Миссия в Сараево

Глава 1 Проверки

Михаил Чирич стоял у стола в подвале книжной лавки и методично разрезал колоду карт на две равные части, затем тасовал их обратно. Механическое движение, помогающее думать. Пальцы двигались сами по себе, отточенным жестом картежника, а разум работал над другой задачей.

Русский журналист. Александр Соколов.

Он появился в Белграде две недели назад, аккуратно вписался в круг сербских патриотов, написал статью в «Новое время», которая звучала правильно, не слишком радикально, не слишком осторожно. Золотая середина, которая либо означала профессионализм, либо профессиональную ложь.

Чирич не доверял золотым серединам. В его мире были только крайности: друзья или враги, предатели или герои. Тех, кто пытался балансировать между, обычно расстреливали с обеих сторон.

Карты легли на стол ровной стопкой. Он снова разрезал колоду.

— Михаил, ты нервничаешь, — заметил Владимир Йованович, сидя на ящике в углу подвала. Студент-философ, двадцать три года, худой как жердь, с умными карими глазами и привычкой видеть то, что другие пропускали.

— Не нервничаю, — отрезал Чирич, не поднимая глаз от карт. — Думаю.

— О русском?

— О русском.

Подвал был небольшим, аршинов двенадцать в длину, аршинов девять в ширину, с низким сводчатым потолком из кирпича. Пахло сыростью, старой бумагой и керосином от лампы, висевшей на крюке у лестницы. В углу громоздились кипы брошюр и прокламаций, продукция подпольной типографии, которая когда-то работала здесь, пока австрийцы не начали усиленно патрулировать Дорчол.

Сейчас в подвале собралось шестеро.

Владимир в углу, наблюдательный и спокойный. Милош Радович стоял у противоположной стены, скрестив руки на груди. Крупный парень с квадратной челюстью и постоянным недовольным выражением лица. Сын рабочего с табачной фабрики, ненавидел австрийцев той яростной, простой ненавистью, которая не нуждалась в философских обоснованиях.

Петар Станкович сидел на низкой табуретке возле стола, нервно теребя края своей куртки. Худое лицо, большие темные глаза, постоянно влажные, или от слез, или от недосыпания. Его двоюродный брат Неделько Чабринович сидел в австрийской тюрьме. Петар не спал нормально с того дня.

Душан Илич сидел в другом углу, обхватив колени руками, покачиваясь взад-вперед. Его руки мелко дрожали, лицо покрыто испариной, зрачки расширены.

Опиум кончился вчера, следующую дозу Чирич даст только после того, как Душан окажется полезен.

Жестоко? Возможно. Но «Черная рука» не благотворительная организация. Здесь нет места слабым, если они не приносят пользы.

И Елена.

Она стояла у книжных полок, делая вид, что рассматривает корешки запрещенных изданий. Темно-синее платье, волосы собраны в строгий узел, лицо спокойное. Елена Милич, вдова адвоката Стефана Милича, казненного австрийцами три года назад. Переводчица, связная, один из самых надежных людей в организации.

Обычно.

Но последние несколько дней что-то изменилось. Чирич видел это.

Видел, как она смотрела в окно, задумавшись. Как отвлекалась во время разговоров. Как, когда кто-то упоминал русского журналиста, в ее глазах появлялось выражение, которого раньше не было.

Интерес? Привязанность?

Чирич попросил ее проверить Соколова. Использовать женские чары, посмотреть, кто он на самом деле, шпион или действительно сочувствующий журналист. Елена согласилась, она всегда соглашалась, когда речь шла о деле.

Но что-то пошло не так.

Неделю назад она провела с ним вечер в кафане «Аџамова». Потом сказала: «Он осторожный, умный, но кажется искренним». Стандартный отчет. Но голос звучал иначе. Мягче.

Она приглашала журналиста к себе. «Чтобы поговорить, вывести на чистую воду», объяснила она Чиричу после.

Он одобрил. Частная обстановка помогает людям раскрыться, сказать то, что не скажут в публичном месте.

Но когда Чирич увидел ее на следующее утро, сразу почувствовал разницу. Лицо спокойное, но глаза…

В ее глазах было что-то, чего Чирич не видел уже давно, с тех пор как Стефана расстреляли. Тепло. Жизнь.

Он не стал спрашивать напрямую. Елена не из тех, кого можно допрашивать. Она расскажет сама, если посчитает нужным. Но факт оставался фактом: что-то произошло между ней и русским. И это «что-то» меняло расклад.

Чирич снова перетасовал карты.

— Он опаздывает, — проворчал Милош, поглядывая на карманные часы. — Уже десять минут. Может, не придет?

— Придет, — спокойно сказала Елена, не оборачиваясь от книжной полки. Слишком уверенно. Слишком определенно.

Чирич посмотрел ей в спину. Прямую, напряженную. Она волнуется, хотя пытается скрыть это.

— Откуда такая уверенность? — спросил он ровным тоном, продолжая раскладывать карты на столе.

Елена обернулась. Лицо спокойное, но в уголках глаз мелькнуло что-то.

— Он дал слово, — ответила она просто. — А он из тех, кто держит слово.

Милош фыркнул.

— Ты знаешь его совсем немного, Елена. Откуда тебе знать, из каких он?

— Инстинкт, — пожала она плечами.

— Инстинкт, — повторил Милош с издевкой. — Женский инстинкт? Тот самый, который заставляет баб влюбляться в подлецов?

Елена резко обернулась, глаза сверкнули.

— Следи за языком, Милош.

— Или что? — Он сделал шаг вперед, упираясь кулаками в бока. — Скажешь Михаилу? Он и сам видит, что ты…

— Хватит, — тихо, но жестко сказал Чирич, и Милош замолчал.

Чирич положил карты на стол, посмотрел на Елену. Она не отводила глаз, подбородок приподнят, спина прямая. Не отступала, не извинялась. Елена никогда не извинялась за свои решения.

— Ты провела с ним время, — сказал Чирич медленно, выбирая слова. — Проверила его, как я просил. Твое мнение?

Елена помедлила, потом ответила:

— Он не провокатор. Не австрийский агент. Он действительно сочувствует нашему делу.

— Откуда такая уверенность?

— Я разговаривала с ним. Смотрела в глаза. Слушала, как он говорит о несправедливости, о том, что Россия должна помочь славянским братьям. — Она сделала паузу. — Он искренний, Михаил.

— Или хороший актер, — буркнул Милош.

— Все мы актеры, — возразил Владимир из своего угла. — Вопрос в том, что под маской.

Чирич продолжал смотреть на Елену. Она выдержала взгляд, но он видел. Легкий румянец на щеках, едва заметное учащение дыхания. Она лжет. Не полностью, но лжет.

Она не просто проверяла Соколова. Она спала с ним.

Чирич был уверен. Знал Елену, знал ее привычки, оттенки голоса. Знал, как она говорит, когда говорит правду, и когда что-то скрывает.

Сейчас она скрывала.

Что ж. Это меняло ситуацию. Но не обязательно в худшую сторону.

Если Елена влюбилась в русского, это делало его более управляемым. Привязанность рычаг. Можно использовать для контроля над Соколовым.

Но есть и опасность. Если русский обманывал Елену, использовал ее чувства, она сама стала уязвимой. Могла не увидеть предательства вовремя. Ослепленная эмоциями. А это уже угроза всей организации.

Нужно проверить. Проверить по-настоящему.

— Хорошо, — кивнул Чирич, отводя взгляд от Елены. — Я доверяю твоему мнению. Но сегодня мы дадим ему задание. Настоящее. Опасное. Посмотрим, насколько он предан делу.

Петар дернулся на табуретке.

— Какое задание? — спросил он хрипло.

— Сараево, — коротко ответил Чирич. — Твой брат.

Петар вскочил, подбежал к столу,

— У нас есть контакт в Сараево. Врач, работающий в тюремной больнице. Он передал сведения через связного. — Чирич постучал пальцем по картам. — Неделько жив. Держат в одиночной камере. Допрашивают. Австрийцы хотят узнать, кто еще стоит за убийством гауптмана Шульца. Выбить имена, адреса, связи.

— Он не скажет! — вскрикнул Петар. — Неделько не предатель!

— Знаю, — кивнул Чирич. — Но австрийцы умеют ломать людей. Пытки, изоляция, обещания помилования в обмен на информацию. Твой брат продержится неделю, может, две. Потом начнет говорить. Все говорят, рано или поздно.

Петар побледнел, опустился обратно на табуретку

— Что мы можем сделать?

— Узнать больше, — ответил Чирич. — Где именно его держат. В каком состоянии. Есть ли шансы на освобождение или побег. Для этого нам нужен человек, который может легально задавать вопросы.

— Журналист, — тихо сказал Владимир.

— Именно, — Чирич кивнул. — Соколов русский корреспондент. Он может приехать в Сараево, запросить интервью с тюремным начальством под предлогом статьи о политических заключенных. Австрийцы любят показывать, какие они гуманные. Может, дадут возможность увидеть Неделько, поговорить с ним.

Милош скрестил руки на груди.

— Это безумие, — сказал он резко. — Сараево гнездо австрийской контрразведки. Там их майор фон Урбах, он лично контролирует все. Если Соколов действительно русский агент, его засекут за день. Если он журналист, ему тоже не поздоровится, австрийцы арестуют по подозрению в шпионаже.

— Риск есть, — согласился Чирич. — Но вариантов нет. Мы не можем послать сербского студента, его сразу арестуют. Не можем послать кого-то из местных, Урбах знает всех наших людей в Сараево. Русский журналист наш единственный шанс.

— А если он откажется? — спросил Владимир.

— Тогда узнаем, насколько он предан делу, — пожал плечами Чирич.

Душан в углу застонал, прижав руки к животу. Его снова скрутило ломкой. Тело требовало опиум, которого не было.

На лестнице раздались шаги.

Все замерли. Чирич автоматически положил руку на рукоятку револьвера под пиджаком. Милош выпрямился, напрягся. Владимир встал с ящика, готовый к действию.

Шаги приближались. Медленные, осторожные. Кто-то спускался в подвал.

— Это он, — с облегчением прошептала Елена.

Чирич не ответил, продолжая смотреть на лестницу. В тусклом свете керосиновой лампы появилась фигура.

Александр Соколов. Серый костюм слегка помят, шляпа в руках. Лицо спокойное, но Чирич заметил, что его левая рука придерживает бок.

Русский спустился в подвал, окинул взглядом всех присутствующих. Взгляд задержался на Елене, всего на секунду, но Чирич это заметил. И заметил, как на лице Елены мелькнула тень беспокойства.

— Добрый вечер, — сказал Соколов по-сербски с легким акцентом. — Прошу прощения за опоздание. По дороге произошла небольшая задержка…

Я шел по улице Цара Душана, держась ближе к стенам домов, где тени гуще. Вечер опустился на Дорчол тяжелым серым покрывалом, принеся с собой влажный речной запах с Дуная, табачного дыма и чего-то жареного из ближайшей кафаны.

Газовые фонари горели тускло, в этом квартале их зажигали через один, экономя городские деньги. Между островками желтоватого света зияли провалы темноты, где легко споткнуться о выбоину в булыжной мостовой или наступить в лужу.

Книжная лавка «Српска Књига» находилась в трех кварталах отсюда. Я специально вышел пораньше, чтобы прийти вовремя, опаздывать на встречу с Чиричем это плохая идея.

Он из тех людей, кто запоминает каждую мелочь, каждое отклонение от нормы. Опоздание без уважительной причины повод для подозрений.

Улица почти пуста. Большинство жителей Дорчола уже сидели дома, рабочие устали после смены на фабриках и верфях, лавочники закрыли свои заведения. Только в нескольких окнах горел свет, откуда-то доносились голоса, ссора мужа и жены, плач ребенка.

Я машинально сканировал пространство вокруг, эта привычка оставалась со мной даже во сне. Пути отхода, укрытия, потенциальные опасности.

Справа узкий переулок между домами, ведущий во дворы. Слева табачная лавка с закрытыми ставнями. Впереди перекресток с улицей Краля Милана, освещенный фонарем. Позади пустота, никого.

Человек в сером костюме исчез и больше не появлялся.

Обычная слежка, которую вели за мной последние три дня, внезапно прекратилась. Никого у подъезда. Никого на углу улицы. Никого в толпе на главной улице.

Это странно. И тревожно.

Австрийцы не прекращают наблюдение просто так. Либо решили, что я неинтересен, что маловероятно. Либо сменили тактику, это более вероятно. Либо готовят что-то другое.

Что именно? Арест? Провокацию? Предупреждение?

Я не знал. И это меня беспокоило больше всего.

Знание сила. Незнание могила. Старая мудрость Аламута.

Я свернул в переулок, более короткий путь к книжной лавке. Узкий проход между двумя кирпичными домами, где едва разошлись бы двое человек. Стены нависали с обеих сторон, окна закрыты ставнями, под ногами скрипел мусор.

Темно. Очень темно. Свет фонаря с улицы не доставал сюда. Только слабый лунный свет сочился сквозь узкую полоску неба над головой.

Инстинкт заговорил. Тихо, настойчиво. Холодок между лопатками.

Опасность.

Я замедлил шаг, напряг слух. Прислушался.

Тишина. Слишком глубокая тишина. Даже крысы не шуршали в мусоре. Даже ветер не свистел между стен.

Мертвая тишина. Как перед засадой.

Я сделал еще два шага.

Тень шевельнулась справа.

Я дернулся в сторону, но поздно. Из темноты выскочила фигура, крупный мужчина в темной куртке, лицо скрыто кепкой, надвинутой на глаза.

Удар в живот.

Я увидел его за мгновение до контакта, успел напрячь мышцы живота, но кулак все равно вошел болезненно, выбивая воздух из легких. Не сильный удар, я знал, как бьют по-настоящему. Это удар чтобы устрашить, не для увечья.

Я согнулся, схватился за живот, сделал два шага назад, тяжело дыша.

— Стой! — рявкнул голос по-сербски. Грубый, низкий.

Я поднял голову. Теперь их трое.

Первый, который ударил, стоял передо мной, массивный, под семь пудов весом, руки в карманах. Второй справа, худощавый, нервный, в руке блеснуло лезвие ножа. Третий слева, среднего роста, широкоплечий, руки без оружия, но сжаты в кулаки.

Классическая треугольная позиция. Жертва в центре, нападающие по периметру, отступать некуда.

— Кошелек, — сказал первый, делая шаг вперед. — Быстро.

Я оценивающе смотрел на них, Все трое одеты как местные рабочие. Потертые куртки, грубые брюки, кепки. Но что-то не сходилось.

Обувь.

У первого добротные кожаные ботинки, почти новые, начищенные. Не те, что носят рабочие из Дорчола. Те носят старые, латаные, грязные.

У второго жилет под курткой. Качественный жилет, даже в темноте видна строчка. Слишком хорошая одежда для грабителя.

У третьего часы. Блеснули в лунном свете, когда он поднял кулак. Карманные часы на цепочке. Дорогие.

Грабители не носят дорогие часы на виду. Это привлекает внимание полиции.

И еще, поза третьего. Я видел ее раньше. В Варшаве, когда преподаватель показывал приемы военной борьбы.

Боксерская стойка. Профессиональная.

Это не грабители.

Вопрос, кто?

Австрийцы? Проверяют мои навыки? Хотят увидеть, как я буду драться? Или пытаются запугать, сорвать встречу с Чиричем?

Люди Чирича? Тоже возможно. Проверка на трусость? Посмотреть, как я отреагирую на опасность?

Или действительно грабители, просто хорошо одетые?

Нет времени думать. Нужно решать.

Порядок действий отработан. Разоружить второго, нож опасен. Затем обезредить первого, он главный. Третьего уложить последним, он реагирует медленнее.

Я мог. Легко. Три человека не проблема для ассасина, обученного в крепости Аламут. За десять секунд все трое лежали бы на земле с переломами и порезами.

Но Александр Соколов журналист. Не боец. Не воин. Журналист, который пишет статьи о славянском вопросе и никогда не держал в руках ничего опаснее пера.

Если я сейчас продемонстрирую счои навыки, все рухнет. Легенда разрушится. Кто бы ни стоял за этим нападением, они узнают правду.

Решение пришло мгновенно.

Поддаться.

Я поднял руки вверх, ладони открыты, жест капитуляции.

— Не стреляйте! — крикнул я по-сербски, с паникой в голосе, которую не нужно изображать, потому что сердце и так бешено колотилось, а голос от этого задрожал. — Берите что хотите! Только не убивайте!

Первый усмехнулся.

— Умный мальчик. Кошелек. Быстро.

Я медленно, очень медленно, опустил правую руку к внутреннему карману пиджака. Движения неуверенные, дрожащие.

Пальцы нащупали небольшой кожаный бумажник, где лежало около тридцати динаров. Не больше, крупные купюры спрятаны в другом месте, в потайном кармане под жилетом, где их непросто найти при быстром обыске.

Вытащил кошелек, протянул.

— Вот. Все, что у меня есть. Возьмите.

Второй, с ножом, шагнул вперед, выхватил кошелек из моих рук. Открыл, быстро пересчитал купюры.

— Тридцать два динара, — сказал он первому. Голос тихий, сдержанный.

Акцент.

Немецкий акцент, едва уловимый, но я услышал. Изучение языков, работа с разными людьми, я знал, как звучит немецкий акцент в сербской речи.

Австрийцы. Почти наверняка.

— Этого мало, — сказал первый, глядя на меня. — Карманные часы. Снимай.

Я колебался. Часы хорошие. Серебряные, швейцарские, с гравировкой на крышке. Ценная вещь.

— Пожалуйста… — начал я.

— Снимай! — рявкнул первый, угрожающе шагнув вперед.

Я покорно расстегнул цепочку, снял часы с жилета, протянул. Третий взял их, сунул в карман.

— Хороший мальчик, — повторил первый с издевкой. — Видишь, как просто? Никому не больно, все довольны.

Он сделал шаг ближе, и я увидел его лицо в лунном свете. Резкие черты, квадратная челюсть, шрам на левой щеке. Лет сорок, может сорок пять. Глаза холодные, профессиональные… Глаза солдата, а не грабителя

Он изучал меня. Оценивал реакцию. Проверял.

— Слушай внимательно. Совет бесплатный. Больше не попадайся нам. Потому что в следующий раз встретишь не нас. Встретишь тех, кто не будет с тобой церемониться.

— Не понимаю о чем вы, — дрожащим голосом сказал я.

Он шагнул назад, погрозил мне пальцем и кивнул товарищам.

— Идем.

Они повернулись и быстро зашагали прочь, исчезли в темноте переулка. Я остался стоять, прислонившись к стене, тяжело дыша.

Провокация. Предупреждение. Урбах показал, что знает о моих контактах. Дал понять, что я под наблюдением. И если не уберусь, будет хуже.

Но зачем предупреждать? Почему не арестовать сразу?

Потому что нет доказательств. Или просто потому что надо спровоцировать меня на неосторожные действия.

Я медленно выпрямился, ощупал живот. Болит, но не критично. Завтра будет синяк, но кости целы. Они били аккуратно, профессионально. Чтобы запугать, но не покалечить.

Часы украли. Жаль. Но кошелек с небольшой суммой приемлемая потеря.

Главное, я остался жив, не выдал себя, если они клюнули на мою игру… Я отыграл роль перепуганного журналиста, не продемонстрировал никаких боевых навыков.

Но теперь я знал точно, что Урбах вступил в игру. Это уже не просто наблюдение. Это активная игра. Запугивание, давление, проверка на прочность.

Что дальше? Арест? Подброшенные улики? Попытка вербовки?

Неизвестно.

Я оттолкнулся от стены, сбавил дыхание, теперь нет нужды строить из себя перепуганного кролика.

Прошел остаток переулка, выбрался на освещенную улицу. Поправил пиджак, пригладил волосы. Попытался выглядеть собранно, хотя внутри все еще клокотал адреналин.

Книжная лавка «Српска Књига» показалась через два квартала. Небольшое здание из потемневшего кирпича, вывеска над дверью едва различима в темноте. Окна темные, но я знал, в подвале горит свет. Там ждут.

Я остановился у двери, сделал глубокий вдох. Выдох. Еще один. Успокоил дыхание, замедлил пульс. Старая техника из прошлой жизни. Контроль над телом через контроль над дыханием.

Нельзя показывать страх или волнение. Рассказать о нападении как о досадном, но незначительном инциденте. Ограбление обычное дело в Дорчоле, никто не удивится.

Но некоторые могут заподозрить. Владимир, например. Он слишком умный, слишком наблюдательный. Может заметить несоответствия. Задать неудобные вопросы.

И Чирич. Он не глупец. Он заметит. Но что именно подумает?

Я не знал. Но скоро узнаю.

Толкнул дверь лавки.