Молот Пограничья

Глава 1

Российская Империя

Великий Новгород

— Сюда! Вот сюда, проезжайте, пожалуйста!

Невысокая женская фигурка в светлой куртке призывно замахала рукой, и водитель, коротко кивнув, крутанул руль и направил машину на встречную полосу. «Скорая» аккуратно протиснулась между автомобилями на перекрестке и замерла, заглушив мотор. А через несколько секунд стих и вой сирены.

Больше спешить было некуда.

Фельдшер — старичок в круглых очках и белом халате — выбрался с пассажирского сиденья, ловко подхватил сумку с инструментами и суетливо зашагал по асфальту. Но не пройдя и половины пути, остановился и сокрушенно махнул рукой.

Зря торопились.

От страшного удара грузовик слегка развернуло к тротуару. Или водитель сам пытался уйти от столкновения, в последний момент разглядев летевший на полном ходу мотоцикл. Тот лежал чуть в стороне — видимо, отскочил, оставив на борту машины здоровенную вмятину. Переднее колесо с рулем и фарой будто срезало ножом, а выкрашенный в темно-синий цвет бак съехал с выгнувшейся рамы набок, лишь чудом не залив все вокруг бензином.

— Вот там… парень, молодой совсем. — Женщина в куртке — наверное, она и вызвала «Скорую» — потянула фельдшера за рукав. — Быстрее!

— Да куда торопиться, сударыня… — отозвался тот. — Ему уже без надобности.

Старик прослужил на улицах Новгорода без малого двадцать лет. Видел аварии и пострашнее этой. И не без основания считал себя человеком, способным безошибочно определить наиболее вероятный исход, лишь взглянув на искалеченную технику.

В случаях вроде этого на тело можно уже не смотреть. После такого не поднимаются — ни сейчас, ни через полгода… никогда. Успей грузовик отвернуть еще немного, сработай тормоза на мотоцикле, как следует — тогда, пожалуй, еще оставались бы шансы.

У распростертого на асфальте парня в шлеме и куртке из толстой кожи шансов не было никаких.

— Упокой Матерь его душу, — вздохнул фельдшер. И развернулся к санитару. — Пиши бумагу, Демьян. Нечего тут…

— Никак, рано писать, Егор Вячеславович. — Плечистый коротко стриженый детина склонился над неподвижным телом. — Дышит еще… Живой, зараза!

— Да быть такого не может! — Фельдшер бросился к мотоциклисту, едва не зацепив плечом женщину. — А ну-ка…

Санитар не ошибся — парень действительно не спешил отправиться на тот свет. И не только дышал, но и шевелился, а сейчас даже попытался приподняться на локтях.

— Лежи, дурья башка! — проворчал фельдшер, прижимая изувеченное тело к асфальту. — Тебя ж поломало всего!

Бесполезно. Столкновение и удар о борт грузовика должны были превратить внутренности парня в одно сплошное месиво, но под перепачканной грязью и машинным маслом курткой скрывалась мощь подъемного крана. Через несколько мгновений к фельдшеру присоединился санитар, однако даже вдвоем они едва справлялись с мальчишкой, в котором было от силы семь десятков кило.

— Лежи, кому говорят! — прохрипел фельдшер, наваливаясь на парня всем весом.

На окровавленном лице в прорези шлема вдруг распахнулись глаза. Серо-синие, грозные и холодные, как лед на Волхове в самой середине зимы. И старик не увидел в них ни страха, ни боли — только упрямое недовольство человека, которой уж точно не собирается умирать.

— Держать строй!

Голос оказался странный: низкий, глубокий и чуть хриплый, больше похожий на рычание огромного хищного зверя. Под стать силе, с которой искалеченный парень раз за разом сбрасывал крепкого, похожего на медведя санитара, рискуя переломать себе остатки целых костей.

— Демьян, поднажми! Сейчас я его…

Фельдшер кое-как дотянулся до брошенной на асфальт сумки, на ощупь отыскал внутри шприц с транквилизатором и с размаху всадил в бедро прямо сквозь ткань штанов.

А парень будто и не почувствовал — все так же продолжал дергаться и порывался встать.

— Ни шагу назад, Хаос вас забери! — Грозный рев вырвался из-под треснувшего ровно посередине шлема и эхом прокатился между машин. — Держать строй!

Я уперся рукоятью молота в землю и опустился на одно колено. Прямо передо мной лежал преторианец в почерневшей и искореженной от жара броне. Совсем молодой парень, не больше двадцати человеческих зим от роду. То ли оружие, то ли магия сломали и изуродовали тело, но лица пламя почему-то не коснулось. Оно белело в окантовке шлема восковой маской, на которой застыла упрямая и мрачная решимость.

Сражаться. Биться до самого конца, прорубая себе путь и шагая за мной по мертвым камням. Всех, кто остался у ворот цитадели, даже в смерти волновало лишь одно: что им уже не суждено войти внутрь, чтобы принять последний бой рядом со Стражем.

И я не посмел отказать в этой чести — даже павшим.

— Поднимайся, Солон, — тихо проговорил я, касаясь смятого нагрудника стальной перчаткой. — Твой бой еще не окончен… Ваш бой еще не окончен!

Мой голос гремел, набирая силу, и преторианцы один за другим вставали, стряхивая с брони изрубленные тела врагов.

Когда я открыл глаза, эхо от лязга и грохота металла еще еще не успело утихнуть — хоть и звучало только в голове. Вместо выжженного неба Эринии надо мной в утреннем полумраке белел потолок. Я видел его каждый день, однако все равно еще несколько мгновений никак не мог понять, как оказался здесь.

Будто сон и вправду вернул меня обратно — туда, где я снова чувствовал на своих плечах вес штурмового доспеха. Снова держал в руках оружие — и снова мог обрушить на врагов всю мощь пламени, заключенную внутри.

Она в последний раз рванулась и, наконец, улеглась где-то глубоко в груди, оставив только неприятную горечь на обсохших губах. Одеяло промокло насквозь — и дело наверняка было не только в жаре на улице. Во сне мое тело порой разогревалось до смертельных для обычного человека температур. Настолько высоких, что я всерьез рисковал ненароком спалить все вокруг.

Повезло. Белье уцелело. Только там, где лежала моя рука, на ткани остался темный отпечаток ладони — первородное пламя снова рвалось наружу.

В этом теле ему явно было тесновато.

Может, сегодня получится?

Я рывком сел, не обращая внимания на пульсирующую боль в висках, и пододвинул к себе блюдце со свечой, стоявшее на тумбочке рядом. Осторожно коснулся кончиками пальцев и выдохнул, мысленно концентрируя энергию на торчащем из воска черном фитиле.

Сила никуда не делась. Она все так же металась внутри, но управлять ею не получалось. Я каждый день сидел над свечкой по несколько часов, но то ли пока не хватало возможностей тела, то ли магия — Дар, как ее называют местные — работала совсем не так, как я привык. Поток норовил рассыпаться, и мне приходилось раз за разом увеличивать напор, чтобы донести хоть малую часть.

— Давай же… — проговорил я, стискивая зубы. — Гори, Хаос тебя забери!

Сначала ничего не происходило, но через несколько мгновений фитиль тускло мигнул красным, выплюнул тонкую струйку дыма и, наконец, вспыхнул. Крохотный огонек озарил мои ладони, отбрасывая на стены палаты вытянутые неровные тени.

Есть! Наконец-то!

Я вытер пот со лба. Рука поднялась с трудом, будто отказываясь совершить даже простое движение. Но я все равно заставил себя отпихнуть комок одеяла, скатился на пол и сразу же отмахал полсотни отжиманий.

И потом еще столько же — в отказ, через боль.

Доставшееся мне тело и до аварии наверняка представляло из себя не самое внушительное зрелище, однако работать с ним оказалось куда проще, чем с Даром: кости срослись за пару недель, потом подтянулись и мускулы, и я уже давно начинал с тренировки каждое утро.

Никогда не узнаешь наперед, как, когда и с кем придется сражаться. И раз уж магия пока едва дается, не стоит пренебрегать и малым. Воину положено содержать оружие в порядке — пусть даже и самое хрупкое и несовершенное.

Закончив отжиматься, я в последний раз оттолкнулся от пола ладонями, с прыжком поднимаясь, повторил основные ката и только потом направился к умывальнику и открутил кран до упора.

— Игорь. — Я плеснул себе в лицо горсть ледяной воды. — Игорь, сын Данилы. Данилович.

Говорить буквально пришлось учиться заново, хоть прежний владелец тела и оставил мне в наследство язык — в том числе и письменный. Разум упрямо пытался использовать привычную структуру фраз, и с некоторыми терминами и оборотами местной речи пришлось повозиться.

Благо, времени оказалось достаточно. К моим услугам была неожиданно богатая и разнообразная для военного госпиталя библиотека, а по вечерам сердобольные медсестрички тайком пускали меня в ординаторскую — к здоровенному телевизору. Картинка оставляла желать лучшего, канала было всего четыре — и все же вполне достаточно, чтобы понять, где я оказался.

Точнее — когда.

— Двадцать шестое августа, — проговорил я, глядя в зеркало. И на всякий случай принялся вслух вспоминать заодно и местную географию. — Российская Империя. Москва. Господин Великий Нов…

— Ну здорово, — раздался за спиной ехидный голосок. — Только проснулся — опять сам с собой разговаривает.

Упражняясь перед зеркалом, я не заметил, как дверь моей палаты приоткрылась, и внутрь заглянула черноволосая девчонка лет тринадцати на вид. Впрочем, задерживаться она явно не собиралась. Нахмурилась, смешно вздернула носик, буркнула что-то вполголоса — и исчезла в коридоре.

— Катя. Катюшка, — улыбнувшись, произнес я. На этот раз, конечно же, уже про себя, одними губами. — Сестра. Княжна Екатерина Даниловна Кострова.

Ее сиятельство вредина изо всех сил пыталась показать, что терпеть меня не может. Впрочем, ничего удивительного: люди во все времена не слишком-то жаловали незаконнорожденных детей, а для Кати прежний обладатель моего тела был живым напоминанием о том, что отец — покойный князь Данила Михайлович Костров — когда-то любил не только законную супругу, но и какую-то там дочь кочегара.

Будь ее воля, сестра наверняка и вовсе бы меня не навещала. Каждый раз она закатывала глаза, хмурилась, ехидно посмеивалась над тем, как я морщусь, вспоминая слова. Но, как и подобает воспитанной особе, никогда не отказывалась принести чай или фрукты из магазина неподалеку. И именно она была рядом, когда я впервые сделал несколько шагов. Мучительно медленных, пока еще неуклюжих — зато без костылей. Сам.

Я снова взглянул в зеркало, согнал с лица парня в отражении слишком уж добродушную улыбку, закрутил кран и потянулся за полотенцем. Стоило поспешить — Катя вряд ли отмахала почти две сотни километров от родовой вотчины у Фронтира до Новгорода без сопровождения, и ее физиономия в дверях означала скорое появление второго гостя.

С которым я все еще по привычке держал ухо востро: дядя, может, и не обладал выдающимся умом, однако и дураком тоже определенно не был. И пусть отсутствие у меня воспоминаний родня дружно списывала на аварию, вопросы все равно приходилось задавать осторожно.

И выяснить мне удалось не так уж и много. Судя по всему, какое-никакое участие в судьбе Игоря принимал только отец. Покойный князь Данила Михайлович признал незаконного сына, назначил ему с матерью достойное содержание и даже не поленился устроить мальчишку сначала в гимназию, а потом и в кадетский корпус. Остальные же Костровы предпочитали его просто не замечать.

Но в госпиталь после аварии все-таки приехали. А потом и во второй раз, и в третий… Лишних вопросов я не задавал: когда едва можешь говорить, а поход до душевой в конце коридора превращается в полноценный марш-бросок, невольно начинаешь ценить даже самые крохотные крупицы заботы.

Да чего уж там — последние недели две я, пожалуй, даже ждал очередной встречи с родными.

Я едва успел вернуться обратно на койку, когда дверь снова скрипнула, и проем чуть ли не полностью загородила внушительная фигура. Почтенный дядюшка был около двух метров ростом, а из-за огромных плеч казался еще крупнее. Как и в прошлый раз, он облачился в армейские ботинки на высокой шнуровке и темно-зеленые штаны с карманами. Из гражданского на нем была разве что косоворотка — льняная рубашка свободного кроя. Совсем простая, без узоров и каких-либо других украшений, явно сшитая дома, в вотчине у самого Фронтира.

Дополняли облик борода и длинные седеющие волосы, выбритые у висков, а сзади собранные в небольшой хвост. И татуировки — орнамент с древними рунами осторожно выглядывал из-под стоячего воротника на шее, однако я почему-то ничуть не сомневался, что когда-то рука мастера покрыла темно-синими узорами чуть ли все тело. Без косоворотки Олег Михайлович Костров, пожалуй, куда больше бы напоминал какого-нибудь древнего воина, чем сиятельного князя.

— Ну, здравствуй, Игорь. — Громадная фигура дяди кое-как протиснулась в дверь. — Как самочувствие?

— Бывало и получше, Олег Михайлович. — Я на всякий случай не спешил демонстрировать, что уже почти восстановился от последствий аварии. — Но жить буду.

— Да я и смотрю. Вон какой здоровый стал. — Дядя сделал пару шагов и, особо не церемонясь, стиснул пальцами мою руку чуть выше локтя. — Чем таким вас тут кормят?

Я только усмехнулся. Местный персонал — от поварих до титулованных целителей, нес службу почти безупречно, однако изменениями во внешности я был обязан вовсе не им. Но тренировки и способности Стража, пусть даже в урезанном виде, все еще работали, понемногу превращая новое тело хоть в какое-то подобие прежнего.

В мои планы не входило обрастать горой бесполезного мяса, но чуть прибавить, пожалуй, не повредит.

— Кормят хорошо, — улыбнулся я. — Не иначе заметили, какие ко мне гости приходят, Олег Михайлович.

— Да ладно уж тебе…

Похоже, дяде почему-то стало неуютно. Будто он вдруг внезапно начал чего-то стесняться — то ли необходимости навещать меня в больнице, то ли самого факта нашего с ним знакомства… А может, и того, что не приехал раньше, сразу после аварии, когда я куда больше напоминал кое-как сложенный в кучу набор костей, чем живого человека.

— Михайлович, Михайлович… Называй ты меня уже просто — дядя Олег! — не выдержал дядя. — Мы ж с тобой, в конце концов, родственники. Ты сын моего брата.

— Бастард, — на всякий случай уточнил я.

— Бастард… Да и черт с ним, что бастард! Скажи… — Дядя на мгновение смолк, будто подыскивая нужные слова. Явно соображал, как зайти издалека. Но так ничего и придумал и, помявшись чуть ли не полминуты, выпалил: — Ты хочешь уехать с нами на Пограничье?

Я почувствовал, как мои губы сами по себе расплываются в улыбке. Вряд ли дядя мог представить, насколько его предложение окажется своевременным. Хотя бы потому, что я уже и сам подумывал в самое ближайшее время удрать из госпиталя.

Неважно, куда — лишь бы больше не сидеть в четырех стенах!

— Еще как хочу, Олег Ми… дядя Олег! — Я не без труда подавил невесть откуда взявшееся желание вскочить и обнять дорогого сородича. — Хоть на Пограничье, хоть к черту на рога.

— Ты это… раньше времени не радуйся. — Дядя шагнул вперед, и уселся на койку рядом со мной, и старые пружины жалобно застонали под его богатырским весом. — Новая жизнь, считай — а тут все бросить придется. Образование, опять-таки…

— Ничего, — усмехнулся я. — Переживу как-нибудь.

Бросать мне — по вполне понятным причинам — было попросту нечего. Да и Игорю, пожалуй, тоже: мать давно умерла, а из кадетского корпуса парень выпустился еще в июне, и за лето большая часть однокашников успела разъехаться по училищам или гарнизонам.

Меня после выписки из госпиталя тоже ждала подобная участь. Государева служба не самая плохая перспектива. А для Одаренного бастарда, пожалуй, и единственная — особенно если повезет удачно занять теплое местечко в Москве или в столице одного из княжеств.

Но меня чуть ли не с самого первого пробуждения в новом теле почти физически манило Пограничье — заветная полоска земли, отделяющая Империю от загадочной и опасной Тайги. Даже проштудировав всю местную библиотеку вдоль и поперек, я так и не смог понять, где заканчивается правда и начинается вымысел: хищные твари, деревья высотой в несколько многоэтажных домов, стихийные аномалии, артефакты, древние механизмы, скрытые в темной чаще…

И магия. Она, если верить книгам, буквально пропитывала там все.

Тайга определенно казалась подходящим местом для того, кем я был раньше — и кем собирался стать снова. И если бы где-то внутри моей головы скрывался компас, его стрелка уже давно непременно указывала бы на север.

— Жизнь там не сахар, — проговорил дядя, будто уловив отголоски моих мыслей. — Вот уж не думал, что ты так быстро согласишься.

— Ну, уговаривать меня точно не придется. — Я поднялся с койки. — Готов выезжать хоть сейчас.

— Ты смотри — какой прыткий. — Дядя одобрительно заулыбался. И вдруг снова нахмурился, с тоской покосившись на дверь. — Катюшке надо сказать… Она ж не знает еще.

— Чую, обра-а-адуется, — с усмешкой протянул я. — Места себе от счастья не найдет.

— Ладно тебе язвить. — Дядя сдвинул седые кустистые брови. — Катя хоть и девчонка, зато с севера. Это здесь князья в костюмах и золоте ходят, а у нас все иначе. И работы невпроворот и люди… другие.

— Другие? — Я приподнял бровь. — Это какие же? С тремя ногами?

— Ног у всех одинаково — как человеку положено, — строго отозвался дядя, пропустив шутку мимо ушей. — А вот голова разная. Не такой народ на Пограничье, как в Новгороде. Жизнь суровая — и люди там суровые, простые. Злобы в них, может, и нет никакой, и подлости без повода не сделают, но если дашь слабину — сожрут. А ты, Игорь, к такому не привык.

— Да ладно уж тебе, дядь Олег. — Я развернулся и оперся лопатками на прохладную стену. — Нас в кадетском, знаешь ли, тоже не баловали.

Никаких воспоминаний о проведенных в корпусе годах у меня, понятное дело, не осталось. Однако военный быт я представлял себе весьма и весьма неплохо. И наверняка зеленый молодняк в училищах гоняли, как козу, принадлежащую какому-то Сидору.

Так, кажется, говорят местные.

— А ведь верно, — заулыбался дядя. — Ты ж не абы кто, а княжеский сын все-таки. И сам человек военный. А значит, и с оружием обращаться умеешь, и к дисциплине приучен. Примет тебя дружина, никуда не денется.

Я молча кивнул. Примет — уж в этом я точно не сомневался.

— Мне, конечно, много всего надо рассказать… Но ничего, успеем еще. — Дядя рывком поднялся с койки и хлопнул меня по плечу. — До Пограничья почти две сотни километров — времени хватит.

— Дядь Олег, мне бы за вещами заехать.

Я только примерно представлял, где обосновался Игорь после выпуска из корпуса. Но наверняка у него было что-то кроме старого мотоцикла и кожаной куртки. Если не сбережения, то хотя бы одежда. Пара ботинок, зимние сапоги, свитера, дневник, который я бы не отказался при случае проштудировать от корки до корки. Документы. Какие-нибудь памятные вещи.

Носки, в конце концов.

— Заедем. — Дядя открыл передо мной дверь. — А сейчас давай-ка на третий этаж. Выпишем тебя — и дело с концом.

И дело с концом. Выходя в коридор, я на мгновение замер, будто прямо вдоль порога палаты проходила незримая линия, окончательно разделяющая меня-прежнего и юного парня, чью жизнь и тело я взял, сам того не желая.

Он погиб — для того, чтобы я не исчез навечно. И мог снова пройти путь к вершинам могущества Стража. Пусть меня с врагом теперь разделяют тысячелетия, однажды мы снова встретимся. И когда этот день настанет — я буду готов.

Но для начала я верну ту, что забрал, хоть и не по собственной воле. И отблагодарю тех, кто был ко мне добр.

Жизнь за жизнь — и этот долг я выплачу.

Как и подобает воину.