Начальник милиции. Книга 4

Глава 18

Я оглянулся — Кулебякин мчал к нам на всех парах. Этакий локомотив в погонах, только китель на ветру развевается. Тулуш снова втянул голову в плечи, а я принял удар на себя.

— Ты что? Ты машину угробил? Да нам новую ни в жизнь не дадут! Я эту-то два года выхаживал, умасливал их там. Да мы на ней и десяти лет не отъездили. Да у нее пробега в тысячах меньше, чем моей прабабке лет было! Что же ты, Морозов, наделал? Не бережешь казенное имущество…

— Петр Петрович, — я обошел оперскую «копейку» спереди и присел на корточки. — Идите, гляньте! Все не так страшно, как с вашей прабабкой! Бампер подправим, подкрасим. И будет как… — хотел сказать: «новенькая». Но передумал, ведь колымага уже дано не новая.

— И вообще… — продолжал я. — Повреждения эти на ходовые качества никак не влияют. Зря вы так распереживались, Петр Петрович…

Кулебякин оббежал жигули, уперся взглядом в погнутый бампер, осмотрел все тщательно и скрупулезно и выдохнул:

— Ф-ух! Ядрёна сивуха! Жив автомобиль, жив! Я уж думал, опять в главк объяснение строчить надобно. Опять Петя крайний…

— Какое объяснение? Почему «опять»? — уточнил я.

— Неважно, — отмахнулся Кулебякин. — Слушай приказ… Бампер выправить и покрасить. Естественно, за твой счет, Морозов. У нас такие расходы не заложены. Это надо через служебную проверку оформлять ДТП на служебном транспорте. Сам понимаешь, опять прославимся, опять Зарыбинск мелькать будет в сводке, в разделе — происшествия по личному составу. Ни мне, ни тебе, Морозов, такие приключения и слава не нужны. Так?

— Согласен, Петр Петрович, сделаем за наш счет.

— За чей это — за наш? — прищурился Кулебякин.

— Ну-у… С Тулушем скинемся…

— А при чем тут этот убогий, простихоспади? — прошептал мне на ухо шеф, поглядывая на новенького, который с невинной рожей стоял в сторонке и пинал камушки. — У него даже прав нет… Он, что ли, за рулем был? Морозов… Только не говори, что ты его за руль посадил… Вот не говори мне сейчас!

Он опять схватился за лысину.

— Да я и не говорю, — улыбнулся я. — За рулем был я, Петр Петрович. Вон и Баночкин подтвердит. Да, Миха?

Я кивнул подошедшему к нам дежурному.

— Что подтвердить? — спросил он.

— Скажи «да».

— Да, — покорно кивнул Михаил.

— Вот видите, Петр Петрович, так что не беспокойтесь, машину починим, Тулуша за руль пускать не будем. И не пускали, кстати…

— Ладно, — хмыкнул Кулебякин. — Только не затягивайте с ремонтом. Негоже на помятом авто милиции по городу разъезжать. Мы органы, а органы — это лицо, ядрён пистон! Ясно?

— Так точно, товарищ майор! — хором отрапортовали мы с Михой.

Шеф довольно крякнул, удовлетворенно приосанился, ловя на себе взгляды любопытствующих прохожих. Те оглядывались с немым вопросом — это какому-такому большому начальнику так лихо рапортуют? А-а… — и отводили взгляд — мол, это же нашему местному начальнику милиции.

Кулебякин покивал прохожим, а потом перевел взгляд на Тулуша:

— А этот чего стоит и лыбится, как в мозги клюнутый?

— Не освоился еще… Адаптация, Петр Петрович, — пояснил я за подчиненного.

— Чего?

— Я говорю, акклиматизация.

— А-а… Не привык к нашему лету? Ну так там у них в Каракумах похлеще сейчас.

— Салчак из Сибири.

— А я что сказал, Морозов? Сахара сказал? Я что, по-твоему, Сибирь не знаю где? В общем, так — работай с ним. Пусть учится говорить: «Так точно, товарищ майор». А то перед прохожими стыдно… Все ясно?

— Так точна, твищ мьёр! — скороговоркой отчеканили снова мы с Михой враз.

Я по уставу, а он на всякий случай, так как знал, что, чем более лихо ответишь и быстрее согласишься с начальником, тем быстрее он отвянет.

Кулебякин поправил усы, одернул китель и с чувством выполненного долга чинно зашагал к зданию ГОВД.

— Чего это он так распереживался из-за машины? — спросил я у Баночкина. — Объяснение какое-то хотел писать…

— Да был случай лет пять назад, до тебя, — хохотнул в кулак дежурный. — Петр Петрович подшофе перепутал скорости и включил заднюю. И утопил машину в реке на рыбалке. Служебную… Вот с тех пор ему главк и припоминает, тычет, так сказать, каждый казус с транспортом. И «Волгу» ему служебную дали, только после поимки Пистонова. Как отличившемуся. А так, пять лет без машины начальствовал.

— Ясно, — беззвучно хохотнул я и повернулся к новичку: — Тулуш, а ты чего молчал? Когда шеф спрашивал… Не умеешь говорить «Так точно»?

— У нас в милисия никто не говорит так, — развел он руками.

— Как это? — опешил Михаил. — Субординация и все такое? У вас нет?

— Какой-такой субардинасия?

— Ну-у… Это когда кто-то главный, и всем приказывает, а ты всегда киваешь и соглашаешься, даже если он не прав и дурачок. Ну-у, это самое… начальник, короче.

— Насяльника знаю, — кивнул новобранец. — У нас чужой насальника не бывает. Папа насальника, брат насальника, сын сестры насяльника. У всех есть насяльника.

— Вам проще, — усмехнулись мы в голос с Баночкиным.

Поездку к вдове Миля пришлось чуть отложить, так как я решил сразу договориться с ремонтом служебной «копейки».

Тулуш, надо отдать ему должное, сам захотел расплатиться полностью за ремонт. Я сказал, что моя вина тоже есть, мол, пустил козла в огород, и настоял на несении расходов напополам.

Тулуш нехотя согласился, и сразу решил вложить свою материальную лепту в предстоящий ремонт. И сразу вытащил из рюкзака эту самую лепту. Я ожидал, что это будут деньги, но это оказался очередной сомнительный сверток.

— Это что? — с недоверием покачал я головой.

— Вяленый кобыл, — улыбался Тулуш. — Свежий… июнь еще бегал…

— Нет, брат, убери обратно, у нас такое не пройдет. У нас только деньги и водка в ходу за работу шаромыжникам.

— Деньга нет, — грустно вздохнул напарник. — Не заработать пока. Ксива нет, работа нет, деньга тоже нет…

— Ладно… Не заморачивайся, я, если что, расплачусь.

И мы поехали, наконец, к дому, где был убит писатель Ларионов.

— Жди здесь, — приказал я напарнику. — Ничего не трогай, никуда не лезь, понял?

— Таки тощна! — кивнул Тулуш.

— О-о… Молодец, — одобрительно хмыкнул я. — Учишься.

Я вошел в подъезд, а перед этим на всякий случай забрал ключи из замка зажигания, открыл капот и отключил массу, хотел еще колеса спустить, но не стал — потом накачивать долго.

Поднялся на нужный этаж и позвонил в дверь. Послышался шелест стариковских тапочек по линолеуму, потом скрежет замка, и в проеме показался слесарь Кузьмич. Как и положено пенсионеру — в трусах, майке и с газетой в руке.

— Сан Саныч? — округлил он на меня глаза, и газета бессильно опустилась.

— Привет, Кузьмич, чем занят? — подмигнул я.

— Все-таки в тюрьму меня забираешь? — сжал он губы.

— Да ты что? Мы же договорились. Денежки Ларионова ты вернул, в осмотр мы их вписали. Пометили, что обнаружили купюры в белье в шкафу. А я по делу пришел.

— Фу-ух… Спасибо… А я уж, грешным делом, подумал, что ты слово не держишь.

— Обижаешь, Кузьмич, я же вижу, что ты мужик неплохой, не ворюга…

— А много ты ворюг видел, такой молодой еще? — засомневался тот.

— Не поверишь, много, но сейчас не об этом разговор. Короче, ты, как слесарь, посоветуй-ка мне каких-нибудь шабашников. Бампер на «копейке» поправить и покрасить. Нужно сделать быстро, хорошо и недорого.

Кузьмич открыл было рот, но я тут же добавил:

— Знаю, такого не бывает, но надо. Есть такие знакомые?

— Еще как есть! — горячо заверил Кузьмич и поправил майку.

— Отлично, диктуй адрес…

— А ты уже на адресе, Сан Саныч. Перед тобой лучший жестянщик окраин Зарыбинска. Бампер сделаю, как новенький будет.

— О, это я удачно зашел… Сколько возьмешь?

— Обижаешь, Сан Саныч, тебе бесплатно…

— Да я заплачу, неудобно как-то. Ты назови сумму. Не стесняйся.

— Неудобно шубу в трусы заправлять, — похлопал по резинке семейников пенсионер. — А с тебя денег не возьму, и не возражай даже. Ты, считай, двоих человек спас, две жизни… Так что все бесплатно сделаю.

— Каких двоих? — опешил я.

— Ну как же? Меня и бабку. Я же говорил — у нее давление шкалит, как у перегретого котла паровозного. Ей чтобы жить — на меня орать и пар спускать надобно, иначе особливо хреново ей становится, до жути, никакие таблетки не помогают. А представь, если меня посадят, на ком дражайшая злость срывать будет? Дети разъехались, свекровь померла. Не выживет она без меня… как пить дать, скопытится через месяц, если не раньше. Так что, Сан Саныч, спас ты две грешные душеньки, за что тебе низкий поклон и ремонт бампера бесплатно.

— Ладно… Убедил. Когда подъехать можно?

— Ты на машине?

— Ну да…

— А пошли, к гаражу к моему подъедем, он тут же, во дворах. Я бампер сниму, и езжай восвояси пока, на все четыре милицейские стороны. Через три дня приезжай. Поставлю отремонтированный.

— Отлично…

Кузьмич оделся, и мы спустились вниз. Я подогнал машину к гаражу. Слесарь умело открутил бампер — ушли считанные минуты.

К нему из соседних гаражей тут же подвалили мужички — мол, Кузьмич, шабашка, глядим, намечается у тебя, угощай давай. Ведь взял же, паскудник, жидкую предоплату. А ну колись, взял же?

На что Кузьмич ответил:

— Дорогие друзья, идите в жопу! У меня не клиент это, а друг. Можно сказать, родственник. Следователь. Про него еще в газете писали, как он с собакой умеет разговаривать.

Мужички понимающие покивали, и как ветром их сдуло. Все же «следователь» и медвытрезвитель — понятия для некоторых очень близкие.

Вот так, без бампера, мы и доехали до дома по улице Карла Маркса. В этот раз я Тулуша взял с собой к вдове Миля, но массу на автомобиле отключил на всякий случай.

Вошли в подъезд. Сверху послышались голоса, почти крики. Скандалила женщина, а в ответ бубнил мужик.

— Плохой женщина, — вздохнул Тулуш, кивая вверх, на лестничный пролет, откуда доносились крики.

— Почему? — недоумевал я.

— Женщина — слушаться, а этот плохой женщина.

Мы поднялись выше, и оказалось, что скандалила как раз вдова Миля. Я это понял по распахнутой двери с номером нужной квартиры, из которой она высунулась наполовину и отчаянно жестикулировала.

Женщина не молодая и не старая, про таких говорят — в самом соку была только что. Ну а формы для этого сока у нее сохранились вполне себе видные. Этакая чуть увядающая светская-советская львица в шелковом халате и накрученной на бигуди головой.

— Не приходи больше! Я тебе сколько раз говорила! Не успела мужа похоронить, уже потянулись!

— Да кому ты рассказываешь? — шипел на нее неприятного вида мужик с родимым пятном на нижней челюсти справа. — Матвея ты никогда не любила! Жила с ним за достаток домашний, привыкла шиковать!

— Да пошел ты! И цветочки свои забери! Н-на!..

Женщина швырнула букет в мужика. Причем букетик был недешевый, из алых роз состоял, как минимум из пяти-семи.

— Ах так! — возмущался тип. — Фильку своего больше не приводи ко мне в секцию! Я его исключаю.

— Ребенок-то здесь при чем? Ирод…

— Слишком он похож на папашу, — зло хмыкнул субъект и поспешил вниз, а уже через плечо бросил еле слышно: — Такой же испорченный, привык, что все ему должны…

— Плохой человек, — кивнул ему вслед Тулуш. — У него глаза плохой, злой. Будто шайтан смотрит.

Я лишь пожал плечами, в любовных разборках лучше никогда не принимать участие, иначе, когда враждующие помирятся, то крайними вмиг назначат того, кто без всякого их разрешения вмешивался.

— А вы кто еще такие? — уперла руки в бока гражданка Миль, когда поклонник ее скрылся, а на том месте, где он скандалил, явились мы.

Я был без формы, а Тулуш и вовсе на интеллигента не похож. Как, впрочем, и на сантехника тоже.

— Ирина Тимофеевна? — я показал удостоверение. — Старший инспектор уголовного розыска лейтенант Морозов.

— Ой, извините! — прижала картинно к груди руки вдова. — Я не думала, что вы из милиции. Думала, человек с обезьянкой. Хи-хи!.. Ой! Еще раз извините, таких шуток вы, наверное, не понимаете? Я просто в театре работала, а там свой юмор, и обижаться на него не принято.

— Да мы не обиделись, — заверил я, скрывая накатившую улыбку.

— А ваш товарищ молчит… Видно, обиделся… — покачала головой и массивными золотыми сережками женщина.

— Обизянка не обижаться, — улыбнулся Тулуш. — Кто так называется, тот сам так обзывается…

— Ну и замечательно, — всплеснула широко и размашисто руками бывшая актриса, будто на сцене. — Так что вы хотели, товарищи?

— Ирина Тимофеевна, мы по поводу Матвея Исааковича хотели побеседовать. Появились некоторые вопросы.

— Конечно, проходите, — вдова глянула на меня с женским интересом и добавила: — Такой молодой, а уже старший инспектор?

— Куда нам можно присесть? — мягко проигнорировал я комплимент.

— Проходите в зал, сейчас я чай принесу.

Я хотел отказаться, но Тулуш закивал:

— Чай — хорошо…

Действительно, как это я забыл.

Вдова тем временем быстро принесла вазу с печеньем и конфетами, мармелад, зефир и щербет. Такого изобилия сладостей я давненько не видел.

— Матвеюшка любил сладкое, — уловив мой немой вопрос, вздохнула актриса и даже пустила слезинку. — Диабет у него был, а он не мог себя не баловать. Говорил: «Ира, ну зачем тогда жить на свете, если во всём себя ущемлять?». Вот и пожил… Вот и нет его…

Снова вздох, в руках женщины появился кружевной платочек с вышивкой. Какие-то инициалы. Мне показалось, что «КИТ», но это не точно.

Я даже вздрогнул и нахмурился.

Нет… Скорее всего, показалось… У актрис, хоть и бывших, наверное, принято платочками вышитыми пользоваться. А я таких в своей жизни видел немного. Второй только. Вот и мерещится всякое.

— Извините за прямоту, но позвольте спросить… Вы как относились к мужу?

— Что значит — как, молодой человек? Я его любила… Ах… Как я его любила… Ах, мой Матвеюшка, ангел бескрылый…

— Однако я вижу, к вам потянулись ухажеры? Почти сразу после похорон… Еще раз извините, но у нас работа такая — задавать неудобные вопросы…

Я старался делать голос помягче, мол, хоть и неудобно, а не из любопытства спрашиваю.

— Этот, которого вы видели? — фыркнула вдова. — Я вас умоляю… Да он давно за мной увивается… Нет, не его поля ягодка, не его. Пусть морошку щиплет. И вообще, молодой человек, как вы могли подумать, что я, похоронив мужа, завлекаю толпу ухажеров? Я, между прочим, в нервном стрессе нахожусь по сию минуту. И у меня мигрень на почве развилась!

Актриса подняла палец вверх, будто мигрень — это какая-то высшая награда и даётся не каждому.

— А кто это был? — продолжал допытываться я. — Ну… Тот который вам розы принес?

— Да так, никто… Лешка Черепанов. Физрук в школе.

— Поэтому он сказал, что исключит вашего сына из секции? Насколько я знаю, у нас все секции детские — государственные. Он не вправе так поступать…

— Там особенная секция. «Каратэ» называется… Слышали? Его инициатива полностью. Конечно, формально он ведет бесплатно, но родители вносят мзду. Причем немаленькую. И директор школы там замазан. Тоже с этого барыш имеет и глаза закрывает. А нам, родителям, что? Лишь бы каратэ это велось как надо, по-настоящему, как в Китае.

— Каратэ из Японии.

— Да хоть из Вьетнама, — всхлипнула актрисулька (я даже не понимал, когда всерьез у неё грусть-тоска, а когда по-театральному она это делает). — Теперь мой Паша туда ходить не будет, исключили его… Какой же мерзкий этот Черепанов…

Вдова взяла с подоконника пачку сигарет «Родопи». Я думал она закурит, но женщина поморщилась и закинула сигареты в дальний шкафчик.

— А как он с вашим супругом общался? Черепанов этот?

— А никак… На секцию я ребенка возила, вот и запал на меня недоумок.

— Почему недоумок? Вы женщина видная, вот и попался мужчина на ваши чары.

— Ой, скажете тоже, — вдова зарделась (по-настоящему или нет, не знаю). — Всё одно он не пара мне… Вот вы видели его правую руку?

— А что не так с рукой?

— Она у него после ранения чуть усохла. Но он все одно ей старается выполнять работу — писать, ложку держать, что там еще правши делают?

— Ого, — будо восхитился я. — Откуда вы узнали такие подробности его личной жизни, Ирина Тимофеевна?

— Просто Ира, — улыбнулась в ответ женщина. — А что касается подробностей, так Лёшка мне все уши про себя прожужжал. Мне кажется, я знаю про него даже слишком много, мне этого совсем не надо.

— А вообще давно вы с ним знакомы?

— Еще со студенчества. Он в институте на меня глаз положил, учился, правда, старше на четыре курса. Так и до сих пор не успокоится. Вот ведь как бывает… — актриса мечтательно закатила глаза, явно довольная собой.

Такой долгоиграющий поклонник, ещё бы. Восьмое чудо света.

— Ясно… А Чудинова вы знаете? Его ваш муж на работу не так давно взял.

— Чудинова? — переспросила вдова.

— Степан, ранее судим. Давний друг вашего супруга, как выяснилось.

— Не припоминаю таких… У Матвея столько друзей было — никакой памяти не хватит… Он же душа любой компании.

Я выпрямился, завершая разговор.

— Спасибо вам большое за беседу, вы нам очень помогли, Ира… Какой замечательный у вас платочек. Ой, что там? Вышивка? Как интересно… И что значат эти буквы?

На самом деле буквы я не разглядел, но сделал вид, что увидел их и это не просто вензелёчки.

— Это мои инициалы в девичестве, — с некоторой гордостью ответила вдова. — Котова Ирина Тимофеевна.

Женщина развернула платок, на котором красовалась вышивка.

Холодок пробежался по моему затылку, ведь это была аббревиатура: «КИТ».