Поезд прибыл в Белград к полудню.
Я сошел на перрон с вещмешком на плече. Люди толпились вокруг, торопились к выходу. Носильщики тащили чемоданы, кричали, предлагая услуги. Паровоз шипел, выпускал пар. Пахло углем и машинным маслом.
Я шел медленно, осматриваясь по привычке. Проверял, нет ли слежки. Пока ничего подозрительного. Никто не следил.
Вышел с вокзала. Солнце светило ярко, даже жарило. Улицы Белграда шумные, грязные. Извозчики выкрикивали предложения, торговцы зазывали к лоткам. Запах жареного мяса, лука, пыли.
Я поймал извозчика. Велел везти в Дорчол, к церкви Святого Марка. Оттуда пешком до конспиративной квартиры, так безопаснее.
Извозчик щелкнул кнутом. Пролетка тронулась, колеса стучали по булыжникам. Я сидел, смотрел на город. Все как прежде. Будто ничего не случилось.
Но нет. Миссия выполнена. Покушение сорвано. Война предотвращена.
Через двадцать минут извозчик остановился у церкви. Я заплатил, сошел с коляски. Пошел пешком по узким улочкам Дорчола. Старые дома, полуоблезшая штукатурка, белье сушится на веревках между окнами. Дети играли во дворах, кричали, смеялись.
Конспиративная квартира в трех кварталах от церкви. Третий этаж старого дома. Темный подъезд, скрипучая лестница. Я поднялся, остановился перед дверью.
Постучал условным сигналом. Три, два, один удар.
Тишина. Потом шаги за дверью. Щелчок замка.
Дверь открылась.
Артамонов.
Он стоял в дверном проеме, улыбался. Широкая улыбка, редкая для него. Обычно он серьезный, сдержанный. Но сейчас он улыбался.
— Входите, Александр Иванович.
Я вошел. Он закрыл дверь за мной, дважды повернул ключ.
Квартира небольшая. Одна комната, кухня, прихожая. Окно выходило во двор. Мебель простая: стол, два стула, диван у стены. На столе керосиновая лампа, стопка бумаг, чернильница.
Артамонов прошел к столу, сел. Жестом указал на второй стул.
— Садитесь. Докладывайте.
Я сел напротив. Положил вещмешок рядом на пол.
— Миссия выполнена, — сказал я. — Взрыв произошел в шесть утра. Склад уничтожен. Танкович тяжело ранен. Двое боевиков погибли на месте.
Артамонов кивнул.
— Знаю. Прочитал донесения агента из Шабаца. — Он взял листок бумаги со стола, пробежал глазами. — Взрыв разнес склад в щепки. Ближайший барак разворочен. Двое мертвых: Велько Чубрилович и Михайло Йованович. Танкович с переломом руки, контузией, осколочными ранениями. Его доставили в госпиталь Шабаца. Состояние тяжелое.
Он отложил бумагу, посмотрел на меня.
— Выживет?
— Не знаю, — сказал я. — Видел, как его увозили. Без сознания, в крови. Может, выживет. Может, нет.
Артамонов достал из внутреннего кармана сигарету, закурил. Дым поплыл к потолку, синий, густой.
— Не важно, — сказал он медленно. — Даже если выживет, обучение сорвано. Лагерь уничтожен. Боевики разбежались. Гаврило Принцев погиб, это главное.
Я поднял голову.
— Принцев погиб? В донесении написано только о двух.
— Третий умер по дороге в госпиталь. — Артамонов затянулся. — Осколок в живот. Истек кровью в повозке. Агент подтвердил, это был Принцев.
Я откинулся на спинку стула. Принцев мертв. Худой фанатичный юноша, который смотрел на меня в последний день в лагере, молча, неподвижно.
Мертв.
— Операция провалена, — продолжал Артамонов. — «Черная рука» не сможет подготовить новых исполнителей до конца месяца. Эрцгерцог Франц Фердинанд посетит Сараево двадцать восьмого июня, как планировалось. Никто его не убьет. У сербов больше нет людей.
Он улыбнулся снова.
— Отличная работа, Александр Иванович. Вы предотвратили покушение. А значит, предотвратили большую войну.
Артамонов поднялся, подошел к шкафу у стены. Открыл дверцу, достал бутылку. Темное стекло, золотая этикетка.
— Французский коньяк, — сказал он, возвращаясь к столу. — Hennesy. Хороший, выдержанный. Приберегал для особого случая.
Он поставил бутылку на стол. Достал два бокала из того же шкафа. Налил. Янтарная жидкость, густая, блестящая. Крепкий, пряный запах.
Протянул мне один бокал.
— Поздравляю. За успех миссии.
Я выпил. Коньяк обжег горло, согрел грудь. Хороший коньяк. Артамонов не обманул.
Он тоже выпил, опустил бокал на стол. Сел обратно.
— Петербург доволен, — сказал Артамонов, наливая снова. — Министр лично благодарит.
Он посмотрел на меня.
— Возможно, вас скоро отзовут. Новое задание. Но сначала отпуск. Вы заслужили.
Я покачал головой.
— Мне нужно еще несколько дней. Уладить личные дела.
Артамонов прищурился. Затянулся сигаретой.
— Ваша переводчица?
Я не ответил.
Он понимающе кивнул.
— Будьте осторожны. Чувства опасная вещь в нашем деле. Привязанности делают нас уязвимыми.
— Знаю.
— Хорошо. — Он откинулся на спинку стула. — Три дня. Не больше. Потом ждите депешу из Петербурга. Приказ может прийти в любой момент.
Я кивнул. Допил коньяк. Поставил бокал на стол.
— Могу идти?
— Идите. Отдохните. Вы заслужили. — Артамонов улыбнулся снова. — Кстати, агент передал еще одну деталь. В лагере нашли связанного боевика. В лесу, у поляны. Без сознания, связанный собственными ремнями. Жив, цел. Только синяк на челюсти да шишка на затылке.
Он посмотрел на меня с любопытством.
— Ваша работа?
— Моя.
— Не убили?
— Не было нужды.
Артамонов медленно кивнул.
— Гуманно. Хотя рискованно. Он мог поднять тревогу раньше, чем вы уехали.
— Не поднял.
— Повезло. — Артамонов затушил сигарету в пепельнице. — Ладно. Идите. Увидимся через три дня.
Я поднялся, взял вещмешок. Пошел к двери.
— Александр Иванович, — окликнул Артамонов.
Я обернулся.
Он сидел за столом, смотрел на меня серьезно. Улыбка исчезла.
— Вы сделали великое дело. Помните это.
Я кивнул.
Вышел из квартиры. Спустился по скрипучей лестнице. Вышел на улицу.
Солнце светило все так же ярко. Дети играли во дворах. Торговцы кричали у лотков. Белград жил обычной жизнью.
Я шел по улице в приподнятом настроении.
Миссия выполнена. Война предотвращена. Петербург доволен.
Три дня свободы.
Я проведу их с Еленой.
Елена сидела у окна с книгой на коленях.
Вечерело. Солнце садилось за крыши Белграда, окрашивая небо в оранжевые и розовые полосы. В комнате становилось темно. Она зажгла лампу на столике рядом с креслом. Свет мягкий, желтый, отбрасывал тени на стены.
Сборник стихов Воислава Илича. Елена читала медленно, но слова не задерживались в голове. Мысли витали где-то далеко.
Александр исчез и не появлялся.
Она беспокоилась. Всегда беспокоилась, когда он исчезал. Вспоминала Стефана. Вспоминала, как ждала его тем вечером два года назад. Как он не вернулся.
Гнала эти мысли прочь. Александр не Стефан. Александр журналист, не боевик. Не полезет в опасность.
Но все равно беспокоилась.
В это мгновение раздался стук в дверь.
Елена вздрогнула. Отложила книгу, поднялась с кресла. Пошла к двери.
— Кто там?
— Почта!
Голос незнакомый, молодой.
Елена приоткрыла дверь.
На пороге стоял юноша в синей форме почтальона. Лет восемнадцати, худой, с веснушками на носу. В руках большая кожаная сумка через плечо.
— Письмо для Елены Йованович, — сказал он, протягивая конверт.
Елена взяла. Конверт обычный, белый. Без обратного адреса. Только ее имя, написанное четким печатным почерком.
— Спасибо.
Почтальон кивнул, развернулся, побежал вниз по лестнице. Шаги затихли.
Елена закрыла дверь. Вернулась в комнату, села в кресло. Повернула конверт в руках. Легкий. Внутри одна страница, не больше.
От кого?
Она вскрыла конверт, достала листок.
Бумага белая, плотная. Текст напечатан на машинке. Буквы ровные, четкие. Без подписи.
Елена начала читать.
«Александр Соколов русский шпион. Взрыв в Шабаце это его работа. Он использовал вас и вашу организацию. Майор Танкович ранен из-за него. Если не верите, спросите, где он был прошлую ночь».
Она перечитала еще раз.
Рука дрожала. Листок шелестел.
Нет.
Это не может быть правдой.
Елена опустила письмо на колени. Смотрела в стену. Сердце билось быстро, глухо.
Провокация. Австрийцы. Они хотят разрушить доверие между нами. Посеять подозрения. Классический прием.
Но…
Взрыв в Шабаце.
Она слышала о нем вчера. Новости мгновенно разлетелись по городу. Уничтожен учебный лагерь «Черной руки». Трое погибших, в том числе Гаврило Принцев. Танкович тяжело ранен, в госпитале. Диверсия. Австрийцы? Или предатель?
Никто не знал точно.
А вот Александр…
Где был Александр вчера?
Елена напряглась, вспоминая.
Кажется, он сказал, что едет в Ниш. Командировка. Статья о сербских беженцах из Боснии.
Елена схватила письмо снова. Перечитала.
Совпадение?
Может быть.
Но слишком много совпадений.
Она поднялась с кресла. Начала ходить по комнате. Из угла в угол. Нервно сжимала кулаки.
Вспоминала.
Александр всегда был уклончивым. Когда спрашивала о работе, о встречах, отвечал коротко, неохотно. «Служебные дела», «нельзя рассказывать», «редактор не разрешает».
Думала, что просто скрытный. Осторожный. Журналисты такие бывают.
Но теперь…
Она ведь знала. История с Милутиновичом все показала.
Слишком много совпадений.
Елена остановилась у окна. Смотрела на темнеющий город. Огни фонарей зажигались один за другим.
Нет. Не может быть. Александр не такой. Он добрый, заботливый. Любит ее. Целовал ее так нежно…
Но шпионы именно такими и бывают. Они входят в доверие. Притворяются. Играют роль.
Стефан предупреждал ее когда-то. Давно, в первые месяцы их знакомства. «Будь осторожна с людьми, которые задают слишком много вопросов. С теми, кто слишком быстро становится близким. Австрийская контрразведка использует таких».
А Александр…
Он спрашивал много. О «Черной руке». О Дмитриевиче. О планах. Она думала, что для статей. Для работы.
А если нет?
Елена сжала письмо в кулаке. Бумага смялась.
Это ложь. Должна быть ложь.
Но что, если это правда?
Тошнота подступила к горлу.
Она бросила письмо на стол. Отвернулась к окну.
Нужно кому-то показать. Кому-то, кто разберется.
Чирич.
Да. Чирич. Он умный, осторожный. Он поймет, что делать.
Она схватила письмо, сложила обратно в конверт. Надела шаль на плечи. Взяла ключи.
Остановилась у двери.
А если Александр придет, пока ее нет?
Что она ему скажет?
Ничего. Пока ничего. Сначала нужно разобраться. Показать письмо Чиричу. Пусть он решит.
Елена вышла из квартиры, заперла дверь. Спустилась по лестнице на улицу.
Вечер. Прохладно. Тускло горели фонари. Прохожие торопились домой. Где-то играла музыка, граммофон в соседнем доме.
Она шла быстро, почти бежала. Конверт жег пальцы сквозь ткань шали.
Чирич жил недалеко. Квартал от площади Теразие. Десять минут ходьбы.
Елена шла, не оглядываясь. Сердце стучало. Мысли метались.
Добравшись до дома Чирича, она поднялась по узкой лестнице на третий этаж.
Постучала.
Тишина. Потом шаги за дверью. Тяжелые, медленные.
Дверь открылась.
Чирич стоял на пороге в домашнем халате поверх рубашки. Густые волосы растрепаны. В одной руке книга, палец зажат между страницами, читал, когда она постучала.
Увидел ее. Брови поднялись.
— Елена? Что случилось?
Голос спокойный, но настороженный. Он редко получал визиты по вечерам. Тем более женские.
— Мне нужно с вами поговорить. — Голос дрожал. Она пыталась держаться, но не получалось. — Срочно.
Чирич отступил в сторону, пропуская ее.
— Входи.
Елена вошла. Он закрыл дверь, повернул ключ. Провел ее в кабинет.
Комната небольшая. Книжные полки до потолка, забитые томами. Письменный стол у окна, заваленный бумагами. Два кресла у камина, где тлели угли. Пахло табаком, старой бумагой, кожей.
Чирич указал на кресло.
— Садись. Что стряслось?
Елена села. Руки сжимали конверт так крепко, что бумага мялась. Она протянула его Чиричу.
— Это принесли сегодня. Прочитай.
Чирич взял конверт. Достал листок. Поднес к лампе на столе. Начал читать.
Лицо его быстро менялось. Сначала любопытство. Потом напряжение. Потом что-то жесткое, холодное. Челюсти сжались.
Читал долго. Молчал.
Елена ждала. Слышала, как тикают часы на каминной полке. Как потрескивают угли в камине. Как далеко на улице проехал извозчик.
Наконец Чирич опустил письмо. Посмотрел на нее.
— Откуда это?
— Не знаю. Почтальон принес. Конверт без обратного адреса.
— Кто мог прислать?
— Не знаю, — повторила она. — Я подумала… Может, австрийцы? Провокация?
Чирич не ответил. Снова посмотрел на письмо. Перечитал.
— Где был Соколов два дня назад?
Елена сглотнула.
— Не знаю точно. Командировка. Статья о беженцах.
Тишина.
Чирич отложил письмо на стол. Встал. Начал ходить по комнате. Руки сложил за спиной. Шаги тяжелые, мерные.
Елена сидела неподвижно. Смотрела на него. Ждала.
Чирич подошел ближе. Остановился перед ее креслом. Смотрел сверху вниз. Глаза холодные, жесткие.
— Ты спала с ним?
Елена почувствовала, как краснеет. Отвела взгляд.
Молчание было ответом.
Чирич медленно кивнул.
— Значит, он использовал тебя. Вошел в доверие через тебя. Получил доступ к нашей организации. К людям. К планам.
— Нет! — Елена вскочила с кресла. — Это не так! Он не такой! Александр не предатель!
— Тогда объясни. — Чирич говорил спокойно, но в голосе звучала сталь. — Где он был, когда утонул Милутинович? Когда умер Димич?
Елена открыла рот. Закрыла. Не нашла слов.
— Слишком много совпадений, — продолжал Чирич. — Слишком много смертей вокруг одного человека.
Чирич покачал головой.
— Если бы это была провокация, они прислали бы письмо нам, в организацию. Дмитриевичу. Мне. Но они прислали тебе. — Он посмотрел ей в глаза. — Почему? Потому что знают, через тебя он получал информацию. Ты источник.
Елена отступила на шаг. Ноги подкашивались.
— Нет…
— Танкович ранен, — сказал Чирич жестко. — Димич мертв. Милутинович мертв. Принцев, Чубрилович, Йованович мертвы. Все из-за одного человека.
Он сделал паузу.
— Соколов предатель. А ты привела его к нам.
Слова ударили, как пощечины. Елена качнулась. Схватилась за спинку кресла.
— Я не знала… Я не думала…
— Не думала. — Чирич повернулся к столу. — Именно поэтому погибли люди. Именно поэтому провалилась наша операция.
Он подошел к столу. Открыл нижний ящик. Достал что-то тяжелое, металлическое.
Револьвер.
Черный, массивный. Барабан на шесть патронов.
Чирич проверил барабан, щелкнул обратно. Положил револьвер на стол. Смотрел на него.
— Что ты собираешься делать? — прошептала Елена.
Два дня я просидел в квартире.
Не выходил. Не брился. Почти не ел.
Сидел у окна, смотрел на улицу. Люди ходили мимо, торговцы кричали у лотков, дети играли во дворе. Жизнь продолжалась.
Триумф.
Но я не чувствовал триумфа.
Чувствовал пустоту.
Два дня я ждал. Откладывал. Не знал почему.
Надо было пойти к Елене. Надо было увидеть ее. Сказать, что вернулся. Что все кончено. Что теперь мы можем…
Что?
Я не знал. Не думал дальше.
Просто сидел у окна и смотрел на улицу.
На третий день встал, побрился, надел чистую рубашку. Вышел из квартиры.
Утро. Солнце светило ярко. Жарко.
Шел по улицам Дорчола к дому Елены. Знакомый путь. Проходил его десятки раз. Знал каждый поворот, каждый двор.
Поднялся по лестнице на второй этаж. Остановился у двери ее квартиры.
Постучал.
В ответ тишина.
Постучал снова. Громче.
Никто не открывал.
Может, вышла. На рынок. В университет. Просто гуляет.
Я спустился вниз. У входа сидела хозяйка дома, старая женщина в черном платке. Она часто сидела там на скамейке, следила за входящими и выходящими людьми.
— Добрый день, — сказал я. — Елена Йованович дома?
Старуха подняла голову. Долго смотрела на меня. Лицо сморщенное, глаза тусклые.
— Вы ее знали? — спросила она.
Знали.
Прошедшее время.
Я замер.
— Что случилось?
Старуха покачала головой. Перекрестилась.
— Господи, какое несчастье. Такая молодая. Такая красивая.
— Что случилось? — повторил я громче.
Она вздохнула.
— Убили ее. Два дня назад. Вечером. Ограбление, говорят. На улице напали. Забрали кошелек, украшения. Застрелили.
Мир качнулся.
Я затаил дыхание.
— Где… где это было?
— У церкви Святого Марка. Возвращалась поздно, темно уже было. Нашли утром. — Старуха вытерла глаза концом платка. — Похоронили вчера. На Новом кладбище. Отец Милош отпевал.
Я не слышал больше ничего.
Отошел от скамейки. Пошел прочь. Не помнил куда.
Елена мертва.
Убита два дня назад.
В тот день, когда я вернулся из Шабаца.
Ограбление, сказала старуха. Напали на улице.
Нет.
Это не ограбление.
Я знал.
Это было убийство.
Целенаправленное. Хладнокровное.
Кто?
«Черная рука»?
Может быть. Если узнали, что она работала со мной. Если поняли, что я агент. Что она помогала мне.
Чирич. Дмитриевич. Кто-то из них.
Я шел по улице, не видя ничего вокруг. Люди расступались, смотрели на меня. Наверное, выражение моего лица было страшным.
Надо идти на кладбище. Увидеть могилу. Попрощаться.