Муля не нервируй… Книга 6

Глава 18

— Товарищ Бубнов, — повторил мужчина с нажимом.

— Что вы хотели?

От моего такого простого вопроса Тельняшев скривился. Он явно не привык, чтобы с ним так разговаривали. Но мне было фиолетово, поэтому я молчал и ждал ответа.

Тельняшев помялся, покривлялся, но я паузу выдержал, так что ему пришлось ответить:

— Ваше неподобающее поведение по отношению к некоторым членам делегации… — пренебрежительно начал он, но тут я уже не выдержал и перебил:

— Вы имеете в виду те случаи, когда ваш сын напился до потери человеческого облика, заявился в гостиницу в пять утра и громко распевал похабные песни? Или когда он подрался с другим членом делегации? Между прочим, племянником самого заместителя административно-хозяйственного отдела Министерства строительства СССР. Хотя не с одним он дрался, по правде сказать. Это было частенько. И у каждого из них есть высокопоставленный родственник…

Тельняшев вспыхнул, но нашёл в себе силы злобно пробурчать:

— Обычные молодёжные шутки.

— Вы знаете, почему-то мне сейчас кажется, что я совершенно зря уговорил наших кураторов не отправлять его с соответствующей записью в характеристике обратно на Родину, а дать шанс на исправление…

— Вы об этом ещё пожалеете. — Тельняшев резко крутнулся на каблуках и свалил.

Ну и чёрт с ним. Буду я ещё перед всякими пресмыкаться. Даже спасибо не сказал. Вот и делай людям добро.

Я вернулся в кабинет. Сразу же появилась Лёля (такое впечатление, что она телепортировалась при моём появлении).

— Ты чего такой кислый? — спросила она.

— Да Тельняшев этот, — и я в двух словах рассказал о хамоватом папашке, который зачем-то пришёл качать права.

— Вот урод, — от души высказалась Лёля. Она задумалась, а потом вдруг выдала. — Слушай, если остальные «деточки» узнают, что он приходил и разозлил тебя. И что теперь ты хочешь обнародовать их поведение, потому что разозлился, — то они ему зададут.

Я задумался. Мысль была дельной.

— Лёля, ты гений! — совершенно искренне сказал я.

— Так, может, ты в честь этого озарения мне скидку сделаешь? — лукаво склонила голову набок она, — а я тебе ещё кучу таких идей вместо путёвок в санаторий придумаю, а?

— Не пойдёт, — покачал головой я, — я предпочитаю осязаемые тугрики.

— Эх, не романтичный ты, Бубнов, — обиженно надула губки Лёля, больше играя. — Меркантильный мещанин!

— Потому что, прежде всего, я — материалист, товарищ Иванова, — хохотнул я, — всё по заветам Карла Маркса и Фридриха Энгельса.

Лёля изобразила восторженный пионерский салют, но потом, по привычке, пугливо оглянулась. Хотя в кабинете мы были одни.

— Давай ближе к делу, — подвёл итог нашей шуточной перепалки я, — что ты хотела?

— Я подумала о твоих предложениях и пришла сказать, что согласна, — кивнула Лёля.

— Тогда прошу огласить, на что именно ты согласна.

— Но мы же уже всё обсуждали, — не поняла Лёля.

— Товарищ Иванова, ты — как джинн из бутылки. Если не конкретизировать сделку — то или выкрутишься, или обманешь.

— Вот какого ты про меня мнения! — шутливо пихнула меня кулачком в плечо Лёля.

Я изобразил полушутливый поклон.

Лёля хихикнула и присела в реверансе.

— А теперь, когда мы достаточно раскланялись и с этикетом покончено, давай, говори, чем расплачиваться будешь? — буркнул я.

— Две путёвки в Дом отдыха в Алушту и дачный участок, — послушно подтвердила Лёля.

— Замечательно.

— Путёвки я уже принесла, кстати, — вздохнула Лёля, — осталось только имена вписать.

— Я сам впишу, — сказал я, забирая путёвки.

— Мне для отчётности! — возмутилась Лёля, при этом её взгляд полыхал нтересом.

— Тебе надо для любопытства, — не повёлся я, — а в отчётности укажешь кого-нибудь, кого всегда указываешь.

— Эх, Бубнов, — обличительно покачала она головой, — ну вот почему ты такой упёртый?

Она сердито показала мне язык и ушла, а я остался в кабинете.

Сделал себе чай, проверил, плотно закрыта ли дверь, устроился за столом и открыл тетрадь. Чем дольше я читал компромат, который сформулировал товарищ Иванов, тем больше у меня возникало вопросов ко всей этой ситуации. И я начал размышлять о том, что вот этот весь прекрасный компромат можно очень даже неплохо использовать при разговоре с высокопоставленной роднёй начудивших в Югославии деток.

Я довольно улыбнулся.

Здесь же компромата столько, что я вскоре озолочусь. Главное — не зарываться. Если я всё правильно выстрою, свою стратегию, то получу очень даже неплохие дивиденды.

И начнём, начну я, пожалуй, с Болдырева. Раз его дядя аж целый заместитель административно-хозяйственного отдела Министерства строительства СССР. Скоро у меня будет дача и там нужно будет что-нибудь строить. Насколько я помнил советские законы — домик должен быть размером с собачью будку. Но в законах ничего не сказано о подземном этаже. Поэтому он может быть размером с московский метрополитен. А ещё я хочу там баню. С парилочкой, и метом для отдыха. И зону для барбекю хочу. Ведь советскому человеку барбекю жарить тоже не запрещено!

Я пришёл домой в приподнятом настроении.

Дуся, как обычно, хлопотала на кухне. Квартиру затянул вкусный аромат сдобной выпечки, было так уютно, тихо, лишь тикали часы на стене. Я помыл руки, переоделся в домашнюю одежду и с удовольствием плюхнулся за столом на кухне.

Глядя на огромную чашку ароматного чая, которую Дуся поставила передо мной, я потянулся к тарелке с кексами.

— Муля, я тебе кексы не дам! — строго рыкнула на меня Дуся. — Сейчас покушаешь сперва борщ, а потом уже будешь сладкое.

— Ну, Дуся, — попросил я, — давай лучше сперва кексы. Так пахнут, что я прямо не могу удержаться.

— Нет, Муля, так ты перебьёшь весь аппетит, — не согласилась Дуся. — Сначала нормально покушаешь, а уже потом все эти финтифлюшки сладенькие. Ешь сколько влезет. Но после основных блюд!

Я вздохнул. Насколько я понял, Дуся с детства боролась за хорошее состояние желудка Мули, поэтому не буду ей в этом мешать (да и бессмысленно это). Я отхлебнул пахучий чай и аж зажмурился от удовольствия.

— Как там Модест Фёдорович? — спросила Дуся, ловко сервируя стол. — Нормально? Пирожки понравились или нет?

Я завис, не зная, как объяснить Дусе, что ни Модест Фёдорович, ни тем более Маша, на её пирожки не обратили никакого внимания. Но так, чтобы её не обидеть, ведь врать не хотелось, а правду говорить было как-то не по себе. Поэтому я кивнул — мол, всё хорошо. Дуся приняла это как должное, потому что она знала, что к её стряпне все всегда относятся только восторженно.

— Как там Модест Фёдорович с Машей? Помирились? — наконец не выдержала Дуся и задала главный вопрос, который, очевидно, не давал ей покоя.

— Эм… — замялся я. — Как бы тебе объяснить…

— Да прямо говори! — прикрикнула на меня сердитая Дуся, которая уже заподозрила что-то нелдадное. — Что ты мнёшься, как девица на выданье!

— Ну, что тебе сказать… Они, конечно, немного рассорились, — задумчиво сказал я. — Но ты не переживай, там более-менее всё уже улажено. Отцу просто нужен отдых, да и Маша в положении, ей бы тоже отдохнуть не помешало.

— Ну, где же сейчас можно нормально отдохнуть? Лето заканчивается, — вздохнула Дуся. — Разве что кто на дачу бы поехал, но только нет у него дачи.

— Так была же?

— Была, — кивнула Дуся, — но ты отца ж знаешь. Он, когда переходил в этот новый институт, отдал участок кому-то со старой работы. Так что сейчас нет ничего…

— Ничего страшного, я выбил им две путёвки в Алушту, в санаторий, — сказал я и демонстративно помахал бумажками перед носом Дуси. — Завтра зайду и занесу.

— Подожди, подожди, зачем завтра? Ты сегодня занеси! Какие там даты стоят?

— Послезавтра надо уже выезжать, — сказал я, глядя на даты, и в душе чертыхнулся: неужели Лёля не могла достать путёвки с большим сроком? А так, за три дня они могут не успеть подготовиться, и Мулин отец, даже не отчим, даже не сможет на работе отпроситься.

— Слушай, что-то слишком короткий промежуток времени, — сказала Дуся. — Поэтому давай сейчас ешь и дуй к отцу. Отдай ему путёвки. Потому что Маше нужно приготовиться, в её положении это не так просто. Вообще, у женщины, когда она едет на море на отдых, это всё занимает много времени, а уж Маше тем более. Так что лучше не тяни. Завтра ты можешь быть занят, придёшь к ним аж поздно вечером, и поэтому у Модеста Фёдоровича останется всего лишь один день для того, чтобы отпроситься. Могут в такой спешке не отпустить.

Я был с Дусей согласен абсолютно на все сто процентов.

Пока я ел, заодно решил прозондировать почву, и спросил:

— Дуся, скажи, а вот ты сейчас говорила, что, если бы у моего отца была дача, как бы хорошо было им вечером поехать отдохнуть. А вот скажи, Дуся, а ты бы хотела, чтобы у тебя была дача?

Дуся задумалась, и улыбка осветила её простое лицо.

— Да кто же бы не хотел иметь кусочек земли, свой огородик, цыпляток… Я бы там помидорки выращивала, возможно, даже завела бы большой цветник с розами и гладиолусами. Я всегда мечтала, чтобы у меня были ягодные кусты. Малина у нас в детстве была в саду плохонькая, ты даже не представляешь, как обидно… Моя мамка всегда держала такой хороший садик. Там были и крыжовник, и смородина. А вот малины почему-то, считай, и не было. Мы в лес за ней ходили…

Дуся ударилась в воспоминания. Глаза её затуманились.

— Так ты хочешь свою дачу? — спросил я.

Дуся кивнула задумчиво, потом вздохнула, мол, ах, мечты, мечты, и пошла обратно хлопотать над кексами.

Я загадочно улыбнулся.

Потому что я теперь знаю, чем порадовать Дусю.

Так как Дуся была права, то, закончив ужинать, я прихватил путёвки. Дуся вручила мне очередную корзинку со свежеиспечёнными кексами, и, вооружившись вот этими подарками, я отправился к Мулиному отчиму.

На этот раз Модест Фёдорович дверь открыл быстро. И вид у него был не такой взъерошенный, как полдня назад.

— Муля, — сказал он, — заходи. Что опять случилось?

— А что, просто так к отцу уже и зайти нельзя? — вопросом на вопрос ответил я.

— Да почему же, почему же, — смутился он. — Ты извини, Муля, что так днём получилось… нехорошо. Я не выспался после конференции, не пришёл в себя, был долго в дороге, вот и среагировал как-то неправильно. Ты не обижайся на меня, пожалуйста.

— Да нет, всё нормально. Я тут кексов принёс, Дуся передала.

— Ох, Дуся, вот она нас балует. То кексы, то пирожки. Кстати, пирожки очень вкусные, — улыбнулся Модест Фёдорович. — Я на обед с собой в институт прихватил, так хорошо пообедал, что не пришлось даже в столовую идти.

На кухню вошла Маша. Вернее, услышав наш разговор, вошла.

— Вы тут чаёвничаете? — спросила она и тоже плюхнулась за стол.

Модест Фёдорович встал, налил ей чай и поставил перед ней чашку.

— Ой, какие вкусные кексики. Дуся пекла? — спросила она.

— Да, Дуся, конечно, — сказал я.

— Да, хорошо тебе, Муля. Ты увёл у меня Дусю, так что теперь ты можешь кексики хоть каждый день кушать. А вот мы… — она посмотрела на меня неодобрительно и отхлебнула чай.

— Ну, видишь, Маша, Дуся — женщина. Сам-то я кексы печь не умею. Ты тоже женщина, поэтому ты вполне можешь делать кексы, причём ещё более вкусные, чем Дуся, — дипломатично сказал я.

Модест Фёдорович чуть не поперхнулся чаем. Маша метнула на меня гневный взгляд, но промолчала.

Чтобы разрядить обстановку, я сказал:

— Я зашёл к вам не просто так, и не потому что кексы принёс.

— Посмотреть, помирились ли мы? — насмешливо фыркнула Маша. — Вдруг я твоего отчима покусаю его спасать надо.

— Да нет, кексы — это заодно, по пути. Вообще-то я принёс вам две путёвки в дом отдыха в Алушту, — сказал я.

Радостная улыбка осветила Машино лицо.

— Муленька! — заворковала она, — да какая ты лапушка! Как же тебе это удалось?

Она цепко схватила обе бумажки и начала их рассматривать.

— Да здесь же нет ничего! Никого не вписано!

— Я знаю, что ничего не вписано. Вы можете вписать сами себя, — сказал я. — Это мне по знакомству помогли с путёвками, вот они нигде и не числятся. И два места в хорошем номере с видом на море вам будет обеспечено. Санаторий, если я не ошибаюсь, называется «Прибой». Но лучше туда позвонить и всё уточнить заранее. К сожалению, эта путёвка горящая, поэтому через три дня надо выезжать.

— Ой, три дня всего! Я не успею собраться! — запричитала Машенька, подскочила, чмокнула меня в щеку и выскочила из кухни.

— Спасибо, Муля, — кивнул Модест Фёдорович. — Конечно, для меня это непредвиденная поездка, потому что я сам только с командировки, а на работе полный завал, и у меня очень большая куча работы. Но Маше, конечно, надо отдохнуть, она в положении, ей скоро рожать. Поэтому, конечно, я отпрошусь и хоть ненадолго поеду с ней в санаторий. Думаю, дня на три или четыре, потом вернусь, а она пусть уже дальше будет в этом санатории.

— Ну, слушай, отец, ведь путёвка пропадёт. Она на двадцать дней, эта путёвка, а ты хочешь только три дня быть.

— Ну, ты понимаешь, Муля, у меня же сейчас защита проекта по разработке вермикулитовых добавок…

В это время на кухню вбежала Маша, на которой было надето синенькое платьице в белый цветочек.

— Муля, посмотри! — она крутнулась вокруг своей оси, и юбка взвилась колоколом. — Как тебе новое платье? Я в нём не сильно толстая?

— Нет, Маша, ты очень хорошо выглядишь, — сказал я, пытаясь скрыть иронию от такой метаморфозы своей мачехи.

Машенька мгновенно изменилась после того, что я её видел два последних раза. Сейчас передо мной была ласковая кошечка, которая ворковала, улыбалась, спрашивала моего совета по любому поводу.

Я смотрел на это, бросал взгляды на Модеста Фёдоровича и не видел никакой радости в его глазах.

На обратном пути из дома Мулиного отчима, я забежал на телеграф и позвонил Алле Мальц. Долгое время никто не брал трубку, затем она-таки подошла к телефону, и я услышал её сонный голос через поскрипывание и шум в трубке.

— Алла, — сказал я, — это Иммануил Бубнов.

— Муля? — удивилась она. — Что случилось?

— Ну, во-первых, я хотел сказать тебе, что скоро приезжают югославы, и я очень надеюсь, что ты найдёшь время в своём графике и продолжишь съёмку в той роли, в которой ты играла в фильме в Югославии.

— С удовольствием! — заверещала радостно в трубку Алла. — Когда? Что мне надо делать?

— Ну, пока посмотри, чтобы у тебя было пару новых платьев, потому что после съёмок мы, может быть, пару раз заедем в ресторан или там ещё куда-нибудь, — обтекаемо сказал я. — Надо посмотреть по графику, план мероприятий только составляется.

Алла радостно защебетала в трубку о том, как она рада.

— Подожди, подожди, — прервал я поток её словоизлияний, — тут ещё всё вилами по воде писано.

— Что случилось?

— Ты понимаешь, Тельняшев, ты же помнишь, как он дрался с парнями, бухал и всё остальное. Так вот, он натравил отца на нас, а отец у него в Главлите работает. Это связано с цензурой. И вполне возможно, что он зацензурит весь этот фильм, и ничего вообще не получится. И этот фильм даже не выйдет на экраны.

Некоторое время в трубке было огорчённое молчание.

— Алла? — спросил я.

— Да, я думаю… Слушай, Муля, а как ты считаешь, если я пожалуюсь дяде?

— Ну, я думаю, что это нормально, — ответил я, стараясь, чтобы в моём голосе не проскользнула радость, — потому что от этого фильма, в котором ты снимаешься в одной из важных ролей, от этого зависит твоя дальнейшая актёрская карьера. А перспектива у тебя, как у актрисы, есть, это я тебе точно говорю.

— Я обязательно поговорю с дядей!

— Тогда, Алла, я тебя попрошу такое. Во-первых, никому не говори, что это я пожаловался, потому что ты сама понимаешь, кто такой я, и кто такой Тельняшев. А во-вторых, ты потом мне расскажи всё, чем всё закончилось. Только давай не по телефону, а загляни ко мне на работу.

— Договорились, договорились! — сказала Алла, и я положил трубку.

Я шёл по улице и был очень доволен собой. Сделал гадость на сердце — радость. Прекрасно. Теперь пусть Тельняшев на себе прочувствует, что и как.

Но больше я был рад, что данный прецедент случился, и Алла вписалась за это, а также будет подключён её дядя. Поэтому если уж её дядя впишется за наш фильм, то никакие интриги Завадского, Нановича и прочих заинтересованных лиц никогда не помешают мне доделать фильм до конца и получить от этого большие дивиденды.

А на следующий день, прямо с утра, меня переловила кареглазка Оля.

— Муля, можно тебя на минуточку? — сказала она и решительно потянула меня за рукав в Красный уголок.

Там сейчас никого не было. Я даже удивился, что ей от меня надо.

— Оля, ну мы же с тобой говорили о том, что я сейчас очень занят и никаких лекций я проводить не могу. Давай мы уже с югославами всё порешаем, и потом я сделаю вам прямо целый цикл лекций, хорошо? — примирительно сказал я. — Я сейчас очень спешу, на самом деле я хотел заглянуть к Изольде Мстиславовне и посоветоваться с ней.

— Подожди, Муля, — сказала она. — Ты знаешь, тут такое дело…

— Что такое? Что случилось?

— Понимаешь, Муля, у нас по комсомольской линии сейчас идут странные разговоры про тебя. Говорят, что какие-то у тебя нехорошие дела были в Югославии. Пойми, эти все разговоры идут неспроста, — сказала она и многозначительно на меня посмотрела.