Молот Пограничья

Глава 24

— Снести бы тут все… — задумчиво протянула Полина. — И заново отстроить.

Из дюжины зданий в Гром-камне срочного ремонта требовали… да, пожалуй, все. Причем пяти он был необходим лет этак двадцать назад, и еще два явно проще было поставить с нуля, а все, что осталось от когда-то крепких срубов — пустить на дрова. Будь воля Полины, она потратила бы все заработанные на трофейном золоте и шкурах деньги на обновление усадьбы.

Но я не спешил проявлять щедрость. Судя по обстановке, в первую очередь сейчас следовало подумать о дружине. Не хотелось даже спрашивать, когда дядя последний раз платил своим людям. Рамиль, Жихарь и Федот сумели раздобыть сносную форму, а остальные ходили в таких обносках, что даже самые неудачливые и бестолковые из вольных сталкеров в Тосне, пожалуй, выглядели поприличнее их.

С оружием было ненамного лучше: мечей, топоров и прочих боевых колотушек в оружейной хранилось человек этак на пятьдесят, но большая часть годилась разве что в переплавку или вообще на выброс. Ни шлемов, ни нормальной брони — только ржавые кольчуги и растрескавшиеся кожаные жилеты с пластинами, которые весили столько, что даже здоровяк вроде Рамиля ушел бы в таком не слишком далеко — и уж точно не быстро.

Штуцеров в Гром-камне нашлось всего шесть — считая драгоценный дядин «холланд», и два из них скорее напоминали залежавшиеся музейные экспонаты. Еще один, если верить слухам, валялся по частям где-то в кузнице, но мы с Жихарем сумели отыскать только приклад, расколотый то ли зубами, то ли копытами какого-то очень недоброго таежного зверя.

Три ружья, арбалеты, пара луков, отцовский револьвер… И все — на этом богатства арсенала рода Костровых заканчивались. Иными словами, у меня не хватало не только людей, но и вообще всего, включая патроны. И вздумай кто-нибудь из добрых соседей плюнуть на предупреждение Орлова и заявиться в гости прямо сейчас, оборонять вотчину и сам Гром-камень было бы попросту нечем.

А в том, что это случится, сомнений уже не осталось: после позавчерашней стычки с Константином Николаевичем его почтенный батюшка наверняка осерчал на меня еще больше. И уже вовсю прикидывал, как бы наведаться в Отрадное с парой-тройкой десятков упакованных в броню дружинников и раз и навсегда поставить точку в недолгом противостоянии Костровых и Зубовых. Воля государя и наличие между нашими вотчинами владения упрямого и крепкого старика Горчакова могли отодвинуть дату предстоящей расправы, но положение вещей уж точно не меняли.

Воевать придется. Вопрос — когда?

— Снести? Да полно вам, Полина Даниловна. — Возмущенный голос Жихаря выдернул меня из невеселых раздумий. — Как можно? Крепкие домишки еще, хоть и старые. По сто лет, считай, стояли — и еще постоят!

— Не постоят, — вздохнул я. — Половину по-хорошему и правда под снос давно пора. Трубы менять надо, электричество дотянуть. Но для начала хотя бы срубы новые поставить — под гараж и под сарай.

— И под коровники, — напомнила Полина. — Один уже весь косой стоит, а во втором к зиме точно крыша провалится.

Жихарь недовольно засопел, но спорить с хозяйкой, конечно же, не посмел — хоть всю последнюю неделю и чувствовал себя чуть ли не первым человеком в усадьбе — после Костровых, конечно же. Он уже успел занять при мне место телохранителя, денщика, водителя, порученца по всем нужным и не очень вопросам, а теперь, похоже, метил еще и в советники.

Я не возражал — соображал парень неплохо, а уж в жизни на Пограничье смыслил побольше моего. Неплохо знал народ в Отрадном, Тосне и даже Орешке, готов был носиться по делам сутки напролет, и его бурную энергию, как ни крути, определенно стоило направить в нужное русло.

И иногда слегка ограничивать.

— Вот чего. Возьми у Полины Даниловны сто рублей, бери машину и дуй в Ижору к Горчакову. Затребуй бревен на лесопилке, сколько надо на два сруба… Матерь с ним — на три, лишними не будут. — Я махнул рукой. — А потом в Отрадное… У нас в строительстве кто-нибудь соображает?

— Боровик, ваше сиятельство, — отозвался Жихарь. — Он, считай, всю заимку своими руками поставил, мы только бревна таскали. Сейчас руки уже не те, конечно, да и глаза…

— Бери Боровика с собой. — Я кивнул и неторопливо направился в сторону кузницы. — Пусть в Отрадном плотников присмотрит, человек пять. Денег не жалейте, берите толковых, чтобы потом не переделывать. Провода купите — метров триста, не меньше. Ну и инструмент, какой нужен…

— Ваше сиятельство, — осторожно протянул Жихарь, шагая следом. — А дружина как? Не дай Матерь зубовские в гости пожалуют, а у нас даже патронов нету — по двадцать штук на брата. Да и в дозор идти некому, заимка какой день пустая стоит.

— Слушай дальше. И не перебивай, пока говорю. — Я строго погрозил пальцем. — На заимку Седого с сыновьями отправь, они к Тайге привычные. Пусть поглядят, чего там и как вокруг. Заодно грузовик на обратном пути пригонят — не дело ему в лесу ржаветь… Патроны в Тосне купишь, Полина Даниловна денег даст. — Я оглянулся на сестру, которая как раз поднималась на крыльцо господского дома. И, подумав, добавил: — Завтра. И возьми тогда заодно формы. По два комплекта на каждого, чтобы не занашивать, и еще запасных штуки три. И ботинок.

— Ух-х-х! — радостно выдохнул Жихарь. И тут же сник. — Только это… дорого, ваше сиятельство.

— Дорого, — кивнул я. — Но надо. Во-первых, людям ходить не в чем. А во-вторых — пусть все видят, что в Гром-камне дружина, а не абы кто. Так что выполняй.

— Есть — выполнять, ваше сиятельство. — Жихарь вытянулся по струнке. — Может, мне кресбулата еще прихватить? Раз уж все равно в Тосну ехать. Сдал бы хоть часть, там рублей на пятьсот один мешок потянет запросто.

— Рано, — отрезал я. — Детали приметные, если вляпаешься с зубовскими — ткнут ножом, и все дела. И так тебя отпускать страшно.

— Еще как страшно, ваше сиятельство. — тоскливо согласился Жихарь. — В Орешке у приказа я уж с жизнью попрощался. Думал — сейчас начнется…

— Ну, значит, повезло, — усмехнулся я. — Давай, иди Боровика ищи. А я пока в кузню.

Я нисколько не кривил душой, говоря о чересчур приметных деталях, но это была лишь часть правды. Вторую Жихарю знать пока не полагалось, а на трофейный кресбулат из зубовского грузовика у меня имелись отдельные планы.

Которые я с радостью осуществил бы и пораньше, еще после охоты на Паука — только никак не находил времени. Однако с того самого дня, как в горне кузницы горело первородное пламя, а жив-камень алтаря в подземелье подпитывался от кольцевого контура, я хотел проверить, справится ли моя магическая схема с металлом Древних.

И раз уж его сиятельство Николай Платонович не спешил с очередными пакостями, а до назначенной градоначальником Орешка даты судебного заседания оставалась еще неделя, пару часов я вполне мог посвятить и удовлетворению собственного любопытства.

Кивнув скрытому под брезентом Святогору, я прошел за дверь. Кузница встретила меня теплом и едва слышным потрескиванием огня в горне. Первородное пламя, конечно же, не погасло — просто перешло в энергосберегающий режим, превратившись в крохотную искорку на почти остывшей золе.

Но стоило мне потянуться к нему Основой, подливая маны — тут же разгорелось, озаряя кирпичные стенки ярким светом. Подумав, я на всякий случай добавил парочку принесенных Жихарем поленьев, чтобы сделать заодно и углей. Сам по себе огонь не нуждался в физическом топливе, однако дерево помогало хоть как-то распределить температуру по горну.

Да и выглядело, пожалуй, привычнее.

Уже через пару минут в кузне стало так тепло, что я открыл сначала оконце, а потом и дверь на стене, которая выходила к обрыву над Невой. Ветхие петли не просто скрипнули, а завизжали так, будто к ним не прикасались еще со времен прадедушки Олега Михайловича. Но все-таки поддались, и через мгновение мне в лицо подул прохладный ветерок.

Вернувшись к верстаку, я подхватил оттуда заранее заготовленный кусок брони из кресбулата и, примерившись, закинул в горн. Первородное пламя сердито брызнуло искрами, и я чуть ли не телом почувствовал, как напрягся магический контур. Стихия хлебнула маны отовсюду, куда смогла дотянуться, и принялась вгрызаться в металл. Но тот не спешил поддаваться. Прошло несколько минут, а кресбулат все так же лежал среди углей, только лишь сменив цвет. Сначала покрылся копотью, и потом порозовел, сливаясь с раскаленным нутром горна.

Ждать быстро надоело, и я взялся за кузнечные меха. Первородное пламя — воплощение чистой энергии — не нуждалось в кислороде, однако углям он точно не помешал. Через несколько мгновений огонь сердито загудел, из горна полетели искры. Уже не алые, а почти белого цвета — температура росла.

Бросив рукоятки мехов, я схватил с верстака щипцы, подцепил кресбулат и переложил на наковальню. Кусок опустился со звоном, но уже не таким, как раньше. Обычную сталь первородное пламя сумело бы не только расплавить, но и сжечь, но металл Древних все еще держал форму.

Но когда я взялся за молот — все-таки уступил. Инструмент кузнеца мало напоминал мое прежнее оружие — изрядно уступал размерами и весом — однако и с ним я умел работать немногим хуже. Когда всю свою жизнь сражаешься всякими острыми и тяжелыми железками — понемногу учишься и ковать. Раньше к моим услугам были самые совершенные приспособления и приборы, когда-либо изобретенные человечеством, однако я все равно предпочитал пламя и собственные мускулы.

И справлялся неплохо — как и сейчас. Кресбулат сопротивлялся, сыпал искрами, но все же с каждым ударом молота менял форму. Вытягивался, сплющивался, понемногу приобретая тонкую кромку. Под аккомпанемент глухого лязга бывший кусок брони автоматона превращался в лезвие.

— Кузнец из тебя не очень.

От неожиданности я дернулся и едва не запустил молотом в маленькую фигурку, застывшую в дверях. Катя стояла прямо у входа — и, похоже, стояла уже давно. На ее личике, как и всегда, застыло недовольное и чуть сердитое выражение, однако теперь в глазах было что-то еще.

Любопытство. Младшая сестренка была последней, кого я ожидал увидеть в кузне, однако происходящее на наковальне ее почему-то явно заинтересовало. Впрочем, ненадолго: заметив мое удивление, Катя тут же отвела взгляд и принялась усердно разглядывать что-то на потолке.

— К тебе гости, — проговорила она, всем видом показывая, что ни видеть меня, ни уж тем более быть чьей-то посыльной ей ничуть не хотелось. — Важные.

Спросить я ничего не успел — Катя тут же испарилась, и мне пришлось отложить молот и выйти наружу, на ходу вытирая со лба пот рукавом рубахи. И заодно мучая себя догадками, кто же такой мог пожаловать в Гром-камень, что ее сиятельство вредина решила снизойти и прогуляться до кузни, а не отправить кого-то из прислуги. Я перебрал в уме Орлова, Фогеля из Таежного приказа в Тосне, кого-нибудь из однокашников по кадетскому корпусу, младшего Зубова — и даже старшего.

И не угадал. Тот, кто терпеливо дожидался меня напротив кузни, подперев плечом сосну, положением был куда выше любого из них.

И все же зачем-то решил заглянуть лично.

— Осваиваешь работу кузнеца, кадет? — улыбнулся Белозерский. — Вот уж не думал, что когда-нибудь увижу князя с молотом.

— Вы считаете, это недостойный труд?

Я тоже решил обойтись без расшаркиваний — раз уж его светлость сам с порога решил перейти на ты. В случае Зубова или даже Орлова это было бы почти оскорблением, однако великий князь Новгородский по возрасту годился мне чуть ли не в дедушки, так что его фамильярность скорее означала расположение.

Или хотя бы то, что разговор предстоит неофициальный. Иначе Белозерский вряд ли выбрал бы вместо дорогущего костюма одежду попроще — чуть потертый на лацканах кожаный плащ, свободные штаны и ботинки на высокой шнуровке. Самые обычные — вроде тех, что носил я сам.

Оглядевшись, я заметил и машину — здоровенный черный внедорожник. Для поездки на Пограничье от лимузина его светлость благоразумно отказался. То ли не хотел без надобности заявлять о своем присутствии, то ли…

— Недостойный труд? — с улыбкой повторил он. — Нет, почему же. Говорят, сам конунг Рерик в свое время был не прочь помахать молотом.

Прозвучало весьма двусмысленно, однако задеть меня подобным сравнением Белозерский не мог — да и, пожалуй, не хотел.

— Что привело вас сюда, Константин Иванович? — поинтересовался я.

— Всего лишь вежливость и любопытство. Если ты имеешь в виду усадьбу.

— Я имею в виду Пограничье. — Я расстегнул ворот рубахи, чтобы хоть немного остыть после кузни. — Люди вашего положения редко ездят так далеко без надобности.

— Пожалуй, — вздохнул Белозерский. — До меня дошли слухи, что тебя собираются судить за убийство человека, который служил роду Зубовых. Может, на этих землях мое слово стоит чуть меньше, чем в Новгороде, однако я посчитал своим долгом явиться, чтобы сказать его за тебя.

Видимо, где-то на этом месте мне следовало рассыпаться в благодарностях, однако желания… скажем так, не возникло. Белозерский казался порядочным человеком, неплохо знал отца и, кажется, даже был расположен ко мне лично, но уж точно не настолько, чтобы катить две сотни километров до Пограничья исключительно по доброте душевной.

— Значит, вы верите, что я был в своем праве? — осторожно поинтересовался я.

— И даже не сомневался — с самого начала. — Белозерский склонил голову. — Сын Данилы Кострова — не тот человек, который способен на подлость.

— Вы хорошо знали отца?

— Достаточно хорошо, чтобы иметь все основания ему доверять. И чтобы он доверял мне. — В глазах напротив на мгновение мелькнула искренняя печаль. — Надеюсь, что и с тобой мы тоже поладим.

— Если вы имеете в виду отцовский долг — он будет выплачен. — Я чуть сдвинул брови. — Уж не знаю, о каких сроках шла речь, но…

— Если тебе интересно — я имел в виду вовсе не это, — буркнул Белозерский. — Не сочти за оскорбление, но для моего рода сумма в пять с небольшим тысяч рублей не так уж и велика. И я бы даже скорее назвал ее не займом, а… Как насчет того, чтобы считать это вкладом в дело твоего отца?

— За который вы пожелаете получить свою долю? — усмехнулся я.

Белозерский даже не нахмурился — видимо, моя прямота пришлась ему скорее по нраву. Или по меньшей мере избавила от необходимости подбирать слова и осторожничать, чтобы ненароком не задеть чье-то там излишне болезненное и выпирающее самолюбие.

— А почему бы и нет? — Он пожал плечами. — Разумеется, я не стану требовать, чтобы ты продолжил поиски, но если у тебя все же возникнет желание…

— Вы будете не против узнать об этом первым, — закончил я. — Ведь так? Вынужден разочаровать вашу светлость: отец не оставил никаких записей — и я понятия не имею, что он пытался найти в Тайге.

— Я тоже не знаю. Но догадаться, полагаю, несложно. — Белозерский на мгновение прищурился, будто просвечивая меня насквозь. — Речь идет о сокровище. Новое месторождение золота, кресбулат, жив-камни… Или еще что-то. Достаточно ценное, чтобы рисковать за него не только жизнью, но и судьбой семьи.

И достаточно ценное, чтобы за него умереть… Или убить. Дядя считал отцовскую затею блажью, однако я с самого начала думал иначе.

Впрочем, великому князю Новгородскому об этом знать пока не обязательно.

— При всем уважении к вашей светлости, — ответил я, — это звучит слишком похоже на сказку.

— Может, и так. — Белозерский не стал спорить. — Но твой отец не был наивным искателем приключений или дураком. И уж тем более не был безответственным хозяином и главой рода. Тот Данила Костров, которого я знал, никогда бы не стал гоняться за призраками.

Ответить мне оказалось нечего, и чуть ли не минуту мы молчали. Разговор оставил странное послевкусие, однако сам Белозерский произвел скорее приятное впечатление — снова. Хотя бы тем, что не стал юлить и сказал все прямо, как есть.

И в этом с него стоило взять пример.

— Я обещаю вашей светлости выплатить долги отца, — проговорил я. Четко, веско, чеканя каждое слово. — Но не стану обещать держать вас в курсе дел моей семьи. И какими бы ни были мои дальнейшие планы, первым делом следует разобраться с судом.

Белозерский поморщился, едва слышно вздохнул, однако наседать, конечно же, не стал — то ли решил отложить все беседы до более удачного момента, то ли просто поленился. Тем более — как я сам верно заметил — сейчас у меня были проблемы посерьезнее какого-то там сокровища в Тайге.

— О да, — невесело усмехнулся он. — Суд. Который еще надо пережить.