Миссия в Сараево

Глава 6 Переход

Бородатый пристально глядел на меня.

— Слезай. Лошадей мы заберем. Ты пойдешь пешком.

Я спешился. Ноги затекли, колени слегка дрожали. Я устоял, держась за седло.

— Куда идти?

— Со мной. До Дрины три мили. Там переправа. Оттуда в Сербию.

— А австрийцы? Граница охраняется?

Бородатый усмехнулся, показал желтые зубы.

— Охраняется. Но не везде. Мы знаем тропы. Идем.

Он взял мою лошадь под уздцы, повел в лес. Я пошел следом. Ноги тяжелые, каждый шаг давался с трудом. Я лазал по стенам, бежал, скакал на лошади. Тело требовало отдыха.

Но надо идти, а не отдыхать.

Мы шли по лесной тропе. По узкой, заросшей, едва видной тропе. Бородатый шел впереди, уверенно, не оглядываясь. Знает каждое дерево, каждый камень.

— Как тебя зовут? — спросил я.

— Войислав. Боец «Черной руки». Майор Танкович послал меня встретить тебя.

— Танкович знает о побеге?

— Знает. Чирич передал ему вчера. Сказал, русский корреспондент попытается вытащить Чабриновича. Если получится, привести к границе. Мы ждали всю ночь.

— А если бы не получилось?

Войислав пожал плечами.

— Тогда мы бы подождали до рассвета и ушли.

Лес густой, сумрачный. Птицы начинали просыпаться, щебетали в ветвях. Где-то далеко прокричал тетерев.

Вышли на опушку. Впереди обрыв, внизу река. Широкая, темная, течет быстро. Дрина. Граница между Боснией и Сербией.

Войислав остановился, показал рукой вниз.

— Вот. Видишь мост?

Я всмотрелся. Вдалеке, в полумиле вниз по течению, виднелся деревянный мост. Узкий, старый. На этой стороне австрийская караульная будка, маленькая, с полосатым шлагбаумом. На той стороне сербский пост.

— Официальная переправа, — сказал Войислав. — Охраняется. Сейчас смена караула, утро, там человек пять австрийцев. Увидят нас, будут стрелять.

— Тогда как?

— Вниз по реке. В полумиле отсюда старая паромная переправа. Паром давно сгнил, но там мелко, брод. Вода по пояс, не больше. Перейдем вброд.

— А австрийские патрули?

— Там не ходят. Место неудобное, скалы, заросли. Мы пользуемся этой переправой два года. Ни разу не поймали.

Мы пошли дальше вдоль обрыва. Я шел следом. Тропа спускалась круто вниз, каменистая, скользкая. Я держался за стволы деревьев, чтобы не упасть.

Спустились к реке. Берег здесь каменистый, валуны, заросли ивняка. Вода шумит, на камнях белая пена.

Войислав остановился.

— Дальше ты переходишь вброд. Там, видишь? — он показал на реку. — Между теми двумя валунами. Там мелко.

Я посмотрел. Два больших валуна торчали из воды, между ними течение слабее, на реке мелкая рябь.

— А ты?

— Я с тобой. Провожу до сербской стороны. Дальше местные проведут до ближайшей деревни. Оттуда сам доберешься до Белграда.

— Сколько до Белграда?

— День пути. На телеге или верхом. Или поездом, если найдешь станцию.

Войислав разулся, снял сапоги, привязал их веревкой к поясу. Я сделал то же самое. Засунул сапоги за пояс, закатал брюки до колен.

Вошел в воду. Холодная, ледяная, обжигает ступни. Дно каменистое, острые камни режут ноги. Я шел медленно, ощупывая дно.

Войислав шел рядом, уверенно, привычно.

Вода поднялась до щиколоток. До колен. До бедер. Течение сильное, пыталось утянуть вниз по реке, толкало в бока и спину. Я балансировал, расставив руки.

Войислав протянул руку.

— Держись. Здесь сильно тянет.

Я взялся за его руку. Вода до пояса, холод пронизывает до костей. Ноги онемели.

Еще десять шагов. Вода отступила до колен. До щиколоток.

Вышли на другой берег. Сербия. Босые ноги на чужой земле. Свободной земле.

Я упал на колено, тяжело дыша. Вода стекала с одежды, брюки промокли насквозь.

Войислав достал сапоги, обулся. Я сделал то же самое. Мокрые ноги скользили в сухих сапогах, неприятно, но уже теплее.

— Отдышись. Потом идем.

Я посидел минуту. Смотрел на противоположный берег. Австрийская Босния. Сараево далеко.

Я сделал это. Вытащил Чабриновича. Доказал преданность «Черной руке».

Но что-то гложило изнутри.

Ах да, точно. Милош. Жандарм, который предал империю за деньги. Ради больной жены. Я использовал его. Сделал предателем. Он теперь будет жить с этим всю жизнь. Или его раскроют, повесят.

Цена одной жизни — душа другого человека.

— Вставай, — сказал Войислав. — Идем дальше.

Мы пошли вдоль берега, вверх по течению. Тропа здесь шире, протоптанная. Через полмили вышли к деревне. Маленькая, домов двадцать, на склоне холма. Куры бегали по дороге, у сарая привязана коза.

У первого дома нас встретил старик в овчинном тулупе. Борода седая, лицо морщинистое, загорелое.

— Кого привел, Войислав?

— Русского. Корреспондент. Нужно отправить в Белград. Есть телега?

— Есть. Но до Белграда далеко. До Лозницы довезу, там железная дорога. Оттуда поездом.

— Подойдет. Сколько?

— Десять динаров.

Я полез в карман, достал кошелек. Мокрый, но деньги целые. Отсчитал десять динаров, протянул старику. Он взял, спрятал в тулуп.

— Телега будет готова через полчаса. Отдохни пока, поешь.

Провел нас в дом. Внутри тепло, горела печь, пахло дымом и хлебом. Старуха у печи жарила лепешки на сковороде. Посмотрела на нас, кивнула.

Войислав сел за стол. Я сел напротив. Старуха принесла две миски с горячей кашей, кажется, ячменной. Дала черного хлеба, кусок сала.

Ел жадно, не жуя. Только сейчас понял насколько я проголодался. Каша горячая, обжигала рот, но вкусная. Хлеб грубый, но сытный.

Войислав ел молча. Потом откинулся на спинку скамьи, достал кисет, скрутил цигарку. Прикурил от свечи на столе.

— Ты хорошо сработал, — сказал он, выпуская дым. — Не каждый решится на такое. Вломиться в австрийскую тюрьму, вытащить заключенного. Это безумие.

— Безумие, — согласился я.

— Но сработало. Чабринович жив. «Черная рука» довольна. Теперь ты свой.

Я допил воду из кружки. Вытер рот рукавом.

— Мне нужно в Белград. К Чиричу.

— Успеешь еще. Но сначала подумай о легенде.

— Какой легенде?

— Ты русский корреспондент. Легально въехал в Австро-Венгрию. Приехал в Сараево. Потом исчез. Теперь ты в Сербии. Как объяснишь это?

Я задумался. Войислав прав. Австрийцы знают, что Александр Соколов въехал в Боснию. Есть штамп в паспорте, есть записи на границе. Но официального выезда нет. Но теперь я в Сербии.

Если вернусь в Австро-Венгрию когда-нибудь, легально, меня арестуют. Спросят: где вы были? Как пересекли границу?

Думаю, для Редигера это небольшая проблема. Но я обычный журналист. Поэтому мне нужна помощь от «Черной руки».

— Что ты посоветуешь? — спросил я Войислава.

Он затянулся цигаркой, подумал.

— Два варианта. Первый, ты больше никогда не возвращаешься в Австро-Венгрию. Паспорт Соколова сжигаешь, берешь новый. Другое имя, другая легенда. Работаешь под новым прикрытием.

— А второй?

— Второй, это легенда похищения. Ты скажешь, что тебя похитили сербские террористы. Ночью в Сараево. Ограбили, избили, перевезли через границу силой. Держали в плену несколько дней. Потом отпустили, когда поняли, что ты не австрийский шпион, а действительно русский журналист.

Я слушал. Обдумывал. На первый взгляд бред, но есть кое-какие рациональные зернышки.

— Убедительно?

— Достаточно. Австрийцы поверят. Они знают, что «Черная рука» действует в Боснии. Похищения часто случаются. Ты вернешься в Австро-Венгрию через официальную границу, из Сербии. Скажешь, что тебя отпустили где-то в горах, ты добрался до ближайшей деревни, оттуда до Белграда. В Белграде обратился в русское консульство. Там оформили временный документ взамен украденного паспорта. И ты вернулся в Боснию, чтобы забрать вещи из гостиницы.

— А побег Чабриновича? Они свяжут меня с ним?

— Нет. Побег был ночью, когда тебя уже не было в Сараево. Ты пропал за день до побега. Значит, не мог быть там замешанным. Временная линия не совпадает.

Я медленно кивнул. Логично. Но есть риск.

— Милош. Жандарм. Он может сказать обо мне.

— Откуда австрийцы узнают про Милоша? Он не признается. Если признается, его повесят. Он будет молчать. Скажет, что заснул на дежурстве, ничего не слышал.

— А если его начнут подозревать? Если поймут, что кто-то помогал изнутри?

— Тогда ему лучше сбежать. Дать ему деньги на побег, пусть уезжает с женой. В Сербию, в Россию, куда угодно. Ты же обещал ему вторую половину денег?

Обещал. Сто крон. Половину уже дал, половину должен.

— Как я их передам? Я не могу вернуться в Сараево.

— Мы передадим. «Черная рука» имеет людей в Сараево. Я пошлю кого-нибудь. Передадут деньги Милошу, скажут, что от русского. Скажут, что лучше ему уехать из Боснии, пока не поздно.

Я подумал. Это правильно. Милош помог освободить Чабриновича. Он заслужил вторую половину денег. И предупреждение.

— Хорошо. Я дам деньги. Передайте ему. И скажите, пусть уезжает.

Войислав кивнул.

— Сделаем.

Я достал из внутреннего кармана пиджака кошелек. Мокрый, кожа потемнела от воды. Открыл, отсчитал сто крон. Протянул Войиславу.

— Передайте Милошу Йовановичу. Жандарм тюрьмы Сараево. Он знает, за что.

Войислав взял монеты, спрятал в карман.

— Передадим. А ты отправляйся в Белград. Чирич уже ждет.

Старик из угла комнаты крикнул:

— Телега готова! Поехали!

Я встал. Войислав протянул руку. Я пожал ее.

— Спасибо. За помощь.

— Служим одному делу. Свобода. Так ведь?

Я кивнул.

— Так.

Вышел из дома. Телега стояла у ворот, запряженная старой лошадью. Рыжая, худенькая, но крепкая. Старик уже сидел на козлах, держал поводья.

Я залез в кузов, сел на сено. Мокрые брюки прилипли к ногам, неприятно, но деваться некуда.

Телега тронулась. Лошадь пошла рысью по деревенской дороге. Мы выехали из деревни, поехали через поля. Солнце поднялось над горами, осветило долину. Красиво. Зелено. Мирно.

Я закрыл глаза. Покачивание телеги убаюкивало. Я устал. Очень устал.

Заснул под стук колес по камням.

Проснулся от резкого толчка. Телега остановилась. Я открыл глаза. Вокруг станция. Небольшая, деревянная платформа, рельсы, семафор. Вывеска: «Лозница».

Старик обернулся.

— Приехали. Здесь поезд до Белграда. Через два часа отправление.

Я слез с телеги. Размял затекшие ноги. Посмотрел на часы. Половина второго дня. Я спал в телеге шесть часов подряд.

— Спасибо, — сказал старику.

Он кивнул, развернул телегу, поехал обратно.

Я пошел к станционному зданию. Маленькое, одноэтажное, касса в углу. Купил билет до Белграда. Десять динаров.

Сел на скамейку на платформе. Ждал поезда. Думал о легенде.

Поезд пришел через два часа. Старый, грязный, третий класс. Залез в вагон, сел у окна. Вагон почти пустой, в дальнем углу сидели только пара крестьян с мешками.

Поезд тронулся. Лязг колес, стук на стыках рельсов. За окном проплывали поля, деревни, леса.

Вскоре я уснул. В Белград мы приехали на закате.

Паровоз выпустил протяжный гудок, эхо покатилось над красными черепичными крышами старого города, растворилось где-то в дымке над Дунаем. Железные колеса застучали медленнее по рельсам, стуки участились, превратились в грохот на стрелках.

За окном мелькали запасные пути, товарные платформы, штабеля досок, крытые вагоны с надписями на немецком и венгерском. Запах угольного дыма и машинного масла ворвался в приоткрытое окно купе вместе с вечерней прохладой.

Напротив меня сидел толстый купец из Ниша, господин Йованович, торговавший кожами.

Всю дорогу от Вршаца он рассказывал о своих делах, жаловался на австрийские таможенные пошлины, предсказывал скорую войну. Я поддерживал разговор ровно настолько, чтобы не показаться нелюдимым, но не настолько, чтобы запомниться.

Вежливый интерес, несколько общих фраз о политике, немного сочувствия к торговым затруднениям купца. Обычный попутчик, каких десятки ездят этим поездом каждую неделю.

— Ну вот и приехали, — Йованович со вздохом поднялся, потянулся, затем стал стаскивать с верхней полки дорожный саквояж, обитый потертой кожей с медными заклепками. — Слава Богу, дома. Устал от этих поездок. Раньше торговля была проще, границы не так строго охранялись. А теперь на каждой станции проверяют, как будто мы контрабандисты.

Я кивнул и поднялся.

Поезд остановился с протяжным скрипом тормозов. Паровоз выпустил последнее облако белого пара, которое поднялось к вечернему небу. По платформе зашагали пассажиры с чемоданами и узлами, носильщики в синих фартуках покрикивали, предлагая свои услуги, жандармы в темных мундирах с винтовками наперевес дежурили у выходов.

Я спустился по железным ступенькам на платформу. Под ногами хрустнул гравий, смешанный с угольной пылью. Воздух теплый, но уже не дневной зной, вечерняя свежесть приходила с Дуная, приносила запах речной воды, водорослей, рыбы.

Вокзал встретил привычной суетой. Продавец газет выкрикивал заголовки.

Женщины в длинных юбках и широкополых шляпах провожали встречали родственников. Извозчики у выхода наперебой предлагали довезти до любой точки города.

Я миновал главное здание вокзала, двухэтажное строение из желтого кирпича с высокими арочными окнами, построенное по венскому образцу, но уже обветшалое, с облупившейся штукатуркой и трещинами в стенах. Над входом висел герб Королевства Сербии, белый двуглавый орел на красном щите, увенчанный золотой короной.

Под ним мраморная доска с надписью золотыми буквами: «Главный железнодорожный вокзал Белграда. Открыт в 1884 году Его Величеством Королем Миланом I». Я прошел мимо билетных касс, мимо зала ожидания первого класса с кожаными диванами и газетами на столиках, мимо буфета, откуда доносился запах крепкого кофе и свежей выпечки. Вышел на привокзальную площадь.

Белград встретил меня вечерним оживлением. По улице Краля Милана, двигался нескончаемый поток экипажей, телег, редких автомобилей.

Извозчичьи пролетки с откинутыми верхами везли господ в котелках и дам с зонтиками. Тяжелые грузовые телеги, запряженные парами лошадей, тащили бочки с вином, мешки с зерном, ящики с товаром.

Один автомобиль, блестящий «Бенц» темно-зеленого цвета, медленно проехал мимо. Водитель в кожаном шлеме и очках сигналил резиновой грушей, разгоняя пешеходов.

По тротуарам шли горожане. Господа в темных костюмах тройка с золотыми цепочками часов, белых крахмальных воротничках и шелковых галстуках.

Дамы в длинных платьях с высокими воротниками, украшенными брошками, в шляпах с широкими полями и вуалями, с маленькими сумочками-ридикюлями в руках.

Я поймал извозчика, тощего старика в засаленной поддевке и войлочной шапке, державшего вожжи одноколки с облезлой рыжей кобылой. Назвал адрес: «Дубровачка, семь».

— Дорчол? — переспросил извозчик хриплым голосом, явно проверял, не ошибся ли я. Дорчол был рабочим кварталом, не самым респектабельным районом. — Далековато будет, господин. Двадцать пара.

Я молча протянул ему монету. Он прикусил ее зубами, проверяя подлинность, кивнул удовлетворенно, спрятал в карман поддевки.

— Садитесь, довезу.

Я забрался в пролетку. Сиденье жесткое обитое потрескавшейся кожей, из которой кое-где торчала конская шерсть. Извозчик цокнул языком, дернул вожжи, и кобыла нехотя тронулась с места. Колеса застучали по булыжной мостовой, экипаж закачался на рессорах.

Мы двинулись по улице Краля Милана в сторону центра. По обеим сторонам тянулись трех-четырехэтажные дома в стиле эклектики.

Смесь неоклассицизма и балканского барокко. Фасады выкрашены в желтые, бежевые, бледно-розовые тона, украшены лепниной, карнизами, балконами с ажурными коваными решетками.

Первые этажи занимали магазины и кафаны. Витрины освещались керосиновыми лампами и редкими электрическими лампочками. Вывески на сербском и французском: «Мода и галантерея», «Книжная лавка Йовановича», «Ресторан 'Сербская корона», «Табак и сигары».

Улица оживала вечером. Кафаны открывали двери, оттуда доносилась музыка, гусле, скрипка. Запахи жареного мяса, лука, паприки смешивались с ароматом свежеиспеченного хлеба из пекарен.

Мы свернули на одну из боковых улочек, ведущих к Дунаю. Здесь архитектура менялась.

Старые турецкие дома со вторыми этажами, нависающими над узкими улицами, с деревянными решетками на окнах, покрытыми резьбой. Мостовая здесь хуже, булыжники разъехались, кое-где зияли выбоины, заполненные грязью после недавнего дождя. Пролетка подпрыгивала на неровностях, я держался за край сиденья.

Дорчол был старым районом, рабочим кварталом на берегу Дуная. Улицы узкие, дома лепятся друг к другу, белье сушится на веревках между окнами через улицу. Пахло рыбой, речной сыростью, дымом из кузниц, кожей из сапожных мастерских, навозом от лошадей, тащивших телеги на рынок.

Река текла где-то внизу, за домами, за старыми крепостными стенами, отделяя Сербию от Австро-Венгрии.

— Приехали, — объявил извозчик, останавливая пролетку перед узким трехэтажным домом. — Дубровачка, семь.

Я слез с пролетки, извозчик тронул вожжи и уехал. Я остался один на пустынной улице.

Поднялся по ступенькам к двери, толкнул. Она скрипнула, открылась. Вошел в узкий темный коридор. На первом этаже слева дверь квартиры, из-под нее пробивалась полоска света, слышались голоса, там ужинала семья.

Я поднялся на второй этаж, достал из кармана ключ, тяжелый железный ключ с витой бородкой. Вставил в замок, повернул. Замок щелкнул, дверь открылась.

Квартира встретила меня темнотой и спертым воздухом. Я вошел, закрыл дверь за собой, повернул ключ, запирая изнутри. Постоял в темноте, прислушиваясь. Тишина. Только слабый скрип половиц под ногами, тиканье часов на каминной полке в комнате.

Нащупал на стене спички, чиркнул. Вспыхнул огонек, я зажег керосиновую лампу на столике у входа. Теплый желтый свет разлился по коридору.

Жилье, снятое Артамоновым для агента, работающего под прикрытием небогатого журналиста. Ничего лишнего, ничего, что привлекло бы внимание. Обычная квартира обычного человека, живущего на скромное жалованье.

Прошел в комнату, нащупал на стене спички, чиркнул. Вторая лампа вспыхнула, осветив пространство ровным мягким светом.

И тут я увидел.

На столе у окна, там, где я оставлял чистые листы бумаги и блокнот для записей, стояла бутылка. Темное стекло, золотистая этикетка, изящные французские буквы: «Hennessy V. S. O. P.» Коньяк. Дорогой, настоящий французский коньяк, какой пьют в офицерских клубах и аристократических салонах.

Рядом с бутылкой два хрустальных бокала. Чистые, отполированные до блеска, переливающиеся в свете керосиновой лампы.

Я замер, прислушиваясь.

Никого.

Но кто-то был здесь. Совсем недавно.

Я медленно обошел комнату, держась наготове. Проверил за шкафом, заглянул под кровать, распахнул дверь в кладовку. Пусто. Окно закрыто изнутри, ставни заперты на крючок. Дверь заперта, когда я вошел.

Как они проникли?

Вернулся к столу. Рядом с бокалами лежал конверт из плотной кремовой бумаги, дорогой, с водяными знаками. Не запечатан, просто заложен треугольником. Я взял его двумя пальцами, развернул.

Внутри визитная карточка. Белая, с тисненым золотым орнаментом по краям. Текст на немецком языке, отпечатанный изящным готическим шрифтом:

'Major August von Urbach

Militärattaché

Zu Ihren Diensten'

Майор Август фон Урбах. Военный атташе. К вашим услугам.

Под печатным текстом приписка от руки. Почерк изящный, уверенный, с характерными немецкими росчерками:

«Für einen würdigen Gegner»

Для достойного противника.

Ниже, по-русски, тем же изящным почерком:

'Когда поймете, что проиграли, приходите. Поговорим как цивилизованные люди. Коньяк превосходный, французский, надеюсь, вы ценитель.

p. s. Передайте привет подполковнику Артамонову. Давно не виделись'

Подпись: просто инициал «У» с витиеватым росчерком.