С моря тянуло солёным ветром и разогретым камнем, пока Матео и Рафаэль сидели на краю набережной в Гаване. Волны катились неспешно, будто билось усталое сердце, без спешки. Где-то вдали старая рыбацкая лодка лениво чертила дугу по горизонту, чёрным силуэтом на фоне расплавленного заката.
Долгое время Матео молчал, потом всё же заговорил:
— Рафаэль, можно я спрошу то, что давно крутится в голове?
— Конечно, — мягко ответил Рафаэль, не оборачиваясь.
— Я всё думаю о перенаселении. Климат рушится, всё дорожает, экология гибнет... Все говорят, что людей слишком много. Мол, рожать — значит усугублять проблему.
Рафаэль не сразу ответил. Где-то вдали в воду плюхнулся пеликан. Потом он сказал:
— Тебя волнует это не зря. Ты задаёшь правильные вопросы. Но если мы хотим понять, почему всё разваливается, нужно смотреть глубже.
— То есть... Мозаика ошибается, что поощряет рождаемость? Это же безответственно, разве нет?
Рафаэль покачал головой:
— Нет. Потому что Мозаика не просто добавляет людей в старую, сломанную систему. Она перестраивает саму систему.
— Но ведь чем больше людей, тем больше нужно еды, домов, ресурсов. Разве это не лишняя нагрузка для природы?
— Это так если экономика работает на прибыль, — ответил Рафаэль. — В таких системах всё создаётся не для нужды, а для продаж. Всё делается так, чтобы ломалось, оборачивается в пластик, втюхивается через рекламу. Цель — не удовлетворить потребность, а создать как можно больше желаний.
Матео кивнул:
— То есть, настоящая причина бедствий — это не количество людей, а излишнее потребление вызванное бесконечной рекламой? Вот почему загрязнение, климатический кризис, разрушение природы?
Рафаэль улыбнулся:
— Именно. В Мозаике нет нужды в накопительстве. У нас ценится вклад. Вещи делают надолго. Упаковка — простая. Нет рекламы, которая заставляет думать, что новая вещь лучше прошлогодней.
— А люди не копят? Не жалеют отдавать?
— А зачем? Если вещь больше не нужна — вернул, и всё. Кто-то другой воспользуется. А если тебе она понадобится снова — берешь ее или такую же. Чистую, рабочую, без платы. Она не пылится у тебя десять лет в гараже под брезентом.
Матео рассмеялся:
— Прямо как библиотека вещей.
— Да, именно. И это становится нормой. Когда ты не привязан к вещам, они перестают быть продолжением твоего "я". Исчезает страх потерять.
Матео задумался:
— Значит, рост рождаемости в Мозаике — не угроза экологии?
— Нет. Это надежда. Люди больше не боятся заводить детей. А дети, растущие в системе, построенной на вкладе, а не на жадности, не становятся сверхпотребителями. Они становятся творцами. Делятся. Участвуют.
— А я думал, чем меньше людей — тем больше благ на всех. И цены ниже.
— Это только на первый взгляд. На практике — меньше людей значит меньше покупателей. Магазины закрываются, людей увольняют, начинается нестабильность. Тогда цены растут, а не падают. И государство начинает паниковать.
— То есть, низкая рождаемость ведёт к экономическому хаосу?
— Да. Потому что система построена на вечном росте. И как только этот двигатель останавливается — весь механизм начинает трещать по швам.
Матео посмотрел на небо. Лодка исчезла, а над заливом уже рассыпались звёзды.
Рафаэль продолжил:
— Если рост населения сочетается с разумным потреблением и переработкой, мы можем не просто выживать. Мы снова начинаем мечтать. Осваивать новые горизонты. Двигаться вперёд, а не разваливаться изнутри.
И нам не нужны рынки, прибыль или клиенты на Марсе, чтобы туда лететь. Никакой самоокупаемости или возврата инвестиций - мы просто берем и летим — потому что можем. Потому что есть те, кто готов рискнуть, кто хочет строить новое. И они вознаграждаются.
Честно говоря, при нынешнем уровне рождаемости я сомневаюсь, что нам бы удалось заново заселить даже Соединённые Штаты — не то что Марс или другие планеты. Первая волна поселенцев, скорее всего, просто вымерла бы к третьему или четвёртому поколению. Настолько хрупким стало человечество.