Муля не нервируй… Книга 6

Глава 16

Я посмотрел на неё и осторожно сказал:

— Не знаю, тебя поздравлять или сочувствовать?

— Почему это сочувствовать? — обиделась Лёля.

— Ну, разве в обществе не порицается, когда незамужняя девушка забеременела? — спросил я.

Радостное лицо Лёли скисло, и она недовольно буркнула:

— А вот в этом ты мне и поможешь!

— Жениться на тебе не буду! — категорически отрезал я, — у меня невеста есть, и наши семьи уже договорились.

— Да? — заинтересованно посмотрела на меня Лёля, — а кто она? Я её знаю?

— Какая разница, — буркнул я, — давай ближе к теме. От меня ты что хочешь?

— Ну это ты же посоветовал мне… ну… это… — она смутилась и покраснела.

Мда, нравы в этом времени ещё не такие испорченные и «про это» стесняется говорить даже беременная женщина.

— Посоветовал тебе переспать с сербом? — спросил я, и лицо Лёли густо залила краска.

Но она нашла в себе силы и медленно кивнула.

— Да, посоветовал, — согласился я. — А от меня ты что хочешь?

— Что мне теперь делать?! — выдохнула Лёля. — Я осталась здесь, в Москве. И я беременна. Как долго я смогу скрывать своё интересное положение! Рано или поздно это станет видно. И тогда моя жизнь превратится в ад!

— А Петя твой знает об этом?

— Петар, — машинально поправила меня Лёля. — А как бы я ему сообщила? Вот жду приезда югославской делегации. С кем-нибудь и передам. Может, Мирка приедет…

При упоминании имени Мирка мой взгляд потеплел.

— Ну и хорошо, — сказал я, — значит, и проблем нет.

— Как это нет?! — аж подпрыгнула Лёля. — Сообщу я ему. А мне-то что делать?!

— Так это уже Петар решать будет, — пожал плечами я, — он же твой мужик или как?

— А как он будет решать? — проигнорировав мой вброс про «твой мужик», огрызнулась Лёля, — он же там. Да и что он может? Обычный бюргер.

— И ты решила, что ваши с Петей проблемы должен решать я? — изумился я.

— Да, ты, — кивнула Лёля и злорадно добавила, — иначе я всем расскажу, что это ты меня подговорил с Петаром… ну… это…

— Обалдеть! — только и смог выговорить я. — Вот и делай людям добро.

Лёля с вызовом посмотрела на меня, и я решил поставить её на место:

— Нет, Лёля, я теперь принципиально помогать тебе больше ни в чём не буду, — сказал я, — если бы ты попросила по-хорошему — может быть. А разгребать чужие косяки я категорически не желаю.

— Ну, Муля! — глаза Лёли наполнились слезами, и она посмотрела на меня взглядом Шрека.

— Нет, Лёля, я манипуляции и шантаж не уважаю.

— Муляяяя… — зарыдала Лёля, плечи её аж содрогались.

Мимо прошли две сотрудницы из отдела архива и неодобрительно посмотрели на меня. Сейчас пойдут слухи.

— Тоже мимо, — равнодушно сказал я, — на меня слёзы не действуют. Даже от моей матери.

— Бубнов! — теперь уже лицо Лёли перекосило от злобы, — если ты не поможешь мне, я расскажу, что это ты отец ребёнка!

— А вот Зина Синичкина скажет обратное, — усмехнулся я, — и моя родня подтвердит.

— Что скажет? — не поняла Лёля.

— Причину, почему она меня бросила, — пожал плечами я. — И почему за мной не бегают девчата из Комитета.

— Потому что ты урод, Бубнов, — скривилась Лёля.

— Это ты считаешь и всегда считала меня уродом, Иванова, — ответил я. — А для остальных, я — довольно симпатичный парень из хорошей семьи с квартирой в Москве и прекрасными карьерными перспективами. Мечта любой девушки. А ведь поди ты, не бегают. А знаешь почему?

— Почему?

— Потому что у меня детей не будет, — сказал ей я (этот обман Мулиной матери сейчас мне был как ни когда на руку), — так что давай, вперёд, Иванова! Иди в профком и пиши заявление, что ты нагуляла ребёнка от меня. И вот тогда мы посмотрим!

Я оглушительно расхохотался.

— Какой же ты скотина, Бубнов! — прошипела Лёля.

— Ну уж какой есть, — сказал я и подытожил наш разговор, — чао, Иванова.

Я развернулся уходить, когда Лёля уцепилась за мой рукав:

— Мулечка, родненький, помоги мне, пожалуйста! Век благодарной буду! — она разрыдалась опять и на этот раз слёзы её явно были не «крокодильи». — Пожалуйста, Мулечка-а-а-а…

Я смотрел на неё, и мне совершенно было её не жаль. Так-то я всегда и всем старался помогать, но вот в данный момент мне помогать ей совершенно не хотелось. Уж слишком наглой и алчной она была. А если учесть, что смерть настоящего Мули лежит и на её совести, то и подавно. А ведь этого дурак любил её по-настоящему. Чем она бессовестно пользовалась. Я вспомнил в первые дни своего попаданчества её предложение поработать вместо неё в колхозе, пока она с Серёжей развлекаться будет, и отвернулся.

— Муля-а-а-а… — продолжала взывать к моей совести Лёля, — ну помоги-и-и-и… ты умеешь выкручиваться, а я теперь не знаю, что будет!

Она горько и безнадёжно заплакала, размазывая слёзы и тушь по щекам, и вскоре стала похожа на сердитую панду.

— Я могу тебе помочь, — чуть помедлив, сказал я.

— Так помоги-и-и-и!

— А что мне за это будет? — спросил я.

От неожиданности Лёля даже изображать несчастную жертву перестала и изумлённо уставилась на меня.

— В каком смысле «что будет»? — ошалело спросила она.

— В самом прямом, — пояснил я. — С какой стати мне тебе помогать?

— Но мне же надо-о-о… — опять заныла Лёля.

— А мне?

Кажется, Лёля так и не поняла, потому что посмотрела на меня, как на придурка.

Поэтому я пришёл ей на помощь:

— Заинтересуй меня, чтобы мне было выгодно тебе помогать.

— Муля! — возмутилась Лёля, — мы же друзья. А друзья помогают друг другу бескорыстно!

— Согласен. Убедила, — сказал я, — друзья именно так и поступают. А теперь скажи мне, Лёля, в чём ты мне хоть раз помогла?

Лёля вспыхнула, а я безжалостно продолжил:

— Наоборот, если мне не изменяет память, ты постоянно старалась использовать и утопить меня. То с Барышниковым пыталась вывести меня на чистую воду, но госконтрактом каким-то угрожала и шантажировала. Друзья разве так поступают?

Лёля насупилась и низко-низко опустила голову.

— Поэтому я и говорю — раз нет дружбы, значит должна быть выгода. Для тебя выгоду я вижу — жить в Югославии, быть хозяйкой поместья и родить наследников всех этих трактиров, магазинов и заводов. А вот в чём выгода для меня? Что мне за это будет?

— Моя благодарность, — пискнула Лёля.

— А в чём измеряется твоя благодарность? — спросил я.

Лёля замялась, а я довольно жёстко сказал:

— Иди, Лёля, и думай. Я могу тебе помочь сделать так, что ты очень даже быстренько уедешь к своему Пете. Но я должен быть заинтересован в этом. Иначе никакой помощи от меня не будет.

Я развернулся и ушёл, оставив за спиной ошеломлённую и полностью деморализованную Лёлю.

Честно говоря, я не знал, что она может мне предложить. Да и, по правде говоря, мне от неё ничего и не надо было (разве только, чтобы она навсегда оставила меня в покое). Но Лёля — очень эгоистичный человек. Она считает, что Земля вертится вокруг её желаний и все должны танцевать только под её дудку по малейшему взмаху руки. А так быть не должно. И сейчас это был некий воспитательный момент. Она должна понять и осознать, что не всегда все бросаются исполнять её хотелки по малейшему зову. Что человек должен быть заинтересован, чтобы помочь ей.

Вот пусть и думает.

Мне даже самому интересно, до чего она в результате додумается.

Изольда Мстиславовна, как обычно, была на высоте: строга, собрана и в курсе всего, что происходит в Комитете, и вообще в искусстве СССР.

— Муля! — обрадовалась она мне, когда я вошёл и выставил перед ней коробку с духами «Чёрный доктор» и два кашпо из кокосовых волокон. — Почему ты только зашёл?! Ты уже давно приехал, а зайти ко мне не удосужился…

Она алчно схватилась за кашпо, скользнув невнимательным взглядом по духам.

— Ох, Муля! Какая прелесть! Где ты это взял?

— Там, в Белграде, был магазинчик для цветов. Вот там и взял, — ответил я, — очень полезная для цветов вещь. Туда можно высаживать растения и корни у них никогда не будут загнивать. А ещё кокосовое волокно хорошо впитывает влагу. Можно один раз полить и уехать в отпуск. А вазон не пропадёт.

— Чудеса, — покачала головой Изольда Мстиславовна и решительно сказала, — высажу туда пуансеттию!

Я не знал (и знать не хотел), что такое пуансеттия, но глубокомысленно покивал.

Изольда Мстиславовна ещё немного полюбовалась кашпо, погладила его, потрогала, а потом прищурилась и тихо сказала:

— Будь осторожен, Муля. Там тебе Завадский сюрприз подготовил.

— Что за сюрприз? — нахмурился я.

Терпеть не могу сюрпризы. Особенно от таких, как Завадский.

— Точно не знаю. Слышала, Ваня с ним по телефону разговаривал и ругался. Так что будь осторожен, Муля. Через два дня большое собрание на базе Центральной студии телевиденья. Будут твой проект обсуждать и поточные мероприятия с югославами. Ты приглашён, но, насколько я знаю, без права голоса.

Я призадумался. Интуиции Изольды Мстиславовны я всецело доверял.

Нужно выяснить, что задумал Завадский. И Капралов-Башинский может это знать. Или знать, кто знает. Но идти к нему было неохота. Сейчас начнёт опять роли клянчить. Лучше сначала спрошу у Раневской. Уж она точно такое не пропустит. Какая-нибудь Любочка ей точно последние слухи передаст.

Когда я подошёл к высотке, Фаина Георгиевна как раз выгуливала Букета на поводке. Точнее на верёвочке. При этом сегодня Букет был своей самой обычной окраски (если не считать кончика хвоста, выкрашенного в зелёный цвет, но это уже мелочи).

— Я смотрю, Фаина Георгиевна, Букет вернулся к натуральному окрасу? — поприветствовал актрису я. — Новая мода?

— Да Ярослав переселился сейчас в общежитие интерната, — ответила Фаина Георгиевна.

— А что, разве занятия уже начались? — удивился я. — Там не с первого сентября разве занятия начинаются?

— Насколько мне объясняла Глаша, он упросил коменданта общежития пустить его, как сироту, прямо сейчас.

— Ничего не понимаю, — нахмурился я. — Зачем ему жить сейчас в общежитии?

— Да что-то они с Машенькой там не поделили, — вздохнула Фаина Георгиевна и тут же наябедничала. — Беременные женщины становятся такими капризными. Вот она вчера и ко мне прибегала ругаться.

— Ругаться? — удивился я. — Маша?

— Да, хотела обратно квартирами меняться, — сконфуженно сказала Злая Фуфа, — я-то понимаю, что она права. Но это же ты всё решал. И я ей сказала, что нужно сначала с тобой поговорить. И будет, как ты скажешь. Но на всякий случай мы с Глашей стали собирать вещи…

— Ещё чего! — возмутился я, — мы с вами честно обменялись. Документы переоформили. Всё по-честному. Это — моя квартира. И я просто пустил туда жить отчима с женой. Если Марии что-то не нравится — она всегда может вернуться обратно к себе в общежитие. Там у неё, если не ошибаюсь, койко-место есть.

От такой моей отповеди Фаина Георгиевна смутилась.

— Не сердись, Муля, я её очень понимаю — жить над хлебом и зрелищами в этой квартире — удовольствие на самое большое.

— Фаина Георгиевна, — вздохнул я, — вся страна живёт в бараках и коммуналках. Маша, по сравнению с остальными, роскошует в отдельной комфортабельной двухкомнатной квартире в центре Москвы. Да ещё и дом — высотка. Нужно жить и радоваться, что санузел ни с кем делить не надо. И на кухне можно готовить в любое время, без графика.

— Готовить она не любит, — хмыкнула Фаина Георгиевна, — просила на сегодня мою Глашу дать. Завтра же Модест Фёдорович приезжает с конференции. А Дусю ты себе забрал.

— Фаина Георгиевна! — возмутился я, — Дуся — не прислуга. Она — член семьи. Она и меня, и мою мать, и тётю Лизу вырастила и воспитала. И это именно она решает с кем ей хочется жить. Неужели вы не думаете, что мать не звала её к себе? Но она хочет жить только со мной. И это её выбор.

— Да, я знаю. Она с тобой даже в коммуналке жила, — кивнула Фаина Георгиевна, — хоть Модест Фёдорович её в квартиру звал.

— Ну вот видите, — сказал я, — а Маше нужно учиться нормально общаться со всеми. Чтобы люди от неё не сбегали. Я вот ещё к Ярославу в общежитие схожу. Сейчас же столовая ещё не работает. Чем он там только питается?

— Вот этого я не знаю, — охнула Фаина Георгиевна и добавила, — сходи, конечно, Муля.

— А у вас как дела? — спросил я, чтобы перевести разговор с неприятной темы.

— Ты знаешь, Муля, я до сих пор под впечатлением, — поделилась Фаина Георгиевна.

— От Югославии?

— И от Югославии тоже, — кивнула она и поделилась, — но больше от общения. От людей. От эмоций.

— И от сестры? — подсказал я.

— И от сестры тоже, — улыбнулась Фаина Георгиевна, — Изабелла хочет приехать ко мне.

— В гости?

— Нет, насовсем приехать, — улыбнулась Фаина Георгиевна.

— Но она же живёт в Праге? — искренне изумился я.

— Она то в Праге, то в Париже живёт, — хмыкнула Злая Фуфа. — Но за Родиной скучает.

— За родными берёзками, — усмехнулся я.

— Зря ёрничаешь, — посерьёзнела Фаина Георгиевна, — многие уехали в лучшую жизнь, а потом всю жизнь прожили воспоминаниями о доме.

— Но вы же не уехали, — сказал я.

— Я не могла уехать, — вздохнула она, — хотя сердце разрывалось между любовью к семье и к профессии. Пришлось делать выбор.

— Зато вы состоялись как актриса, — сказал я.

— Ты знаешь, Муля, долгое время, когда мне никто ролей не предлагал и из театров меня гнали, я думала, что я не состоялась. А вот сейчас, когда я играю роль в твоём фильме — я ожила. И даже если это останется у меня единственной главной ролью в жизни — я уже буду счастлива. Значит, я не зря прожила такую сложную актёрскую жизнь.

Я улыбнулся:

— Знаете, порой даже самая маленькая и незначительная роль может перевернуть мир. А у вас все роли такие.

— А вот если бы мне давали главные роли… — мечтательно вздохнула Фаина Георгиевна, но я покачал головой:

— Если бы вы не переругались со всеми режиссёрами и актёрами — вам бы всегда давали хорошие роли.

— Эх, многого ты не понимаешь, Муля… — вздохнула Фаина Георгиевна, — не всё так просто.

— Кстати, — сказал я намеренно беззаботным тоном, — а вы, случайно, не в курсе, отчего наш Завадский приумолк? Уж не замышляет ли он чего-то?

Фаина Георгиевна пожала плечами и ответила:

— Завадский всегда что-нибудь да замышляет. Тот ещё маразматик-затейник!

Я хотел ещё подискутировать, но тут Букет увидел кошку. Он рванул так, что Фаина Георгиевна от неожиданности выпустила поводок.

Пока ловили Букета, пока очищали его хвост от репейников, нить разговора была утеряна. Но ничего, я ещё поговорю с нею о том, как правильно себя вести с коллегами, чтобы давали главные роли. И жаль. Что про Завадского ничего выяснить не удалось. Придётся-таки поговорить с Капраловым-Башинским.

Но после работы я поехал к Котиковым. Они сейчас были на даче, поэтому я поехал сразу туда. Купил красивый торт с кремовыми розочками (под заказ, Надежда Петровна постаралась организовать для меня). Взял подарки и поехал.

Я был очень благодарен Ивану Вениаминовичу за помочь в организации встречи с тётей Лизой и подсказкам по провозу товаров для реализации. Поэтому тянуть с визитом было нельзя.

— А вот и Муля! — расцвела Ангелина Степановна при моём виде. — Ну как там Белград? Уштипцы пробовал? Как они тебе?

Честно говоря, я там много что пробовал, но как-то специально и не пытался запоминать.

— Это пончики такие, — с лукавой улыбкой подсказала Таня.

Налетел ветер, я аж поёжился. Хоть и был конец лета, но сегодняшний день под конец испортился и стал хмурым и холодным. Прошёл дождь и было сыро. Хорошо, я заехал домой за подарками и хоть куртку надел, а не то продрог бы весь.

В подтверждение этому огромная капля скатилась с дерева и попала мне за шиворот.

Бр-р-р-р… дубарина какая!

Таня звонко рассмеялась и, словно невзначай, легонько зацепила соседнюю ветку прямо надо мной. Целое облако мелких холодных брызг накрыло меня. Я вежливо улыбнулся, Таня проказливо расхохоталась.

— Муля приехал! — из затянутой плющом и диким виноградом альтанки вышел Вениамин Львович и с радостной улыбкой помахал мне. На нём была точно такая же, как у меня куртка. И жёлтый вязанный жилет с растянутыми петлями.

Я протёр глаза. Кажется, где-то я уже это видел.