Муля не нервируй… Книга 6

Глава 14

— Благодарю за предупреждение, — сказал я и вышел из кабинета Козляткина.

Если мой начальник и думал, что я как-то забеспокоюсь и буду просить у него покровительства — то он сильно ошибся.

Не сейчас, когда моя карьера пошла вертикально вверх.

Не сейчас.

И первое, что я сделал, — это сходил к себе домой. После некоторых раздумий, я переехал жить на квартиру Мулиного деда. Надежда Петровна была не против, Мулин отчим, я полагаю, тоже. В общем, такой вариант всех вполне устроил. Машенька, может, и была недовольна, но в данном случае её никто не спрашивал. Поэтому сейчас я оказался единственным и полноправным хозяином полностью обставленной четырёхкомнатной квартиры (точнее пятикомнатной, просто маленькую комнатку, где когда-то спала Дуся, за полноценную комнату не считали).

А то надумал — в чулане Герасима жить! Нет, я люблю комфорт.

И если первоначально (до поездки в Югославию) меня ещё посещали сомнения, мол, нехорошо, я, как барин, один в таких хоромах, а Модест Фёдорович с домочадцами ютятся в двухкомнатной квартире, да ещё и с видом на двор, где постоянно шум от булочной и кинотеатра. То потом я подумал — как только я поселюсь здесь, Дуся стопроцентно переедет ко мне. Ярослав через две недели (а, может, и раньше) уйдёт в интернат и будет там жить в общежитии, и возвращаться домой только на выходные. И то не факт, зная Ярослава. Так что им двоим с Машенькой места там вполне хватит.

Так вот, сходил я домой и взял флакон духов и огромную такую штуку с мелкими отделениями (забыл, как она называется). В общем, там, внутри, были штук двадцать разноцветных теней для глаз, румяна, какие-то пудры, помады и прочая чепуха. Но зато всё в одной коробочке набором. Это мне тётя Лиза такое подсказала. Женщины ради такой штуки, оказывается, готовы душу продать. Только у нас, в СССР, их ещё нет, а вот в Югославию уже периодически завозили из Франции. И стоило это безобразие неприлично дорого. Но деньги у меня были, и я набрал с десяток таких наборов. Своим (Мулиной маме, Машеньке, Дусе и т. д.) сразу не дарил, хватит с них и одежды. А вот это вот всё (и ещё ко-что) отложил про запас. Потому что потом будут и другие праздники. А у меня будет, что дарить.

И вот с таким набором я вернулся обратно на работу.

И сразу пошёл в кабинет к Татьяне Захаровне.

— Бубнов! — возмущённо подскочила она, — ты где был? Почему тебя не было на рабочем месте?! Ты нарушаешь рабочую дисциплину!

— Согласен, — покаянно ответил я и выставил пред ней коробочку с духами «Nina Ricci».

Глаза у Татьяны Захаровны округлились от изумления, а я продолжил, как ни в чём не бывало:

— Да домой я сбегал, Татьяна Захаровна. Буквально на минуточку. А то утром быстро собирался, а потом понял, что впопыхах забыл вот это:

И с этими словами я выставил рядышком с духами ещё и коробку с набором косметики.

— Только это не югославское, — с покаянным видом сказал я, — это из Парижа. Там магазинчик такой был, в Белграде, французский, вот я зашёл и купил для вас. Подарок это.

Глаза Татьяны Захаровны вспыхнули огнём. Если минуту назад у неё и были какие-то принципы и предвзятость по отношению ко мне, то после такого воистину царского подарка, они дали трещину.

— Ох, Муля, не надо было… это же так дорого… — пробормотала она и хваткой бультерьера сграбастала вожделенную косметику.

Думаю, если бы я сейчас захотел забрать всё обратно, то мне бы пришлось отдирать от неё кувалдой.

— Для вас, Татьяна Захаровна — не дорого, — сказал я с видом демона-искусителя, — я же понимаю, что уехал в длительную командировку, а мою поточную работу пришлось вам с коллегами выполнять.

— Да, Муленька, это так, — кивнула Татьяна Захаровна, — но это ничего, твоя командировка — очень важная для искусства СССР. Так что не беспокойся.

— Хорошо, Татьяна Захаровна, — улыбнулся я обезоруживающей улыбкой, — ну тогда я пойду работать? А то скоро вторая часть съемок у нас будет. Когда югославские товарищи приедут. И я тогда снова буду занят. Так что лучше сейчас всё постараться сделать…

— Ничего страшного! — аж замахала руками Татьяна Захаровна, — вон Лариса и Мария Степановна пусть отчёты пишут. Ничего с ними не случится. А ты готовься лучше к встрече югославских коллег, Муля.

— Вас понял, — кивнул я и уже собрался уходить, чтобы заняться «подготовкой к приезду югославских коллег», когда Татьяна Захаровна сказала ласковым и родным голосом:

— И вот ещё, Мулечка, напиши небольшую служебку, — она пододвинула ко мне листочек бумаги и сказала, — я тебе буду диктовать, а ты напиши.

— Что это? Зачем? — изобразил удивление я.

— Да вот тут такое дело… — покраснела Татьяна Захаровна, но сразу же поправилась твёрдым голосом, — наш «любимый» начальник, товарищ Козляткин, вздумал по тебе проверку сделать. Служебную…

— Какой ужас, — сказал я и постарался, чтобы мой тон прозвучал тревожно. — И что теперь будет? Меня уволят? Посадят? Или выговор с занесением в трудовую?

— Не беспокойся, Муленька, — взгляд Татьяны Захаровны невольно стрельнул в сторону с пёстрыми коробочками. — Я сейчас всё, как надо, продиктую, ты напиши. А я сразу же отнесу Козляткину. Может, никаких заседаний и не надо будет.

— А вдруг надо? — сказал я взволнованным голосом.

— А я тебе точно говорю, Муля! — строго, но с успокаивающими нотками голосом, сказала Татьяна Захаровна и добавила категоричным тоном, — пока я возглавляю отдел кинематографии и профильного управления театров — никаких претензий к моим подчинённым не будет! Я этого им не позволю!

Я аж восхитился её уверенностью, написал под диктовку объяснительную, ещё раз душевно поблагодарил и отбыл по своим делам.

Татьяна Захаровна поклялась, что никакого расследования н будет.

И я ей верил.

Ведь как можно не верить своему руководителю?

Я вышел из кабинета, когда Татьяна Захаровна уже аж подпрыгивала от нетерпения, так ей хотелось поскорее раскрыть вожделенные коробочки, а при мне это делать было неудобно.

Поэтому я и не стал задерживаться. Потому как никогда нельзя стоять между женщиной и французской косметикой.

А сразу пошёл на квартиру к Модесту Фёдоровичу.

Дома была одна Дуся. И вид у неё был нерадостный.

— Дуся, — сказал я, — сколько времени тебе нужно, чтобы собрать свои вещи?

— З-зачем? — судя по выражению лица, Дуся в последние дни уже не верила в хорошее отношение Судьбы. И вообще, ни во что хорошее.

— Понимаешь, я поселился на квартире деда, — пояснил я, — и подумал, может быть ты присмотришь за мной? Я же шалопай и без тебя совсем пропаду…

— Муля! — вскрикнула Дуся и бросилась меня обнимать, смахнув слёзы радости.

Я еле-еле отделался. Иначе задушила бы до смерти.

Пока Дуся торопливо собирала вещи, я осмотрел квартиру, пользуясь отсутствием хозяев.

В комнате, где жили Дуся и Ярослав, было всё простенько и аскетично. Вещей у них было немного. А вот комната Мулиного отчима и Машеньки напоминала битву при Ватерлоо: коробочки с косметикой и какие-то флаконы дружными рядами уставили весь стол. На дверцах шкафа висели вешалки с платьями и юбками. В общем, комната напоминала будуар шальной императрицы как минимум.

О том, что здесь проживает ещё кто-то, свидетельствовали мужские комнатные тапочки у кресла в углу.

— Муля, я готова! — послышался голос Дуси.

Я подхватил небольшой чемоданчик с дусиными вещами, и мы покинули эту квартиру.

— Подожди, Муля, не так быстро, — пыхтела Дуся, пока мы спускались по лестнице.

— Ты иди, как идёшь. Дуся, не спеши, — сказал я, — а я пока на улице покурю.

Я вышел во двор и закурил, щурясь на яркое солнце. Последний месяц лета был то жаркий, то дождливый. Сегодня было как никогда солнечно и тихо. И я ещё подумал, что вот хорошо, если бы югославы приехали, а погодка была бы такая хорошая. Хотя вон Нанович говорил, что последние две сцены нужно под проливным дождём снимать. Для усиления эмоционального фона.

Вообще, разговор у нас с ним получился занятный.

Поначалу он грозился и качал права, а как понял, что н получается, перешёл на конструктив.

И договорились мы с ним, что следующий проект — я буду делать под него. То есть новый советско-югославский фильм (не вторая серия этого, а совсем-совсем новый), там режиссёром будет он, Нанович. И актёров он подберёт всех сам. Хотя, если я прямо тоже кого-то захочу, то могу взять на одну главную роль и две второстепенных. Я возмутился, и сказал, что три главных и восемь второстепенных. Тогда возмутился Нанович. Мы ещё немного поторговались, и я согласился.

А почему бы и нет?

Отношение отношением, а это банальная коммерция. При всём уважении и хорошем отношении с Йоже Гале, как режиссёр он — средненький. Я считаю, что и так сделал ему мощный трамплин для карьеры. Да он и сам это понимает.

А вот наши материальные обмены (контрабанда) так и останутся, и принесут нам обоим ещё много дохода.

— Муля! — отвлёк меня от приятных размышлений чей-то знакомый голос.

Я поднял голову и обнаружил Фаину Георгиевну, которая выгуливала зелёного, как Мещерские леса, Букета.

— Здравствуйте, Фаина Георгиевна, — улыбнулся я.

— Букет, погуляй рядом и далеко не отходи! — строгим, но сюсюкающим голосом велела Злая Фуфа и закурила рядышком со мной.

Букет, дружелюбно облаял меня и, помахивая хвостом, унёсся в ближайшие кусты.

— Слушай, Муля, — сказала она, выпуская дым кольцами, — а ты был прав. Признаю.

— Я всегда прав, — меланхолично ответил я, наблюдая, как тает сигаретный дым ближе к верхушке сиреневого куста.

— Я серьёзно! — усмехнулась Фаина Георгиевна, — ты знаешь, я, когда стала дарить всем мыло, прямо отношение изменилось.

— Все возмущаются?

— Нет. Все всё поняли, — хмыкнула Злая Фуфа и рассмеялась, — видел бы ты лицо Любочки Орловой! Она же явно рассчитывала на духи!

— С людьми нужно поступать, как они того заслуживают, — кивнул я и добавил. — Иначе они не понимают и садятся на голову.

И тут из подъезда вышла запыхавшаяся Дуся:

— Муля! Я возвращалась на квартиру. Записку написала, что к тебе ухошла жить.

— Здравствуй, Дуся, — сказала Фаина Георгиевна, — решила-таки преехать?

— Да, буду жить с Мулей, — с гордостью ответила Дуся и просияла, — он без меня не может. За ним присмотр нужен.

— Маша будет счастлива, — заметила Фаина Георгиевна.

— Так сильно н ладит с Дусей? — удивился я.

— А с кем она ладит? — флегматично пожала плечами Фаина Георгиевна.

— Вот тут ты и будешь теперь жить! — сказал я, когда мы вошли в квартиру.

— Муля! — аж испугалась Дуся, — да ты что! В этой же комнате твоя тётя Лиза с мамой жили. Я лучше, как обычно, в чуланчик пойду. Мне там привычно.

— Дуся, — покачал головой я, — здесь четыре комнаты, не считая твоего чуланчика. — Мне хватит одной. Я уже выбрал. В кабинете деда. Только диван на кровать заменю и буду там жить. А вот у тебя выбор из двух комнат. Третья — это зал и её мы трогать давай пока не будем. В одной комнате была спальня родителей. Тебе там будет неудобно. Я предлагаю оставить её для гостей. А вот вторая комната — она самая большая и уютная. Вторую кровать можно или вынести, или в чулан внести. А тебе там будет очень даже удобно.

Пока Дуся охала от таких стремительных перемен в своей жизни, я сходил в свою комнату и вытащил из чемодана ещё один свёрток. Когда я вошёл в бывшую комнату Мулиной мамашки и тёти Лизы, Дуся сидела там в кресле, ласково гладила подлокотник и крупные слёзы текли по её щекам.

— Вот, Дуся, чтобы ты не плакала, — сказал я и положил свёрток ей на колени.

— Что это?

— А ты сама посмотри, — загадочно улыбнулся я.

Дуся с подозрением посмотрела на меня, обстоятельно и аккуратно развернула обёрточную бумагу и ахнула:

— Муля! Что это?!

Ей на колени выпала шелковая юбка тёмно-малинового цвета в крупный тёмно-фиолетовый горох.

— А ты как думаешь? — хохотнул я.

— Юбка, — пролепетала деморализованная Дуся и с вопросительным и жалобным видом посмотрела на меня.

— Не нравится? — свирепо сказал я, но потом не выдержал и рассмеялся.

— Очень нравится, — аж задохнулась от восторга Дуся, руки её ощупывали и гладили шёлк, — но как это понимать?

— Так и понимай. Это подарок тебе, — сказал я, — раз тот, предыдущий подарок так сильно тебе не понравился. И имей в виду — это последний, больше у меня нет.

— Почему не понравился?! — аж испугалась Дуся, — очень даже понравился, просто Маша…

— Забудь ты уж про Машу, — сказал я, — я подчёркиваю, Дуся — это мой подарок тебе. Только тебе! И не надо его никому передаривать. Я весь день ходил, выбирал. Для тебя, между прочим…

— Но для меня ты выбирал плащ, — вздохнула Дуся (видно было, как ей жалко плаща), — а это ты кому? Может, не надо на меня тратить такой подарок, Муля?

— Дуся, это — тоже планировалось тебе, — вздохнул я, — просто я купил тебе два подарка. Этот я хотел дарить на твой день рождения, через месяц. Но раз ты отдала плащ, то пусть будет юбка сейчас. А на день рождения что-нибудь потом придумаю.

— С-спасибо, — пробормотала деморализованная и ошарашенная Дуся и спрятала вспыхнувшее лицо в малиновом шёлке.

А я тихонько вышел из комнаты. Ей нужно время, чтобы принять ситуацию. Слишком много для неё за последние месяцы изменилось.

Дуся — всегда была как член семьи Шушиных, Бубновых, Адияковых. Только всё равно, все понимали, что она не совсем полноправный член семьи, что она всё-таки в услужении. Так повелось ещё от Мулиного деда. Как я понимаю, он был тот ещё деспот и домостроевиц. И потом все так и продолжали потребительски к ней относиться. Что удивительно, и сама Дуся ничего необычного в этом не видела и считала, что так и надо.

Но я так не считал и не мог с этим смириться. Нет, мне было очень удобно, что Дуся взяла на себя все мои бытовые вопросы. Я прекрасно помню первые дни после попадания сюда, когда выстоять очередь на коммунальной кухне и пробиться к плите, чтобы сварить суп — это был тот ещё квест.

Но дело в том, что в той, моей жизни, у меня было довольно много наёмных работников. Была тётя Люда, которая убиралась в доме, занималась стиркой и готовкой завтраков (обедал я в офисе, в столовой, а ужинал обычно где-нибудь в ресторане или в гольф-клубе), а выходных у меня никогда не было. Был Саша, мой водитель. Был приходящий Михалыч, который занимался садом и лужайками два раза в неделю. И ещё были Витя и Толик — охранники. И я всегда относился к ним также, как к своим деловым партнёрам. И всегда, по возможности, помогал.

Как-то я оплатил супруге Михалыча дорогостоящую операцию в Германии. А Саше помог, когда его оболтус загремел в КПЗ за драку. Оболтуса, я, кстати, потом тоже к делу пристроил. Нечего ему болтаться и от безделья искать приключения на пятую точку. Тёте Люде помог с обнаглевшим зятем, который при разводе пытался отжать имущество и двух детей у её дочери.

Поэтому и к Дусе я относился с уважением. И она это чувствовала, потому что шла за мной, куда шёл и я.

Я вернулся в дедов кабинет, который теперь стал моей комнатой. Здесь был сейф, встроенный между стеллажами с книгами. Я вытащил из чемодана пачку денег (не всё я отдал тёте Лизе, себе «на мелкие расходы» оставил и плюс несколько пачек нужно было отдать Адиякову за меха). И сейчас я решил всё сложить в сейф.

Но тут в дверь позвонили. Так как Дуся была заплаканная, то пошёл открывать я, сунув деньги обратно в чемодан, от греха подальше.

На пороге стоял и мялся Миша Пуговкин:

— Муля, нам надо серьёзно поговорить, — сказал он и серьёзно посмотрел на меня.

— Разве мы с тобой в Белграде всё не обсудили? — удивился я, — зачем одно и то же сто раз обмусоливать, Михаил? Я тебе своё мнение уже давно сказал. И оно не изменится.

— Нет, Муля, не обо мне поговорить, — покачал головой Миша, огляделся и тихо добавил, — о твоих соседях по коммуналке.