Муля не нервируй… Книга 6

Глава 11

— Муля! Я же могу называть вас Мулей? — лучезарно улыбнулась Мирка и посмотрела на меня таким взглядом, что я готов был согласиться уже на всё. — Так я зайду или так и будем через порог разговаривать?

Я сам не понял, как машинально кивнул.

Мирка плавно вплыла в комнату, оглядела обстановку, затем оглядела меня, сверху вниз, снизу вверх, нарочито медленным взглядом. Ноздри её при этом хищно раздувались.

— Угадай, зачем я пришла? — спросила она хриплым голосом и облизнула пухлые губы.

— Ну да, зачем же ещё красивая, успешная и знающая себе цену девушка приходит поздно вечером в номер гостиницы к мужчине? — вопросом на вопрос ответил я, стараясь, чтобы мой голос звучал хотя бы нейтрально, и добавил, — особенно если этот мужчина беден, как церковная крыса и не может похвастаться связями или положением в обществе. Да, действительно, зачем?

И я вопросительно посмотрел на неё и добавил:

— Вот и у меня это тоже вызывает вопросы.

Мирка гневно фыркнула и смерила меня яростным взглядом. А затем не выдержала и весело расхохоталась.

— Вот ты жук, Муля, — хихикнула она, утирая выступившие слёзы, и сразу стала похожа на обычную нормальную девчонку.

— И всё-таки? — не повёлся на примитивный пикап я.

— Да просто зашла, что уже нельзя? — капризно надула губки она и для дополнительной аргументации похлопала ресничками.

Но я погрозил ей пальцем, и она вздохнула:

— У вас в Советском союзе все такие, да?

Я молчал и лишь выжидательно смотрел на неё.

— Ну ладно, — тяжело вздохнула Мирка и сказала донельзя просительным голосом, — Муля, мне нужна роль в этом фильме!

В принципе я догадывался, конечно, что тут что-то не так, но что настолько всё просто — нет.

— А ты разве не знаешь, что все роли давно распределены? — удивился я.

— Знаю, — вздохнула Мирка и выставила грудь максимально напоказ: она была в юбочке и такой облегающей блузке, что, казалось, если она вздохнёт чуть глубже, то все пуговицы просто поотлетают.

Я случайно бросил взгляд в её декольте и Мирка победно усмехнулась. Она нагнулась ещё глубже, и мне враз стало жарко.

«Чёрт с тобой, будет тебе роль», — подумал я. У меня так давно никого не было, что это слишком малая плата. Я вот всяких старушек бесконечно спасаю, а тут молодая красивая деваха. А я не железный, так-то.

— Муля, — хрипловатым дразнящим голосом проворковала Мирка и сделала шаг ко мне.

Я подался вперёд.

И тут вдруг раздался возмущённый голос:

— Это что тут у вас происходит? — в двери стоял товарищ Иванов и с немалым возмущением наблюдал всю эту картину.

Хорошо, что мы пока ещё были на пионерском расстоянии.

— А что? — спросил я.

— Товарищ Бубнов, что эта женщина делает у вас в комнате в такое время? — с немалым подозрением рыкнул товарищ Иванов.

А мы с Миркой посмотрели на него, как на придурка. Но нужно было спасать ситуацию. И, конечно же, именно мне.

— Товарищ Мирка пришла с предложениями по фильму, — сделал заявление я официальным тоном, при этом стараясь выдержать «морду кирпичом».

— Да? — теперь уже товарищ Иванов смотрел на меня, как на придурка.

А у меня, блин, некстати глаз дёрнулся.

— Ты мне будешь мозги компостировать?! — заорал товарищ Иванов, — я что, слепой?! Чёрте что происходит! И даже ты, Бубнов, руководитель этого бедлама, и то баб на ночь водишь прямо в гостиницу! Ничего мы не боимся, да, Бубнов? Это аморалка, между прочим! Причём аморалка международного уровня! За такие дела нужно партбилет на стол ложить!

— Не ложить, а класть, — машинально поправил я, за что дополнительно схлопотал от товарища Иванова ещё двадцатиминутную нотацию.

— Да как ты посмел?! Ты же пример подавать должен! Ты же член Партии! Партия тебя сюда отправила честь и достоинство нашего народа представлять, а ты как себя показываешь, Бубнов, а?!

Он аж захрипел от бешенства. Возможно, лекция бы продлилась ещё, но, как говорят в народе, беда не ходит одна. Потому что дверь открылась и раздался весёлый и жизнерадостный голос Лёли, которая, не глядя, влетела в комнату:

— Муля! Я пришла тебе рассказать, что знаю о твоих махинациях с госконтрактом!

Я не буду описывать выражение лица присутствующих.

И я не стал ничего говорить. Не стал оправдываться.

Я сделал единственно возможное, что можно было в данной ситуации — я сбежал. Да, да, я буквально применил одну из древнейших китайских стратагем, точно формулировку не помню (что-то про бамбуковые листья на ветру), но суть в том, что если не знаешь, как разрулить проигрышную ситуацию, то лучше не вступать в бой, а драпануть, чтобы сохранить силы и перегруппироваться для дальнейших действий.

Вроде как-то так она звучит.

И я так и сделал, справедливо полагая, что не зря китайцы во все времена считались мудрым народом.

Я брёл по ночному Белграду, ёжась под порывами совсем нетёплого ветерка, который приносил водяную взвесь откуда-то то ли с Дуная, то ли вообще с моря. В общем, мне было холодно, мокро и муторно на душе.

Ну вот как так можно бездарно попасться? И ведь всё могло бы быть по-другому. И Мирка могла прийти и уйти через тот чёрный ход, и мы могли бы с Лёлей обсудить этот чёртов госконтракт в другое время. Но вот надо же было именно так случиться, чтобы всё вот так совпало! Ещё и такая ночь обломилась!

Ветерок подул сильнее, вгрызаясь мокрой холодной лапой под мою рубаху, я попытался застегнуть все пуговицы, но теплее не стало.

И вот что мне теперь делать и куда идти?

Я один в чужой стране, в незнакомом городе. За мной стоит тень товарища Иванова и той организации, которую он представляет. Однозначно возвращаться мне обратно никак нельзя. Сразу сцапают, а там, вплоть до расстрела. И если ещё за эту сценку с Миркой я мог отделаться простым выговором от товарища Иванова, и пусть даже партбилет на стол положить. Но после Лёлиного заявления — мне хана.

И вот зачем она припёрлась так не вовремя! Ещё и ничего не выяснил. Я до сих пор так и не знаю, как же Муля отмывал все эти деньги? И, главное, зачем? Зачем ему было столько денег, сынку и внуку академиков, который жил в коммуналке?

Я шёл, не зная куда, и злился. На себя злился.

И тут пошёл дождь. Сперва потихоньку, а потом ка-а-ак зарядил!

Я за полминуты вымок до нитки.

И понял, что нужно что-то срочно решать. А что решать? У меня есть только два варианта. Либо возвращаться обратно, но там товарищ Иванов, и стопроцентно он уже расколол Лёлю и вытащил из неё всю информацию о госконтракте. Либо, второй вариант, оставаться здесь, с Югославии. Пока здесь, а там дальше видно будет.

Эх, не успел я помочь Фаине Георгиевне! Ничего не успел…

Я вздохнул и попытался поплотнее запахнуть мокрую рубашку, сделал это скорее машинально, так как это мне не помогло никак.

Что же делать? Если оставаться здесь, то нужно найти для начала крышу над головой. Денег у меня нет. Документов — тоже (я выскочил в том, в чём был), то есть в одних только брюках и рубашке.

Остаётся одно — нужно идти к кому-то из знакомых. Из знакомых у меня только Йоже Гале (Штиглица я не беру, не настолько мы близки). Но и к Йоже я не пойду. Потому что у него у первого будут меня искать. Стопроцентно все заметили, что у нас приятельские отношения. И на общий проект это не спишешь.

Так что Йоже — в минус. Увы.

И тут я хлопнул себя ладонью по лбу — тётя Лиза! Да что тут думать, у меня же есть родная тётя! Вот к ней я и пойду.

Я немного поплутал по улочкам и вышел к тому дому, где она сняла комнату. Номер квартиры я не знал. Во всём доме светилось одно-единственное окно. Не знаю почему, скорее по наитию, я поднялся наверх и постучал в дверь.

Дверь открылась, и я увидел… тётю Лизу.

Она удивлённо смотрела на меня.

— Муля! — воскликнула она, — да на тебе лица нет! Заходи! Ты вымок до нитки!

Уже через несколько минут я сидел на кухне, переодетый и укутанный в кокон из пледов и одеял, пил поочерёдно то чай с малиной, то горячее вино с пряностями.

Тётя Лиза сидела напротив, пила чай и хмурилась.

— Я должен остаться здесь, назад мне нельзя! — сказал я сухим бесстрастным тоном.

Тётя Лиза тяжко вздохнула и сразу же пояснила:

— Ты не подумай, Муля, я очень рада, что ты остаёшься у меня. Ты даже не представляешь, насколько! И я помогу тебе всем, чем смогу. Завтра же я пойду в консульство. У меня там есть знакомые. Мы вывезем тебя из Югославии в багажнике автомобиля дипломатической миссии. Карл поможет.

Я чуть чаем не поперхнулся.

А тётя Лиза продолжала нагнетать:

— Документы мы тебе восстановим, не переживай. Только это не быстро. Где-то около года. Потому что паспорта нет. И статус беженца тебе ещё нужно будет получить. А потом — гражданство. Но мы как-то это провернём. У меня есть знакомый, Фридрих, а у него есть двоюродная сестра, Клара. Вот она поможет. Они хорошие люди.

Тётя Лиза ещё что-то говорила, говорила…

А у меня начали закрываться глаза.

Очнулся я от того, что тётя Лиза меня осторожно, за плечи, повела в гостиную, где постелила на диване.

И я уснул, ещё будучи гражданином СССР, чтобы завтра проснуться как беженец, который вскоре станет гражданином одной из стран Европы…

А ночью я проснулся. Взглянул на часы — было три часа ночи. Можно ещё спать и спать. Но сон не шёл. Некая тоскливая досада глодала, грызла меня. Я повернулся на правый бок — нет, не могу уснуть, затем на левый — опять бессонница. Начал считать по привычке сначала маленьких овечек, потом — маленьких козляткиных. Но не помогало ничего.

И тогда я применил главную технику против беспокойства. Если что-то гложет и непонятно, что именно, нужно честно посмотреть своему страху в глаза. Признать, что да, это вот есть. А затем, когда ты сделал этот самый важный шаг и признал наличие проблемы, можно искать пошаговый рецепт, как эту проблему разрулить.

И я вдруг понял, что меня гложет!

Я не хочу оставаться в Европе! Я не хочу уезжать из своей страны! Пусть там сейчас послевоенная обстановка, не хватает продуктов, нет элементарных вещей. Пусть люди чересчур фонтанируют энтузиазмом и идеализмом, и для меня, человека двадцать первого века эпохи постмодернизма, это выглядит странно и неестественно. Но всё равно, лучше я буду жить в коммуналке, лучше буду стоять в очереди в столовой и отсчитывать трудовые копейки под сердитым взглядом кассирши, но я буду жить дома!

Да! Там — дом! Какой он ни есть, но это — мой дом.

А здесь всё чужое. Да, красивая страна, да, красивый город, и очень красивая перспектива. Но это — чужое. Чуждое.

И когда я это всё обдумал, мне вдруг стало так хорошо на душе и так спокойно, что я повернулся на бочок, свернулся калачиком, как в действе и сладко уснул. И спал как убитый.

Да так, что тётя Лиза утром меня еле-еле разбудила:

— Мулечка, вставай! — радостный голос тёти Лизы сочился энтузиазмом, — нам нужно в консульство до десяти успеть. А то потом они закрываются для посетителей. Карл, конечно, нас примет в любое время, но нас туда внутрь служащие после десяти не пустят. Так что лучше не опаздывать.

— Тётя Лиза, — сказал я и сладко потянулся, — я никуда не пойду. Спасибо тебе большое, что ты меня вчера так поддержала. Это был жест отчаяния. Но я понял, что не хочу уезжать. Не хочу бросать мать и отца. Им и так непросто…

— Но Муля… как же так… Муля… — растерянно пробормотала тётя Лиза. На неё сейчас было жалко смотреть. На глазах показались слёзы, она не выдержала и тихо заплакала. Просто сидела и смотрела в одну точку и слёзы лились и лились. И это всё без единого звука.

— Тётя Лиза, не плачь, пожалуйста, — я сел рядом и обнял её, — мне очень жаль, но вчера я был в раздрае и не видел выхода. А сейчас я подумал и понял, что нельзя постоянно прятаться и убегать от своих проблем. Проблемы нужно решать. И я буду их решать.

— Муля… божечки, а я уже так обрадовалась, — всхлипнула тётя Лиза, припала к моей груди и зарыдала, повторяя, как мантру, — а я так надеялась, так надеялась…

— Не плачь, — я прижал её и погладил по стриженному ёжику, — ничего ведь ужасного не случилось. Просто меньше забот на твою голову.

— Муля! Я так устала быть одна! Ты даже не представляешь! Как же мне тяжело, как страшно жить в полном одиночестве!

Она отодвинулась от меня, и вытерла глаза рукавом. Заговорила быстро, взахлёб. Видимо накипело:

— Больше всего, Муля, я ненавижу праздники. Особенно День рождения, Рождество и восьмое марта. Ты даже не представляешь, как тяжко видеть, как вокруг люди поздравляют друг друга, дарят подарки и улыбки родным, а ты идёшь, вся такая успешная, и делаешь независимый вид, словно тебя эта вся праздничная суета совершенно не касается…

Она вздохнула и продолжила:

— Я специально заказываю себе букет цветов, чтобы мне приносили на работу. Словно меня кто-то поздравляет. Чтобы коллеги не думали, что вообще никому на этом свете не нужна…

Мда. Вот ещё одна жертва своего таланта.

И я сказал:

— Увы, тётя Лиза. Такова цена за талант. Одиночество. Потому что ничего просто так на свете не бывает. Ты же сама прекрасно знаешь этот закон: «что от чего убудет, то присовокупится к другому».

— Ломоносов, закон сохранения массы, вещества и энергии, — слабо улыбнулась тётя Лиза.

— Угу, — кивнул я, — поэтому так и выходит. Но ты сама выбрала себе такую судьбу. А вышла бы замуж за почтенного инженера и стала бы домохозяйкой, то на все эти праздники получала бы цветы и подарки. Но вот надолго ли тебя бы так хватило?

Тётя Лиза прыснула от смеха, явно представив себя толстой почтенной матроной.

— Ох, Муля, как всё быстро меняется. Ты появился в моей жизни так неожиданно. Я знала, что у Надюхи карапуз, а тут такой успешный молодой мужчина. Тебе двадцать восемь лет, а ты уж международным проектом руководишь, и маститые режиссёры из других стран ходят перед тобой на цыпочках. И тут ты решаешь остаться со мной. Я так обрадовалась. А теперь — передумал…

Она остановила меня взмахом руки:

— Нет, молчи! Я просто хочу сказать тебе, что я тебе очень благодарна. Вчера у меня был замечательный вечер. Я чувствовала, что я нужна. Тебе нужна. Когда заваривала тебе чай, когда гладила тебе утром рубашку. Пусть это был один только вечер, но спасибо тебе… это так приятно…

— Вот ты манипуляторша, тётя Лиза, — проворчал я и сварливо добавил, — да приеду я сюда, к тебе, ещё и не один раз. И домик покупай мне. И деньги ещё будут.

— Это ты сейчас так говоришь, — вздохнула она и покачала головой точно также, как Мулина мама, — а на самом деле уедешь домой и всё…

— Почему это всё? — возмутился я, — мы ещё будем вторую серию фильма снимать, потом третью. А после пятой, может, вообще снимем сиквел.

Но тётя Лиза была столь обеспокоена, что даже на незнакомое слово «сиквел» не отреагировала:

— Пойми, Муля, жизнь — это такая штука, что планируй, не планируй, а всё равно нельзя предусмотреть, что будет завтра…

— При желании всё можно, тётя Лиза, — сказал я, — я обещаю, что не оставлю вас одну. Буду приезжать. А там и мужа для вас найду.

— Да какого мужа, Муля! — замахала руками тётя Лиза, — по молодости был у меня жених… а с возрастом, ты пойми, мужчинам нужны молодые и глупенькие. Тогда хорошие семьи получаются. А если женщина умная — это приговор. Или ей придётся всю жизнь изображать, что ей этот дурак интересен, или же жить одной.

— Но ведь сколько умных мужчин вокруг! — не согласился я.

— А ты сам присмотрись, каких женщин они берут в жёны… — вздохнула тётя Лиза, — вы такие и с этим ничего не поделаешь. Поэтому я и живу одна…

Уже через час я вошёл в ресторан гостиницы, где завтракала вся наша группа в полном составе, и со спокойным видом сказал:

— Доброе утро, товарищи!

Товарищ Иванов выпучил глаза и поперхнулся чаем.