Молот Пограничья

Глава 26

— Ну уж нет! — рявкнул дядя, вскакивая с места. — Этого я не потреплю!

Следом за ним поднялся Горчаков, потом еще несколько седобородых старцев — видимо, из числа князей. Они-то как раз знали обычаи Пограничья куда лучше остальных — поэтому уже сообразили, что сейчас происходит.

Мамаев бросил вызов. И не с глазу на глаз, а прилюдно, и теперь мне оставалось или выйти на поединок с Одаренным вдвое старше, или…

В общем, вариантов было немного.

— Я правильно понимаю, что вы, Виктор Георгиевич, желаете драться с тем, кого только что называли мальчишкой?

Голос Орлова прозвучал раскатом грома, с легкостью перекрывая шепот и ругань в зале суда. Его сиятельство неторопливо шагал между рядов к кафедре, и во все стороны от него струилась такая мощь Дара, что даже старые князья морщились, отодвигаясь от прохода.

— А вы, Петр Петрович? — поинтересовался Орлов. — Разве не собираетесь положить конец этому балагану?

— Я… Полагаю, даже мы с вами не вправе… Не можем же мы мешать высшему суду? — проблеял Милютин. — Власть Праматери выше власти самого государя. И если Игорю Даниловичу будет угодно…

— Вот именно — если будет угодно! — рявкнул Орлов. И, сделав еще несколько шагов, склонился надо мной. — Я хочу, чтобы вы понимали, что происходит, князь: вас просто-напросто хотят убить.

Я молча улыбнулся. Наследник рода, появившийся на свет в законном браке, еще мог бы позволить себе уклониться от схватки, но на репутации бастарда отказ поставит крест — раз и навсегда. Так или иначе, мне придется выбирать между позором и клинком матерого дуэлянта — а Зубовых, пожалуй, устроит любой исход. Они неплохо подготовились, загоняя меня в ловушку.

Но кое-что все-таки не учли.

— Вы понимаете, что можете требовать рассмотрения дела в обычном порядке? — продолжил Орлов, чуть сдвинув брови. — Что имеете полное право обратиться за справедливостью лично к государю и отказаться от поединка?

— Понимаю. — Я пожал плечами. — Но не откажусь.

Не успело эхо моих слов стихнуть под высоким потолком ратуши, как зал тут же наполнился гамом. Князья и местная знать повскакивали со своих мест и спорили так отчаянно, что, казалось, еще немного — и драка начнется прямо здесь. Половина требовала запретить поединок, но и у Зубовых хватало союзников — ничуть не менее громогласных и упрямых. Милютин бешено стучал судейским молотком и что-то верещал, но никто его уже не слушал.

— Молчи! Игорь, молчи, Матери ради! — простонал дядя, проталкиваясь ко мне через толпу.

На его лице застыло выражение такой боли, что я всерьез испугался, что сердечный приступ настигнет беднягу лет этак на двадцать раньше положенного срока. Горчаков ломился следом — и выглядел немногим лучше. Орлов стоял хмурый, как туча, Зубовы довольно улыбались, Мамаев пожирал меня плотоядным взглядом, и единственным человеком в зале, кто сохранял хоть какое-то подобие спокойствия, был я сам.

— Так… Ладно, слушай сюда, Игорек! — Дядя рухнул на скамью рядом со мной. — Деваться нам некуда, но ты можешь выставить бойца вместо себя. Как старший в роду, я имею право…

— Олег, он тебя убьет! — Горчаков опустил здоровенную ручищу дяде не плечо. — Там второй ранг, если не первый, а ты… Сила-то другая совсем — даже на мечах не справишься!

— Пускай. — Дядя поджал губы и повернулся ко мне. — Значит, заплатишь эту чертову виру, и дело с концом. Зато жить будешь. А там хоть от титула откажись, хоть чего — главное, Катюшку с Полинкой береги. А остальное…

— Да что ты такое говоришь? — прорычал Горчаков, сжимая кулаки. — Нельзя вам с Мамаевым драться, что одному, что второму! Я вот как, думаю, надо сделать… И так плохо получается, и так не лучше.

— Влипли. — Дядя протяжно вздохнул и покосился на меня. — Ну вот чем ты думал?

— А чего тут думать? — усмехнулся я. — Просто дайте мне меч — и я избавлю мир от этого идиота.

— Пожалуйте сюда, милостивые судари, — проговорил Орлов. И, не удержавшись, добавил: — Если уж вам и правда так хочется отправить друг друга на тот свет.

После того, как я во всеуслышание согласился на поединок, почтенный Петр Петрович окончательно превратился в дрожащую и почти бесполезную тварь. Офицеры только морщились, а среди младших местных чинов так и не нашлось ни одного достаточного бойкого и сообразительного, так что распоряжаться всем пришлось не кому иному, как столичному канцеляристу.

Подобающий по такому случаю церемониал он, разумеется, не знал — да и подсказать было некому: последний судебный поединок в Орешке случился лет этак семьдесят назад, когда прадедушка Горчакова отправил на тот свет кого-то из новгородской знати.

Пришлось импровизировать — и, надо сказать, справился его сиятельство на отлично: тут же раздобыл у офицеров два равных по длине и весу клинка армейского образца, распорядился позвать целителя и карету «скорой». И озадачил стряпчих заносить в протокол все, что происходит. Видимо, на тот случай, если вести о поединке дойдут до Москвы, и кому-то — к примеру, Милютину — придется отвечать перед государем лично.

Заминка вышла только с местом схватки. Кто-то из стариков вспомнил про священную рощу на окраине, где еще полвека назад стояли чуры древних богов, но его быстро заткнули — еще не хватало рассаживаться по машинам и ехать невесть куда. Недолго думая, Орлов выгнал всех из ратуши на пустырь напротив. И даже попытался отправить вольников и горожан куда подальше, но так и не смог.

Публика отчаянно желала зрелищ — и за последние четверть часа народу вокруг стало чуть ли не втрое больше. Слух о предстоящем поединке промчался по Орешку со скоростью огненного оленя, и поглазеть на нас с Мамаевым собралось чуть ли не полгорода.

— Матерь милосердная, Петр Петрович, не стойте столбом, — проворчал Орлов, оглядываясь по сторонам. — Позовите солдат — пусть оцепят тут все. Незачем устраивать из божьего суда представление.

— Павел Валентинович… При всем желании — я не могу! — едва слышно пискнул Милютин. — Солдаты подчиняются не мне, а коменданту крепости.

— Значит, позовите коменданта!

Орлов сердито сдвинул брови, но через несколько мгновений отвернулся, раздраженно махнув рукой. Видимо, сообразил, что помощи от градоначальника ему не дождаться. Почтенный Петр Петрович и так влип по самые уши, и теперь отчаянно делал все, чтобы о поединке не узнало армейское начальство.

То есть — не делал ничего.

А мне оставалось только молча наблюдать за спектаклем, дожидаясь своего выхода на сцену. Дядя с Горчаковым вовсю изучали мечи, которыми нам с Мамаевым предстояло сражаться. Наверняка выискивали какие-нибудь дефекты стали или хоть малейшие признаки жульничества со стороны Зубовых. И, судя по мрачным лицам — не находили.

Самого меня такие мелочи, конечно же, не волновали нисколько: я неплохо обращался с любым холодным оружием, и даже с поправкой на сомнительные навыки фехтовальщика опыта имел столько, что не снилось и десяти Мамаевым.

И барон, кажется, уже начинал понемногу соображать, что дело пахнет керосином, а коварный план Зубовых с самого начала содержал один крохотный, но весьма значимый изъян. По их замыслу я наверняка уже должен был дрожать, как осиновый лист и беспомощно оглядываться по сторонам, прикидывая, как и куда бы удрать. Но ничего этого не случилось.

И Мамаев задумался. Его взгляды, которые он то и дело бросал в мою сторону, из издевательски-пренебрежительных стали сначала задумчивыми, потом внимательно-осторожными, а когда Орлов кончиком чьей-то трости прочертил на раскатанной машинами земле пустыря линию, его благородие барон заметно занервничал.

— Приготовьтесь к бою, судари. И на всякий случай потружусь напомнить: поединок должен пройти честно, на равных условиях. Вы оба будете драться без щитов и доспехов и поклянетесь не использовать заклинания. — Орлов грозно сдвинул брови и возвысил голос. — И если хоть один из вас попытается хитрить — клянусь Великой Матерью — я лично прикончу его на месте!

Мамаев коротко кивнул и сбросил с плеч сначала пиджак, а потом и рубаху, оставшись голым по пояс. Его благородие не обладал выдающимися габаритами, однако сложения был почти устрашающего: мышцы вились жгутами, и при каждом движении под загорелой кожей будто перекатывались стальные шарики. Ни жира, ни громадных бицепсов циркового атлета, годящихся только поднимать тяжести на потеху публике — ничего лишнего.

Так выглядит тело бойца.

Я тоже разоблачился — дабы никто не подумал, что сиятельный князь Костров наивно надеется защитить себя рубашкой и старой отцовской курткой. Стоило мне избавиться от них, как по толпе тут же пронесся удивленный шепот — и на этот раз особенно старались немногочисленные дамы.

Я только улыбнулся. За проведенные на Пограничье недели магия Тайги сделала свое дело и добавила моему новому телу еще немного мускулатуры. Не знаю, что ожидали увидеть князья и вольники, но теперь оно, пожалуй, смотрелось даже повнушительнее поджарой фигуры Мамаева. Выше, тяжелее, крепче.

Впрочем, какая разница? Для победы одной силы будет недостаточно.

— Полагаю, спрашивать о примирении уже несколько несвоевременно, — хмуро проговорил Орлов, когда мы взяли оружие и разошлись. — Но все же мой долг подразумевает…

— Довольно разговоров, ваше сиятельство. — Я крутанул в руке меч, привыкая к весу. — Командуйте — и покончим с этим.

Основа радостно пела внутри, просыпаясь. Даже самое лучшее оружие понемногу ржавеет без дела, и я, пожалуй, уже давно ждал возможности подраться по-настоящему. Мощь первородного пламени наполняла каждую клеточку тела до краев и с каждым мгновением все настойчивее требовала выхода. А я и сам был не против обрушить ее на того, кто столько раз пытался навредить моей семье и друзьям.

Но больше вредить не будет.

— К бою! — скомандовал Орлов, отступая на пару шагов. — Начали!

Мамаев тут же бросился вперед. Видимо, слишком нервничал. Перегорел, наблюдая за мной перед поединком — и теперь спешил закончить все побыстрее. То ли злость, то ли бурлящий в в крови Дар ускорили его тело до предела, и я не стал принимать первую атаку глухим блоком. Отступил назад, понемногу забирая влево — благо, длина рук позволяла.

Барон еще несколько раз попытался меня достать, вращая клинком, однако так и не смог — я всякий раз оказывался чуть проворней, успевая не только уйти от удара, но и чуть сместиться к центру круга, который оставили нам для поединка.

— Хватит бегать, князь, — ехидно процедил кто-то из Зубовых. — Быстрее устанете… Это бой, а не игра в салки.

Несколько человек угодливо засмеялись, но большинство молчало. Среди горожан, офицеров и особенно старых князей хватало умелых фехтовальщиков, и они понимали, что без нужды подставляться под сияющую в воздухе «мельницу» Мамаева нет смысла — особенно имея преимущество в росте.

Барон и сам это понял — и где-то через полминуты сменил тактику. Теперь он атаковал осторожно, наскоками, экономя силы. Будто танцевал — на три-четыре крохотных шага приходился всего один выпад, и половина из них оказывалась ложными. В его темных глазах застыло хмурое недовольство: взять меня с наскока не вышло.

Самоуверенный княжич не только оказался не из робких, но и умел драться.

В прежнем теле я нисколько не нуждался в пируэтах с мечом, однако двигаться научился неплохо. И почти всегда разгадывал атаку противника еще до того, как его оружие начинало свой смертоносный полет. Мамаев снова и снова прощупывал защиту, но его меч или беспомощно рассекал воздух, или встречал основание моего клинка — крепкое, толстое, способное не только сердито лязгать, но и отдаваться болью в суставах при каждом ударе.

Рано или поздно пальцы устанут держать рукоять. За ним онемеет рука — сначала по локоть, а потом и выше, пока не превратится из почти совершенного и умелого инструмента в бесполезный кусок плоти. И тогда…

Увлекшись, я едва не пропустил очередной финт. На этот раз Мамаев не стал атаковать мечом. Вместо этого сначала изобразил замах, а потом вдруг в два шага сократил дистанцию и попытался свободной рукой поймать меня. Я позволил его пальцам сомкнуться на запястье, а потом сам рванул вперед и ударил. Даже не кулаком — лбом, чуть пригнувшись и целясь в переносицу. Слегка промахнулся, однако барону все же пришлось отступить, ругаясь и вытирая ладонью кровь с разбитых губ.

— Нечестно! — заверещал младший Зубов, шагая в круг. — Вы видели это? Видели⁈

— Я все видел. — Орлов поднял руку, и по кончикам его пальцев пробежали белые искорки. — Отойдите, Константин Николаевич, или, клянусь Матерью…

Дослушать я не успел — Мамаев снова бросился ко мне, с гулом прокрутив в руке клинок. Боль и злоба удвоили тающие силы, и он снова атаковал, как и раньше. Однако на этот раз я уже не отступал, а бил в ответ. Орлов запретил любые заклинания, но тело и без них дышало жаром первородного пламени, и я едва мог сдерживать рвущуюся наружу мощь. То, что начиналось, как судебный поединок, с каждым мгновением все больше напоминало драку, в которой мог остаться только один победитель — и только один выживший.

Мамаев уже не стеснялся самых грязных приемов, однако я не уступал, лихо орудуя не только мечом, но и всем арсеналом доступных мне конечностей, и на каждую подлость отвечал грубой силой.

Которой у Стража всегда в избытке — в отличие от смертного. Барон еще пытался юлить, отступая, но я уверенно гнал его к краю круга — туда где стояли Зубовы, на лицах которых злобное торжество понемногу сменялось ненавистью.

Выругавшись, Мамаев рухнул на одно колено, зацепил пальцами и попытался швырнуть мне в лицо горсть земли. И я снова оказался быстрее: прикрыл глаза плечом, перехватил меч левой рукой и ударил снизу вверх, целясь в не успевшую метнуться назад конечность.

Попал. Раздался крик, и мой клинок в первый раз окрасился кровью. Отрубленные пальцы разлетелись в стороны, а сам Мамаев завалился на спину, едва успев выставить меч, чтобы хоть как-то закрыться от падающего сверху лезвия.

Бежать ему было некуда, и я больше не пытался искать слабое место в защите. Просто бил, орудуя клинком, как дубиной… Или так любимым мной молотом. Раз за разом опускал меч, вколачивая в Мамаева всю ярость огня, щедро разбавленную моей собственной. Во все стороны летели искры, сталь звенела, как наковальня в кузне — пока чужая рука не выпустила оружие.

— Вот и все. — Я ботинком отшвырнул меч Мамаева под ноги Зубовым. — Вы проиграли, барон.

— Иди к черту, ублюдок!

— Но вы еще можете спасти свою жизнь. Я досчитаю до трех, — продолжил я, не обращая внимания на оскорбления, — и если успеете начать рассказывать, кто заплатил вам за этот балаган…

— Захлопни пасть! — Мамаев кое-как уселся, прижимая к груди искалеченную руку. — Ты даже представления не имеешь, какие люди…

— Один, — невозмутимо произнес я.

— Я тебя не боюсь! Ты, мальчишка, сын шлюхи и…

— Два.

— Нет! Ты не посмеешь меня убить! — Мамаев оскалился и попытался повернуть голову так, чтобы встретиться взглядом с кем-то из Зубовых. — Ты не можешь…

— Три. — Я перебросил меч из левой руки обратно в правую. — Время вышло, барон.

Мамаев не успел даже вскрикнуть. Клинок врезался ему в плечо между шеей и ключицей, разрезая плоть, как масло. Я вложил в удар всю силу, что у меня была, и меч не снес голову, а прошел через тело наискосок и с алыми брызгами вырвался на волю чуть выше пояса. Барон вытаращился, попытался посмотреть на рану, подавшись вперед…

И развалился надвое, заливая кровью утоптанную землю пустыря.

— Матерь милосердная, ну и силища… — пробормотал кто-то за моей спиной. — В жизни не видел такого удара!

Я шагнул вперед, крутанул меч в руке и с размаху вогнал его в землю прямо перед младшим Зубовым. Старший уже испарился — видимо, полностью утратил интерес к происходящему, когда я разделал его ручного барона на две части. И решил то ли вернуться в ратушу, чтобы там дожидаться решения судьи, то ли вообще отправиться домой в Гатчину, оставив брата разбираться во всем.

— Не забудьте прибрать за собой, Константин Николаевич, — усмехнулся я, указав на лужу крови. — Надеюсь, вы получили, что хотели.

Зубов оскалился, сжал кулаки, но, конечно же, не посмел огрызнуться. Взглянул на меня с ненавистью, развернулся и пошел прочь — с каждым шагом все быстрее, будто убегал, бросив на поле боя своего неудачливого солдата. За ним потянулись вольники, офицеры и князья — уже не торопясь, без суеты, с которой собирались на пустыре четверть часа назад. Представление закончилось, и больше смотреть здесь было не на что.

А я остался стоять. Дядя с Горчаковым уже спешили ко мне, раздвигая толпу могучими плечами, но Белозерский каким-то образом оказался рядом чуть раньше.

— Что ж, полагаю, я должен поздравить тебя с победой, — проговорил он вполголоса, взглянув на поверженного Мамаева. — Однако следует понимать, что такое не останется без последствий. Если бы ты пощадил барона…

— То это вряд ли изменило бы хоть что-то, — мрачно усмехнулся я. — Зато теперь все знают, что бывает с тем, кто пытается навредить моей семье.

— Пожалуй. — Белозерский не стал спорить. — Но… Боюсь, кое-кто непременно захочет наведаться к тебе в Отрадное.

— И я буду с нетерпением ждать. — Я посмотрел вслед удаляющемуся Зубову. — Если кто-нибудь на Пограничье хочет войны — он ее получит!