано. Чудинов жил в непонятном помещении в цоколе двухэтажного старинного дома. Вход в его жилище был отдельный, что очень хорошо для нас. А окна были, очевидно, хронически поливаемы собаками.

Я сорвал бумажки с печатями на двери, отомкнул замок. Мы вошли внутрь. Маленькая комнатка, крошечная кухонька и непонятного вида санузел с раковиной и унитазом. Ни ванны, ни душа. Вот и всё.

Но надо отдать должное Чудинову — в квартирке порядок и чистота. Что не очень вязалось с тем неопрятным мясником, каким я его видел в гастрономе, да и потом, в камере. Будто он специально так от кого-то маскировался. Под неряху…

Я включил свет. Белый день на дворе, но солнце не достает до всех уголков квартиры через половинчатые, утопленные в землю оконца. Находишься будто в подземелье.

— Ищи, Тулуш, ищи, — скомандовал я.

— Что ищи? — чесал тот плоский, но широкий нос.

— Сам не знаю. Все подозрительное ищи. Что-то мы упустили. Обыск уже делали, но ничего интересного не нашли. Вот скажи мне, как следопыт… Куда бы ты спрятал что-то ценное?

— Э-э! Я в тайга скажу, тут не тайга.

— Ладно… Вот представь, что это и есть тайга. Вот это елка, — я показал на зеленую шторину. — А вот это пень.

Ткнул пальцем в сторону тумбы. Напарник закрыл на несколько секунд глаза, будто подгонял воображение под тайгу, а затем начал рыскать по комнате.

Минуты через три проговорил:

— Здесь пыль стерт, здесь — не стерт. Кто-то сюда лазить. Тута тайник. Тубаретка надо.

— Ага, — кивнул я, но за табуретом не пошел.

Я с моим ростом и так мог достать. Запустил руку на шкаф, пошарил там — и вытащил сверток. Старый, помятый, из плотной пожелтевшей бумаги.

Вытряхнул содержимое на стол на кухне — просто потому, что там было посветлее. Это оказались фотографии, какие-то блокноты, открытки. Снимки любительские — черно-белые и совсем старые. Подернуты белым хлопьями и сеткой морщин на эмульсии. На многих — сам Чудинов, на некоторых запечатлены студенты.

— Вот! — я ткнул в молоденького студентика. — Запомни его. Это подозреваемый, Степан Чудинов. Ищи фотки с его рожей. Все ищи… Особенно, где он не один. Нужно понять, с кем он общался кроме Миля.

Тулуш зарылся в карточках, а я стал разглядывать всё остальное, что лежало в том пакете: какие-то вырезки из журналов и прочие бумажки.

Среди них нашел конверт. Без адреса и адресата, пожелтевший и очень старый. Извлек из него сложенный вчетверо тетрадный листочек. Потрепанный, клеточки выцвели. В письме текст:

«Дорогой Стёпа! Прости, что так вышло. Я наделала глупостей, я не должна была от тебя уходить. Прости, я без тебя не могу. Давай сегодня встретимся в парке на той лавочке, где раньше сидели. В семь часов жду тебя. Твое солнышко…»

Ого… Любовное послание… Старое, еще явно студенческих времен. Получается, Степу бросила тогда девушка. Наверное, на него обращали внимание студентки. На фотографиях он совсем другой, не то, что сейчас, после отсидки за убийство с изнасилованием. Зона меняет людей, и внешне, и внутренне, уж мне ли не знать. Только человек со стержнем сохраняет «лицо».

— Нашел! — воскликнул Тулуш. — Вон какая карточка!

Я убрал письмо обратно в конверт и, сунув в карман, наклонился над находкой Тулуша.

Это была фотокарточка. Угледарский институт, его я узнал сразу. Видное и известное по местным меркам здание. А на крыльце студенты. И лица такие знакомые-знакомые. Пригляделся… Ба… Да это же Миль. В центре собственной персоной Матвей Исаакович, а рядом… а рядом убитые Гребешков и Ларионов. Их я знал по фотографиям из уголовных дел. Внешность тщательно запомнил. По Гребешкову пришлось в Угледарскую прокуратуру мотаться, там его фотокарточку раздобыл. Но не это самое интересное, а то, что еще в этой толпе друзей был сам Чудинов… молоденький стиляга. Даже не узнать гада.

— Молодец, Тулуш, ценная фотка. И сам скажи — что она нам доказывает?

— Что на ней покойники…

— Ну, это тоже, да, а что это нам дает?

— Вот этот следующий, — он ткнул в Чудинова. — Его убить следующий.

— Хм… — почесал я затылок. — Думаешь, Чудинова зарежут?

— Этот покойник, этот и этот, — Салчак потыкал пальцем в Ларионова, Миля и Гребешкова. — Ты говорил, тайга здесь. В тайге всегда так. Пока весь стаю не выбьют, охотник не успокоится. Иначе хищник вернется, мстить будет…

— А вот это кто? Стоит в сторонке чуть и косится на друзей? — я показал на студента, лица которого не видно. Оно чем-то заляпано. Будто кофе на него капнули.

— А вот и охотник, — кивнул Тулуш. — Стая пасет… следит…

Блин! Как жалко, что лица не видно! Сейчас и следов не найдешь, кто это. Больше тридцати лет прошло… Нужно поспрашивать однокурсников. Хотя все они на разных факультетах учились. Только Гребешков и Ларионов — на филологическом. Эх… Я, конечно, спрошу Чудинова, но тот вряд ли что скажет. Надо будет его письмецом пошантажировать немного. Раз он его хранит, значит, оно ему дорого.

— Помыть фотокарточка нада… — предложил Тулуш, ткнув в заляпанное лицо.

— Сдурел? Она же старая и расползется… Хотя — ты прав. Есть у нас специалист. Загоруйко может помочь. Он отмоет или восстановит изображение. Он у нас умный, почти как ты, брат. Поехали…

Мы сели в машину, когда затрещала рация. Дежурный запрашивал наружный наряд вневедомственной охраны.

— Пятнадцатый, как слышно? Прием! — сухо скрежетала радиостанция голосом Баночкина.

— Слушает пятнадцатый! — ответил наряд.

— Зеленая 20, проедь, там жильцы сумасшедшую бабку поймали, проследи, чтобы не прибили до приезда участкового.

— Понял, проеду. Буйная, что ли?

— Да нет. Всем соседям антенные кабеля перерезала на чердаке, а сегодня Динамо с ЦСКА играют. Как бы мужики не зашибли ее…

— Принял, выезжаю, — прошипела рация.

Я тоже завёл двигатель.