Муля не нервируй… Книга 6

Глава 20

Югославы приехали поздно вечером. Встречать их вырядилась целая делегация, во главе с Козляткиным. Это если брать от нашего Комитета. Но от Главлита тоже была своя делегация. И от «Мосфильма» была. И от театра Капралова-Башинского, и от Глориозова. Оба они, кстати, невзирая на позднее время, приняли участие во встрече заграничных соратников в обязательном порядке. И сейчас хмуро буравили друг друга взглядами издалека.

Да что говорить, даже от Института философии и то организовали встречающих. Якобы у них функция изучать взаимодействие между представителями наших стран в рамках культурного обмена.

Народу на перрон набилось, что ой. Но мы с Ваней Матвеевым встали плечом к плечу, к нам присоединился Козляткин, ещё пару коллег из Комитета, и не позволили главлтовцам и философам оттеснить нас на задний план. Стояли стеной.

Ситуация напоминала мне предыдущую, когда в Югославию напихали «золотых деточек» в несколько раз больше, чем самих актёров.

Ваня Матвеев, который держался рядом, сказал:

— Если сейчас появятся все эти Тельняшевы и Болдыревы — я уже ничему не удивлюсь.

Я усмехнулся. Но через полсекунды усмешка растаяла на моих губах — по перрону, по направлению к нашей и так немаленькой толпе, резво шагали оба Тельняшева.

— А это ещё что такое? — цвыркнул сквозь зубы Козляткин который тоже заметил непрошенных гостей.

— А они разве в списках есть? — поинтересовался я.

— Товарищ Мартынова, проверьте списки, — шикнул на одну из секретарш Козляткин.

Та пискнула и унеслась куда-то. Видимо, искать пресловутые списки.

Тем временем Тельняшевы подошли к нам.

— Здравствуйте, товарищи, — формально поздоровался Тельняшев-старший. — У меня для вас хорошая новость. Дальше руководить проектом будет Богдан Тельняшев.

При этих словах возникла удивлённая пауза, а Тельняшев-младший приосанился.

Козляткин побагровел, но сказать ничего не успел, как раз прибежала Мартынова и тут же прямо с разбегу выпалила:

— Никаких Тельняшевых в списках нету!

Козляткин побагровел ещё больше, а Тельняшев-старший, наоборот, побледнел и зло ответил:

— Не знаю ни о каких списках, Богдана утвердили «наверху».

— Приказ покажите, — выдавил из себя Козляткин.

— Вот, пожалуйста, — с триумфом ухмыльнулся Тельняшев-старший и протянул Козляткину листок с печатью, — Всё, как полагается.

— Понятно, — севшим голосом сказал Козляткин и, внимательно прочитав текст, вернул листочек обратно.

Но меня такая ситуация совершенно не устраивала.

Я прекрасно знал такие дела — стоит сделать проект «на ура», как внезапно, словно чёрт из табакерки, появляется чей-то родственник из высокопоставленных лиц, и пихает своего протеже пожинать все плоды.

— Но ты же не разбираешься в этом, — первым не выдержал Ваня Матвеев и ляпнул Тельняшеву.

— А зачем мне разбираться? — пожал плечами тот, — для этого специалисты есть. Комитет искусств вон аж целый сидит и зарплаты получает.

По лицу Козляткина густо пошли алые пятна, но он промолчал.

А что тут говорить.

— Но ты вообще в этом не понимаешь! Ты же к этому отношения вообще не имеешь! — не унимался Ваня, который воспринял всё слишком близко к сердцу.

— Почему это? — засмеялся Тельняшев, — я ездил в Югославию, даже сам лично в съемках участвовал. Ты разве не помнишь? Так что все справедливо.

Козляткин схватился за сердце.

— Товарищ Бубнов передавайте все дела Богдану, — велел Тельняшев склочным голосом.

— Хорошо, — кивнул я, — но только с собой я шкаф с делами не ношу. Пусть завтра ваш сыночек приходит в Комитет, и мы всё передадим по акту.

— Выбирайте выражения! — зло процедил Тельняшев. — Здесь для вас нет «сыночков»!

— Конечно, конечно, — ухмыльнулся я.

— А сейчас можете быть свободны, — сказал Тельняшев-старший, — дальше мы сами вполне справимся.

— Вот встречу югославов, поздороваюсь с коллегами и сразу уйду. Не беспокойтесь об этом, — покладисто кивнул я.

— Нет! Сейчас уходите! — рявкнул Тельняшев, — у нас тут международный проект, а не базар.

— Приказа на отчисление меня из списков встречающей делегации не было, — спокойно ответил я, — сначала ознакомите меня с приказом под подпись, и тогда я сразу же уйду.

— Будет вам завтра приказ! — злорадно пообещал Тельняшев.

— Вот и отлично, — спокойно ответил я, — значит, завтра я и уйду. А сейчас не мешайте, пожалуйста. Вас я, кстати, в списках не вдел.

И я демонстративно развернулся к обоим Тельняшевым спиной и принялся обсуждать с Ваней необходимые усилители для камеры и варианты как туда припаять новую запчасть.

— Но послушайте! Как же так?! Мы же отработали и съемки, и все остальные мероприятия! Там осталось всего ничего доделать! Основная работа уже сделана! — попытался воззвать к голосу разума Козляткин, но не преуспел.

— Там много ляпов и ерунды, — лучезарным голосом сказал Тельняшев-старший, — поэтому исправлять всё теперь будет более компетентный сотрудник.

— Ваш сыночек, — не выдержал и подал опять голос Ваня.

— Вы кто такой?! — взвизгнул Тельняшев-старший, — вы какую роль играете в этом проекте, а? Завтра же вас тоже отчислят!

— Ну и пускай, — усмехнулся Ваня и подмигнул мне.

— Но Матвеев же весь процесс технических съемок делает, — пролепетал бледный Козляткин, — без него всё зафиналить не получится.

— А что, в великой Советской стране нет нынче других «делателей» технических съемок? — насмешливо ответил ему Тельняшев-старший.

— Это называется «звукооператор», — флегматично поправил его Ваня, который сейчас явно нарывался, — если вы не знаете даже самых простых понятий, то как вы собираетесь завершить съемки?

— Не твоё дело! — рявкнул Тельняшев-старший, который, кажется, только что сообразил, что перегнул палку.

— А я, в таком случае, отказываюсь продолжать дальше сниматься! — громко, на весь перрон, заявила Фаина Георгиевна, которая как раз подошла (потому что опоздала!) и прекрасно всё слышала.

— И я тоже отказываюсь! — поддержала её Рина Зелёная скандальным голосом.

— Да сколько угодно! — рявкнул Тельняшев-старший, — загримируем какую-нибудь другую артистку. И не будем лицо снимать крупным планом. Вон их сколько.

— Думаю, и Миша тоже откажется, — опять не смогла промолчать Злая Фуфа и язвительно добавила. — А у него, между прочим, главная роль. Так что тут кого попало загримировать не получится.

— Не надо говорить за всех, — обрезал её Тельняшев, — вы отказались сниматься? Отказались. Так что вы здесь делаете? Немедленно покиньте перрон!

— Перрон — это место общего пользования, вообще-то, а не ваша собственность, — медовым голосом пропела Рина Зелёная.

— Богдан, не молчи! — шикнул на него папашка, который из последних сил «держал удар».

Тельняшев-младший, всё это время стоял столбом и даже не пытался вставить свои пять копеек. Кажется, до него только что стало доходить, в какую засаду он попал. Ведь если актёры отказываются сниматься, Ваня тоже, считай, уволен, значит все эти места придётся закрывать ему. Иначе фильм под срывом.

Он сейчас напоминал рыбу, выброшенную на берег. И только хлопал глазами.

И тут, когда оба Тельняшева вот-вот готовы были сдаться, на сцене появился Капралов-Башинский и заявил, преданно глядя то на Тельняшева-старшего, то на Тельняшева-младшего:

— Да не обращайте на эти демарши внимания, Богдан Эдуардович, Эдуард Казимирович! Актёры моего театра прекрасно заменят недостающих. Вон у меня их сколько. И звукооператора вам найдём. Сколько скажите, столько найдём.

У меня чуть челюсть не отпала после такого вероломства.

А Глориозов, который тоже всё это слышал, подбежал к Тельняшеву-старшему и принялся трясти того за руку, подоборстрастно заглядывая в глаза:

— Я директор театра Глориозова. Фёдор Сигизмундович Глориозов! Это моё имя. И я — главный театральный режиссёр. У нас в репертуаре есть похожие постановки. Так что мы можем хоть сейчас вам и актёров дать, и костюмы, и декорации! Наши режиссёры помогут вам, чтобы процесс съемок был выстроен лучшим образом, и наши югославские друзья остались довольны!

При этом на меня он демонстративно старался не смотреть.

Капралов-Башинский аж позеленел от такой неприкрытой конкуренции, подскочил к Глориозову и, оттеснив его своим плечом, затараторил, задыхаясь от возмущения:

— Я первый сказал! Мои актёры!

Я смотрел на них и в душе усмехался: как быстро была предана наша театральная дружба, когда запахло деньгами и съемками.

Люди. Такие люди.

— И сценарий завтра вы должны передать! — сообщил мне Тельняшев-старший, игнорируя вопли Глориозова и Капралова-Башинского и повернулся к сынульке, — не забудь, Богдан. Но я с тобой отправлю Варвару Павловну, и она проследит, чтобы всё было в ажуре.

— У нас в Комитете посторонним вход воспрещён, — подал голос Козляткин, к которому, кажется, вернулся голос.

— Варвара Павловна — наш юрист, — сквозь зубы сообщил Тельняшев, — выпишете ей, значит, пропуск. И лично проводите.

— Быстро же у тебя проект забрали, Муля, — громко заметила Фаина Георгиевна в наступившей тишине, — некоторые люди, как глисты, пока всё до конца не высосут, не успокоятся. А не знают, сердешные, что погибают вместе с хозяином, которого высосали.

— Вы это на что намекаете? — покраснел от гнева Тельняшев-старший. — Кто тут глисты? Что за глупые аллегории?!

— Кто? Я намекаю? — изумилась Фаина Георгиевна, — в моём возрасте уже ни на что намекать не надо, голубчик. Могу себе позволить говорить прямо.

— Вы уволены! — заверещал Тельняшев, — я лично прослежу, чтобы вам в Москве даже работу уборщицы не дали! Поедете обратно в свой Таганрог! Да я…

Что там ещё мог сделать с Раневской товарищ Тельняшев-старший, мы не расслышали. Поднялся шум — вдалеке показался поезд, который взревев, медленно и важно въезжал нам навстречу.

— Едут! — закричали в толпе встречающих, и по сценарию оркестр грянул марш. В таком бедламе расслышать что-либо не представлялось возможным.

Поезд, чихнув пару раз облаком дыма с пронзительным гудком, лязгом и свистом проскрежетал мимо нас. В окна вагонов наблюдали пассажиры. Я всматривался в их лица, в надежде увидеть Мирку.

Наконец, чихнув в последний раз, поезд начал замедляться, замедляться, пока аж совсем не встал.

Проводники ловко начали открывать двери, опускать ступеньки. И вот, наконец, толпа пассажиром тоненьким ручейком полилась из каждого вагона, вливаясь в толпу встречающих.

Нас перед этим проинструктировали, поэтому наши девушки из Комитета стояли с табличками и улыбками, к каждой была прикреплена своя группа. Тем временем парни подхватывали чемоданы и сумки, помогая гостям выходить.

— Ох ты ёж твою пень! — выдохнул Толик из управления по контролю за репертуарами. Он хоть и был широкоплечим и сильным, с виду напоминая дворфа, этот чемодан явно вытащить не мог. Мы с Ваней бросились на подмогу.

— Что они туда пихают, кирпичи, что ли? — простонал Ваня, который стоял внизу и на которого пришёлся самый большой вес чемодана.

— Да не говори, — проворчал Толик, игнорируя красноречивый и недовольный взгляд Козляткина (я уже понял, на ком он сегодня отведёт душу после фиаско с Тельняшевыми).

— Ох, ёоооо…!

И только я, взглянув, кто вышел вслед за чемоданами, тепло улыбнулся. Потому что вышел Йоже Гале, и я уже примерно представлял, что там, внутри этих прекрасных тяжеленных чемоданов.

— Ну здравствуй, дружище! — я сжал его в крепких объятиях.

— Привет, друг! — расплылся в улыбке серб и сразу же запричитал, глядя на Толю с Вавней, — осторожнее там! Там дорогостоящая аппаратура!

При этом мы с Йоже Гале обменялись понимающими улыбками, мол, мы-то знаем, что там за аппаратура такая.

Мы отошли пару шагов в сторону, чтобы не мешать другим пассажирам выходить из вагона, и Йоже затараторил, рассказывая что-то про Нановича.

А я слушал вполуха, выглядывая среди гостей Мирку.

— … и твоя тётя Лиза, — закончил Йоже Гале.

— А? Что? — словно ото сна очнулся я.

— Говорю, что тётя Лиза твоя не приехала, — повторил Йоже, — не выпустили её. Точнее не впустили сюда.

— А почему? Как же так? — расстроился я, — там мать уже и стол наготовила, ждут её.

— Муля, я не знаю, — развёл руками Йоже, — Нановича тоже не выпустили.

— Ну хоть одна хорошая новость… — с облегчением рассмеялся я, а Йоже подхватил.

— Вы Йоже Гале, режиссёр? — официальным тоном спросил Тельняшев-старший, обрывая наш смех самым бесцеремонным образом.

Дождавшись несколько удивлённого кивка, он добавил:

— Теперь проект до его окончания возглавит Тельняшев Богдан Эдуардович, — при этом он кивнул на сына, который от всего этого шума слегка прибалдел и старался особо не отсвечивать.

— Какой проект? — не врубился серб.

— «Зауряд-врач», — пояснил Тельняшев-старшей, при этом зыркнув на сына весьма красноречиво, чтобы тот не стоял столбом и подключался к разговору.

— Простите, вы, наверное, ошиблись, — старательно выговаривая русские слова, сказал Йоже Гале.

За время нашего общения он здорово продвинулся в русском языке и очень гордился этим, демонстрируя своё умение направо и налево.

— Я не ошибся, — сказал Тельняшев-старший и, чтобы сгладить неловкость, торопливо залебезил перед Йоже Гале, — да и разве это имеет значение лично для вас? Фильм финансируется, съемки идут, все возможности для этого созданы. Что ещё нужно для полного счастья? А всякие там бюрократические неурядицы мы порешаем сами. Вы, главное, не отвлекайтесь и снимайте кино.

— Для меня значение имеет, — медленно начал закапать Йоже Гале. — Я согласился учувствовать в съемках этого фильма только по личной просьбе Мули. А теперь что получается? Я не пойму! Муля, объясни мне!

Я промолчал, а Тельняшев злобно на меня покосился:

— И давно у Бубнова личные отношения с иностранцами? Куда особый отдел смотрит?

Козляткин этого уже выдержать не смог:

— Товарищ Тельняшев! Что вы себе позволяете?!

Пока они переругивались, я незаметно тронул Йож Гале за рукав, мол, давай чуток отойдём.

Тот меня понял. Мы сделали буквально два шага в сторону, а спорщики на нас даже не обратили внимания.

— Что привёз? — тихо спросил я.

— Много всего. Обувь. Плащи. Костюмы. Платья. Косметику. Женские сумочки. Красивые. И ещё всякие клипсы.

— Клипсы? — не понял я.

— Ага. На уши, — пояснил Йоже, — женщины такое любят.

— А туфли привёз? Осенние мне надо. Женские, — сказал я.

— Муля! — всплеснул руками Йоже Гале, — тебя от проекта отстранили, а ты о каких-то там туфлях думаешь! Я всегда знал, что вы, русские, непробиваемый народ.

— Именно поэтому мы и выиграли Великую Отечественную войну, — кивнул я и продолжил допрос, — так ты привёз?

— Осенние есть, но на невысоком каблуке, — кивнул Йоже Гале, вспоминая. — Они закрытые, так что модницам может и не очень понравиться. Это для более взрослых леди. Зато они лакированные. Есть перламутрового цвета и чёрные.

— Во-во! — обрадовался я, — Мне для Дуси. И лучше перламутровые. Я ей обещал.

— Что вы там шепчетесь?! — наконец, обратил на нас внимание Тельняшнев, — Бубнов, вы встретили югославов?

Я кивнул.

— Тогда мы вас больше не задерживаем. Всего доброго. И не забудьте завтра передать Богдану сценарий и план мероприятий, — процедил он.

Я желать спокойной ночи не стал и развернулся уходить.

— Муля! — вскричал Йоже Гале. На его лице был весь спектр эмоций: от потрясения такой вот несправедливостью до возмущения поведением Тельняшева и моей покладистостью.

Я ему незаметно подмигнул, попрощался с нашими и ушёл, оставив ошарашенного югослава разбираться с Тельняшевым.

Эх, не знает меня Йоже Гале. Чем больше ставки, тем слаще месть — вот главный девиз не помню-кого-то-там из династии, кажется, Минь.

А поздно вечером, когда мы с Дусей сидели и пили чай, ко мне постучал Модест Фёдорович. И его лицо было мокрым от слёз.