Муля не нервируй… Книга 6

Глава 3

— И вот когда зауряд-врач выходит из конюшни, к нему бросается денщик, которого сыграет Марко Маринкович! — горячо принялся объяснять режиссёр Воислав Нанович, искоса поглядывая на меня.

— Но это же совершенно не тот типаж! — возмущённо фыркнул Франце Штиглиц и посмотрел на меня в поисках поддержки, — сами гляньте, он такой весь нескладный, характерный. А по сценарию нужен бравый вояка. Ветеран войны…

— В этом кино все роли такие… эммм… нестандартные… Так что один нестандартный Маринкович погоды не сделает, — насмешливо отмахнулся Нанович.

Йоже Гале посмотрел на меня умоляющим взглядом, а товарищ Иванов напрягся.

— Товарищи! — примирительно сказал я под всеми этими перекрёстными взглядами, — а давайте посмотрим на товарища Маринковича, так сказать, в полевых условиях. Пусть он выйдет и сыграет какой-нибудь незначительный эпизод. Только короткий. И нам сразу будет видно, подходит он на эту роль, или нужно вернуться к Павле Вуисичу.

— Павле сильно молодой! — недовольно буркнул Штиглиц и поджал губы.

— Ничего, мы его хорошенько загримируем, — триумфально хмыкнул Нанович. — Вон ваша эта Раневская, она тоже не девочка.

— Так она и играет пожилую тётку… — взвился Йоже Гале и умоляюще посмотрел на меня, чтобы я опять вмешался в спор.

Мы уже второй час занимались так называемым «кастингом» сербских актёров и актрис на все остальные роли. Без кастинга, то есть, не глядя, утвердили только коня, на котором зауряд-врач в исполнении Миши Пуговкина, с помпой въедет в освобождённую деревню.

Первоначально планировалось, что мы быстренько посмотрим на предлагаемых актёров и сразу начнём снимать первую сцену. Но жизнь всегда вносит свои коррективы. И главным фактором проволочек оказался менталитет югославских собратьев. Они никуда не спешили и тянули с любым действием до последнего. Я сперва и не понял, что это специфика у них такая. Думал, это они так саботаж пытаются учинить. А товарищ Иванов чуть ядом не изошёл. Но хорошо переводчица, Люда Войкович, успокоила нас, мол, это у них у всех так, не переживайте, ничего страшного.

Люда была русская по матери. Язык знала в совершенстве и помогала нам, когда мы не могли до конца сформулировать мысль. Так-то наши языки были чем-то похожи, так что большинство слов мы понимали и без переводчика. Кроме того, сербы русский язык хоть немного, но знали и понимали.

А с другой стороны, чего мне крыситься? Чем дольше они тянут, тем лучше. Что-то Миша с Риной запаздывают. Как бы опять не произошло чего нехорошего.

Но, видимо, мироздание решило компенсировать мне бессонную и волнительную ночь — хлопнула дверь и в зал, где мы сидели и совещались уже битый час, заглянул Миша Пуговкин и обрадованно махнул мне рукой.

Вот и славненько.

Я извинился и, пока они решали, кто лучше подойдёт на роль очередного военного или крестьянина, вышел из зала. Честно говоря, меня дико выбешивало, что меня втягивают в такие мелкие детали, как подбор массовки. Ну ладно, я ещё понимаю, если роль большая и от неё зависит многое. Но вот какая мне разница — крестьянин на поле будет толстый или худой? Высокий или мелкий?

Но приходилось сидеть и с умным видом кивать.

Так-то я подозреваю, что некоторые югославские товарищи делают это мне в отместку за то, что на главные роли я привёз всех своих. А если говорить конкретно, то это Нанович. Мало мне Завадского дома было.

Тем временем я дошёл до комнаты (или гримёрки, не силён я в этих нюансах), постучал и вошёл. Для наших артистов выделили одну гримёрку на всех. И то, что там две женщины и мужчина, очевидно, значения не имело. Я, конечно, понимаю, что послевоенная разруха коснулась и югославской киноиндустрии, но мальчики и девочки должны быть отдельно.

Когда я утром озвучил свои опасения Фаине Георгиевне, та отмахнулась:

— А в театрах часто в одной гримёрке вообще куча народа гримируется. Ну и что? Выкручиваемся же как-то. Или по очереди, или просто не смотрим друг на друга. Тем более, что здесь будут всего три дня съемки. А в остальное время мы же по разным деревням ездить будем.

И вот вхожу я такой к нашим в гримёрку и что я вижу? Сидят они, голубчики, на диване и в креслах, и режутся в карты.

— Обалдеть! — покачал головой я и укоризненно добавил, — хорошо, что это не товарищ Иванов зашёл. Надеюсь, вы хоть не на раздевание играете, товарищи?

— Да ты что, Муля! — возмущённо воскликнула Фаина Георгиевна, — разве ж мы, советские артисты такие развращённые?! Нет, мы играем на деньги. Причём не на наши советские рубли, а на ихние буржуйские динары.

— Откуда у вас динары? — удивлённо спросил я.

— Миша изловчился и загнал администратору гостиницы свои часы, — с чуть завистливой ноткой сообщила Рина Зелёная. — Так что он у нас теперь богач.

— И вы с Фаиной Георгиевной решили его обнести? — понятливо усмехнулся я.

— Ленин завещал делиться, — невозмутимо парировала Фаина Георгиевна и с важным видом сообщила, — сушите вёсла, товарищи! У меня бубновый туз!

Миша скривился, тяжело вздохнул и швырнул карты на стол.

— Что, Миша, много проиграл? — хмыкнул я.

— Пятнадцать кун, — сердито вздохнул Михаил.

— Тем более мы не деньгами брать будем, — аж захлопала в ладоши от радости Рина Зелёная, — мы хотим, чтобы Миша сводил нас в кондитерскую. Это напротив нашей гостиницы. Там такие марципаны!

— И ванилицы! — тут же повеселел Миша и облизнулся.

— Ну да, ну да, курицу вы уже съели, — не смог промолчать я.

Фаина Георгиевна расхохоталась, и Миша и Рина надулись.

Ну ладно, я убедился, что они ожили и вполне готовы поражать всех актёрским мастерством, и вышел из гримёрки.

В коридоре меня ожидал, нервно меряя шагами пространство, Йоже Гале:

— Муля! — с волнением сказал он, — насчёт того самого — всё в порядке. Всё уже где надо. Я завтра скажу, сколько.

Я кивнул и прикрыл веки, приглушая торжествующий блеск глаз.

Но Йоже был всё так же взволнован.

— Что-то случилось? — спросил я.

— Муля! — пробормотал он, заламывая руки, — это некрасиво с нашей стороны, но тут такое дело…

— Что? — обомлел я.

Меня словно окатили холодной водой: неужели денег не будет? Или не вся сумма? Или с кем-то надо делиться?

— Мы вас сегодня приглашали на озёра отдохнуть… — пролепетал бледный Йоже, — а сегодня не получится… потому что…

— Ничего страшного! — прервал оправдания я, еле сдерживая облегчённый вздох.

К тому же мы с товарищами Ивановым и Сидоровым сегодня, считай не спали. А Миша и Рина явно не отошли от отравления злополучной курицей. Так что, судя по всему, повезло нам.

Когда, наконец, этот длинный рабочий день закончился, нас провели до автобуса, и мы принялись прощаться и рассаживаться.

— Нет. Я туда сяду, — отмахнулась Рина Зелёная, кокетливо взбила локоны на висках и помчалась к припаркованному рядом с автобусом автомобилю.

— Не понял, — сквозь зубы прошипел товарищ Иванов, еле сдерживая порыв бежать следом, что было неудобно на глазах у югославских коллег.

— Этот водитель нас сюда привёз, на этом автомобиле, — простодушно пояснил Миша и полез в автобус, где уже скрылась Фаина Георгиевна.

— Разберёмся, — процедил товарищ Иванов и повернулся ко мне, — после вас, товарищ Бубнов.

Немного уязвлённый подозрениями коллеги в том, что я тоже способен улизнуть в какой-то автомобиль, я пошёл садиться в автобус, не удостоив его ответом.

Когда мы приехали к нашей гостинице, я чуть не заржал: Корнеев, Толстиков, Болдырев, Павлов, Женя Чвакова и Алла Мальц высаживали саженцы. Делали они это неумело, но довольно живенько.

— Молодцы, товарищи! — поощрительно крикнул им товарищ Иванов и, не выдержав, заржал, как конь.

Упомянутые товарищи молодцы лишь злобно косились на нас, особенно на меня, но попыток комментировать не предпринимали. Они активно занимались благоустройством приусадебной территории вокруг гостиницы и прилегающих зданий. Им было некогда лясы точить.

— Ну как они? — усмехнулся товарищ Иванов и кивнул на «золотых деточек», которых было видно из холла гостиницы через стеклянную дверь.

— Работают, стахановцы, — хохотнул товарищ Сидоров, плюхнулся обратно в кресло и добавил, — в рамках советско-югославской дружбы народов. Всё, как советовал товарищ Бубнов. Тут даже корреспондент из газеты был. Интервью взял.

— У кого? — фыркнул товарищ Иванов, усаживаясь рядом.

— У Аллы Мальц.

Почему-то я даже не сомневался в этом.

Договорить мы не успели: подъехал автомобиль и оттуда вышла Рина Зелёная. Когда она вбежала в холл, то была вся румяная, глаза её блестели.

— Товарищ Зелёная, можно вас на минуточку? — обманчиво-ласково сказал товарищ Иванов и поднялся с дивана.

Рина Васильевна подошла.

— Нам побеседовать надо, — сказал он, — пройдёмте вон туда. Там комнатка такая есть…

— Чайная комната называется, — пояснил мне товарищ Сидоров, когда они ушли, — я за день от скуки уже все здесь осмотрел. У них в этой комнате жильцы гостиницы переговоры проводят.

Он посмотрел на меня, чтобы убедиться, проникся ли я, но, обнаружив, что мне всё равно, зло добавил:

— Буржуи.

Когда я, наконец, добрался до своей комнаты и сбросил туфли, у меня единственное желание было — рухнуть на кровать и проспать тридцать шесть часов подряд. Но нужно было ещё принять душ и простирнуть носки.

Мда.

Могучим усилием воли я заставил (точнее вынудил) себя встать с кровати и направиться в ванную. Хорошо, что в Белграде горячая вода была круглосуточно. Во всяком случае в этой гостинице точно. Я уже и отвык от такого, на первый взгляд, обычного комфорта.

И только-только я уже собрался идти мыться, как в дверь постучали.

Чертыхнувшись, я пошёл открывать.

На пороге стояла Лёля. При виде меня она воскликнула:

— Муля! Поговорить надо!

— Заходи, — вздохнул я.

— Ты что! — округлила глаза она, — если кто-то увидит, что я к тебе в номер зашла, знаешь, что будет?!

— Что будет?

— Ты представляешь, что люди подумают!

— Тогда будем через порог разговаривать? — спросил я, и явно спросил зря, потому что Лёля сразу воскликнула:

— Да нет же! Здесь внизу есть такая комнатка… чайная комнатка…

— А если ты со мной уединишься в той комнате, то люди воспримут это нормально?

— Но это комната для переговоров, — захлопала глазами Лёля. — Там можно.

Я не стал её разубеждать о том, что переговоры бывают разными. Особенно если это переговоры между парнем и девушкой.

— Говори, — сказал я, устраиваясь на диванчике.

— Фу, какой ты невежливый, — скривилась Лёля.

— Устал очень, — признался я, — всю ночь этих идиотов дежурили.

— Вот они тебя ненавидят! — хихикнула Лёля, — а когда товарищ Сидоров им после лекции вместо того, чтобы разрешить отлежаться, общественно-полезный труд организовал, то Болдырев и Корнеев сказали, что тебе морду побьют.

— За что?

— Что ты их товарищу Сидорову сдал, и их чуть обратно не отправили.

— Мда, — покачал головой я, — то есть это я их без разрешения отсюда вывел и по злачным местам водил? А потом заставил набраться до изумления и в пять утра на рогах приползти? Причём в чужой стране?

— Ну не знаю, они так сказали… — пожала плечами Лёля.

— Можешь у товарища Сидорова спросить, если бы не я — их бы ещё утром отправили обратно на родину.

— И поделом им! — неожиданно зло фыркнула Лёля.

— Чего ты так на них? — удивился я, — вроде, как только что защищала…

— Потому что они сами ушли, а меня не позвали! — возмущённо сказала она и её голос зазвенел от обиды.

— Ну, так не только тебя не позвали, — мягко сказал я, — вон Тельняшева тоже не взяли…

— Потому что Тельняшев — скотина, — сердито ответила Лёля, — и правильно, что не позвали. Он достал постоянно нарываться. Идиот.

— И Мишу не позвали…

— Какого Мишу?

— Пуговкина.

— Этого сморчка деревенского? — фыркнула Лёля и с нешуточной обидой в голосе добавила, — и главное, это толстожопую Аллочку взяли. А меня — нет!

Я не стал объяснять ей, что Аллу взяли только потому, что у неё дядя. А у Лёли таких связей нет. Вот и всё.

— Ты об этом поговорить хотела? — еле-еле сдерживая зевок, спросил я.

— Нет, о другом… — отвела взгляд Лёля.

— Ну так говори, — недовольно проворчал я, — а то я прямо сейчас тут усну.

Повисло молчание. Я посмотрел на Лёлю и удивился — первый раз видел, что она настолько смутилась.

— Да говори ты! — возмутился я, ибо сантименты сантиментами, а спать всё больше хочется.

— Слушай… — замялась она, — а то, что ты вчера говорил, это правда?

— Что именно я говорил? — не понял сначала я.

— Ну, о том, чтобы жениха мне тут найти? — лицо Лёли стало пунцовым, — в смысле мужа…

— Правда, — пожал плечами я и, не сдержавшись, таки зевнул.

— И как ты себе это представляешь? — еле сдерживая волнение, спросила она.

Я чуть не рассмеялся. Вчера чуть не била меня за такие слова. А сегодня вьётся ужом.

— Так ты же за простого слесаря или инженера хочешь выйти и жить в коммуналке, — не сдержался от шпильки в её адрес я.

— Ну Муля! — возмутилась Лёля и надула губки.

— Что Муля?

— Ну расскажи-и-и-и… — капризным голосом протянула она.

— А зачем? Чтобы потом опять извиняться? — совершенно неблагородным образом злопамятно напомнил я, — нет, Ольга, я в такие игры не играю.

— Ну, Мулечка-а-а-а! — умоляюще промяукала она и вдруг добавила мурлыкающим голосом, — а хочешь, я тебя за это поцелую?

Я чуть не заржал. Целоваться я с ней не хотел. Я хотел спать. Но рыбка плотно нанизалась на крючок, по самые жабры, и глупо было бы не воспользоваться моментом. Поэтому я сказал:

— Ну ладно, раз ты так просишь.

— Ой, Мулечка, ты такой милый… — аж захлопала в ладоши Лёля.

— Я милый, но не бескорыстный, — сказал я.

— Ну я же предлагаю тебе поцеловаться, — опять мурлыкнула Лёля, как ей очевидно казалось, сексапильным голосом.

— Нет, Лёля, — категорически ответил я, — поцеловаться и я могу. Это легко.

— А что ты тогда хочешь? — забеспокоилась Лёля и оглянулась на дверь.

— Как всякий советский человек, я за справедливость, — пафосно сказал я, — думаю, и ты тоже.

— Я тоже, — пробормотала в недоумении Лёля.

— Давай поступим так — информацию меняю на информацию, — сказал я.

— Какую информацию? — чуть даже испугалась она.

— Ты ответишь на один мой вопрос, — сказал я.

— Какой? — захлопала глазами Лёля.

— Он лёгкий и ты легко на него ответишь, — сказал я, — согласна?

— Ох, не люблю покупать кота в мешке. Но куда от тебя денешься, — деланно рассмеялась Лёля и торопливо добавила, — только сначала ты всё расскажи!

Я согласно кивнул и начал рассказывать:

— Чтобы найти здесь мужа, тебе нужно не в гостинице сидеть, а действовать, — сказал я, но Лёля тут же перебила:

— Как я могу не сидеть в гостинице, если товарищ Сидоров никого без сопровождения не выпускает!

— Таковы правила, — поморщился я и предупредил, — не перебивай.

— Извини, — стушевалась Лёля.

— Тебе нужно отсюда выбраться, — сказал я и, видя, что Лёля опять что-то хочет сказать, покачал головой, — ты обещала не перебивать. Так вот. Просто выбраться тебе отсюда невозможно. Иначе будет, как у этих придурков. Только у тебя таких родственников нет, так что тебя никто посадкой кустиков жалеть не будет. Отправят домой и там сразу возьмут на карандаш. Сама понимаешь, это не шутки.

Лёля судорожно сглотнула, видимо представив всю ситуацию.

— Поэтому тебе нужен официальный повод, чтобы покидать гостиницу. И такой повод, чтобы иметь свободное время. На пример, ты можешь напроситься в помощницы к Ивану.

— Он же звукооператор, — хмыкнула Лёля, — я в этом ничего не понимаю.

— Не понимаешь, — кивнул я, — но у любой техники есть особенность выходить из строя. Какая-то деталька, к примеру, перегорит и надо нестись в магазин покупать. А ему некогда, не будет же он съемки прерывать… а какая там, в магазине, очередь была — никто же не проверит тебя.

— Я поняла! — просияла Лёля.

— Или, ещё может быть, что именно такой детальки не было в том магазине и пришлось ехать в другой. А это не близко, на другом конце города. Вот полдня и каталась.

Лёля захохотала и зааплодировала мне.

— Или ты купила детальку, а она немножко не подходит и опять нужно ехать… вариантов там куча. Понимаешь?

Лёля понимала.

— А между делом ищи обеспеченного жениха. Не мне тебя учить, как.

Лёля мечтательно улыбнулась, а я сказал:

— Теперь мой вопрос.

— Давай, — вздохнула Лёля.

— А что это за госконтракт такой, которым ты мне всё время угрожаешь? — спросил я.