Мозаика Будущего

Глава 40: Вопрос без ответа

Поздний полдень заливал кафе мягким, тёплым светом. Снаружи над улицами Гаваны лениво плыла привычная летняя нега. Внутри Марисела наполнила стакан Рафаэля водой и села напротив, вытирая руки сложенной салфеткой.

— Я тут думала, — произнесла она, глядя в окно. — О том, о чём почти никогда не говорят.

Рафаэль поднял взгляд:

— О чём именно?

Она замялась:

— О Боге.

Он слегка кивнул, поощряя её продолжить.

Марисела вздохнула:

— Я всегда верила. Не из привычки — по-настоящему. Верила, что кто-то наблюдает, направляет, слышит…

Рафаэль опёрся локтями на стол:

— Ты не одна такая.

— Я не сомневаюсь, — сказала она. — Но… иногда я уже не понимаю, что значит — верить. Мы ведь столько узнали — о звёздах, о клетках, о прошлом… Иногда кажется, будто мир стал таким понятным, что в нём не осталось места для священного.

Рафаэль ответил мягко:

— Думаю, всё наоборот. Чем больше мы узнаём, тем глубже становятся тайны.

Он чуть подался вперёд:

— Знаешь, с чего начался переход от небольших родов к большим человеческим сообществам? — спросил Рафаэль.

— Нет, — ответила Марисела.

— С рассказчиков у костра, — сказал он. — Сначала это были просто истории о духах, тенях, громах и законах леса. Но однажды какой-то вождь понял: если рассказчик будет говорить, что духи стоят на страже его власти — люди станут слушаться даже ночью, когда никто не приказывает. И тогда рассказчику стали платить. Так появился союз власти и веры.

Он продолжил:

— В древних племенах жрецы играли важную организационную роль. Они помогали вождю управлять не личной силой — которой хватало максимум на десяток-другой человек, — а идеей. Страх перед проклятием, надежда на благословение — эти вещи держали племя вместе.

Рафаэль сделал паузу.

— Это был реальный поворотный момент в истории. Без религиозной структуры мы, возможно, так бы и остались в племенах по 10–15 человек. Но вера позволила объединять сотни, потом тысячи. Она связала людей там, где не хватало оружия и контроля. Не силой — а общим смыслом.

Марисела тихо размешивала кофе:

— А потом пришла наука.

Рафаэль не перебивал.

— Мы научились понимать небо, погоду, болезни… И всё старое стало казаться… маленьким. Словно мы переросли его.

Рафаэль слегка наклонил голову:

— Возможно, мы переросли форму. Но не потребность. Иронично, но это частая мысль среди тех, кто ценит логику. Они видят, как рушатся старые мифы — и думают, что из этого следует что рушится и сама загадка.

Он сделал глоток:

— Но представь существо настолько сложное и далёкое от нас, что никакой наш прибор не способен его зафиксировать. Разве не логично, что мы до сих пор его не нашли?

Марисела нахмурилась:

— Звучит как попытка обойти вопрос.

— А может, как уважение к нему, — мягко сказал Рафаэль. — Правда в том, что никто не знает. Ни те, кто уверенно говорят "Бог есть", ни те, кто так же уверенно утверждают "Бога нет" — ни у тех, ни у других нет доказательств.

Она внимательно посмотрела на него.

— Вера — это по-человечески, — продолжил он. — Кто-то верит в Творца. Кто-то — в чисто механическую Вселенную. Но и то, и другое — вера. Ни то, ни другое нельзя доказать. И когда ты это принимаешь — когда перестаёшь делать вид, что знаешь, — приходит спокойствие.

Марисела откинулась на спинку стула:

— Значит, в это ты веришь?

— Я верю, что мы не знаем. И, может быть, так и должно быть. Может, сама тайна — и есть смысл.

Она выдохнула, как будто почувствовала облегчение:

— Пожалуй, именно это я и хотела услышать… Я всегда думала, что атеизм — это холод. Отрицание всего святого. Но ты прав: утверждение, что "ничего нет", — это тоже вера. Я об этом раньше не думала.