Меткий стрелок. Том III

Глава 23

Воздух Москвы, в отличие от влажного и пронизывающего Петербурга, был сухим, теплым. Над головой, сквозь стеклянный потолок вокзала, пробивался бледный мартовский солнечный свет, окрашивая клубы паровозного пара в молочно-белые тона.

Едва проводники откинули лесенки вагонов и взяли под козырек, я первым спустился на перрон. Всю жизнь прожил в Москве, стоило поезду въехать в пригороды, в душе все заиграло, запело. Захотелось поскорее пройтись по улицам, вдохнуть атмосферу старой столицы. Но как говорится, расскажи Богу о своих планах…

Стоило мне оказаться на перроне, как навстречу шагнул импозантный модный мужчина лет пятидесяти. Его дорогое распахнутое пальто из черного драпа, под которым виднелся безупречный костюм-тройка, идеально сидел на крепкой, но не тучной фигуре. Лицо мужчины украшала аккуратная седая бородка — не та «лопата», которую я привык видеть в Питере, и без усов вразлет «а-ля Буденный» — очень небольшая, «фигурная». Глаза, живые и проницательные, с легкой усмешкой скользили по мне, словно уже оценивая и взвешивая. Позади мужчины, словно тени, стояли два чернявых парня, одетых дорого, в одинаковых котелках.

— Мы не представлены — произнес на почти чистом английском произнес «модник» — Но я позволил себе встретить вас, мистер Уайт. Разрешите представиться. Лазарь Соломонович Поляков, московский банкир.

Голос Полякова низким и бархатным, с легким, почти неуловимым акцентом, который, как мне показалось, намекал на южные корни.

— Мне сообщили, вы свободно говорите по-русски, — добавил он, приподнимая цилиндр.

— Интересно, а кто сообщил? — не скрывая удивления, спросил я, переходя на русский, хотя мне и было не по себе от того, что меня так быстро раскрыли.

— Об этом чуть позже. Прошу вас в мой экипаж.

Едва Поляков закончил фразу, как оба парня подскочили, забрали чемодан и попытались забрать саквояж. Не отдал. Там лежал мой верный Кольт Миротворец. Которым я «умиротворил» уже стольких… Вокзальные носильщики, опешив от такой наглости, попытались что-то сказать, но, увидев холодные взгляды парней, покорно отступили, лишь что-то бурча себе под нос.

Поляков… Что-то знакомое мелькнуло в моей памяти. Не он ли возглавлял целую династию промышленников и банкиров, чье имя было известно далеко за пределами России? Евреи, крестившиеся в православие, создали огромную империю, включавшую банки, железные дороги, промышленные предприятия. Это были люди нового времени, прагматичные, хваткие, их влияние было огромным, особенно здесь, в старой столице.

А Москва то бьет с носка! Эта мысль, словно молния, пронзила меня. Не успел выйти из поезда — уже взяли в оборот. Старая столица своим ритмом жизни выигрывала сто очков у высокомерного Питера с его парадными и поребриками. Там все было чопорно, размеренно, словно на параде. Здесь же — все иначе, резко, стремительно. Моя столь тщательно спланированная поездка «инкогнито» превратилась в пустышку.

Поколебавшись лишь мгновение, я решил принять правила игры. Сделав глубокий вдох, я шагнул вслед за Поляковым, направившись к выходу. Мы оказались на привокзальной площади, на которой бурлила толпа людей. Большое скопище народа наблюдалось вокруг… автомобиля.

— Разойдитесь! — крикнул один из парней, что нес мой чемодан. Зеваки нехотя расступились.

В центре толпы блестел на солнце тёмно-синий кузов двухместного автомобиля. Подошёл ближе и узнал по фотографиям: как в журналах «La Nature».

— Panhard-Levassor! — похвастался Поляков, хлопая ладонью по высоком колесу — Первый бензиновый экипаж Москвы. Мой.

Спереди — медный радиатор, решётка с узором в виде ромбов, по бокам — никелированные фонари. Кабины нет, руль тоже отсутствовал: вместо него торчала прямая ручка, похожая на рычаг паровой машины. Двигатель скрывался под коротким капотом, откуда шли медные трубки к бачку воды и к бензиновому резервуару.

— Нравится? — спросил Поляков, поглаживая блестящий лак. — Здесь четырёхтактный двигатель Даймлера на восемь лошадиных сил, карбюратор Сурльера. Цилиндры горизонтально расположены, сцепление дисковое, коробка передач с тремя скоростями. Едет до двадцати верст в час по шоссе. А на мостовой — чуть меньше, но всё равно быстрее любого рысака.

— Впечатляет, — признался я. — Неужели вы им сами управляете?

Банкир с гордостью расправил плечи:

— Да. Я не только купил его, но и выучился шофёрскому делу. Сам месье Панар приезжал из Парижа. Теперь каждый винт тут знаю. Хочу быть не просто богачом в экипаже, а хозяином своего хода.

Я провёл рукой по боковине. Лак был тёплый от мартовского солнца, латунь — холодная. Под кузовом виднелись массивные рессоры, смазанные густой жёлтой смазкой.

— А почему не наш, Фрезе? — спросил я. — Пишут, он уже серийно выпускает автомобили.

Поляков махнул рукой:

— Думал об этом, конечно. Я даже смотрел чертежи. Но у Фрезе вечная беда: карбюратор засоряется, бензин льётся неравномерно, мотор чихает, глохнет. Мастеровые жалуются, что каждый день чистить приходится. У меня нет времени на эти капризы. Французский, впрочем, тоже не без греха: за полгода дважды ломался — однажды лопнул патрубок водяного охлаждения, другой раз — треснул зуб шестерни в коробке. Но всё же он надежнее. И мастерская в Париже присылает детали очень быстро. Подумываю купить второй.

Он открыл боковую дверцу, которая была всего лишь низкой заслонкой, и показал внутренности. Сиденья обтянуты чёрной кожей, между ними — длинный рычаг для переключения передач, впереди — педали газа и тормоза. На полу — латунные планки, чтобы каблуки не скользили.

— Смотрите, — сказал он, садясь за руль. — Это ручка регулировки подачи бензина, тут гудок. Заводится снаружи кривым стартером. Повернёшь два раза — и мотор оживает. Но сначала надо разжечь трубку накаливания.

Ага… свечей зажигания у Панара нет. Приходится вручную. Чернявые помощники Полякова снова накричали на толпу, она подалась назад. Подогнали пролетку, погрузили туда мой чемодан и начали заводить машину. Одни крутил стартер, другой подняв капот, поджигал трубкой бензино-воздушную смесь.

Наконец, Панар завелся. Звук как у швейной машинки, только мощнее.

Народ загудел. Люди тянули шеи, кто-то крестился, кто-то смеялся. Мальчишка крикнул: «Воняет!» — и тут же получил подзатыльник от подошедшего городового.

Я сел рядом с Поляковым, чувствуя, как под ногами пружинит рама.

— И всё это на бензине? — спросил я. — Не на керосине?

— Только на бензине, чистом, французском, — ответил Поляков. — Я везу его бочонками из Гамбурга, через Петербург. В Москве такого чистого ещё не продают.

Он похлопал по капоту, и тот глухо отозвался.

— Через год-два, мистер Уайт, таких машин вокруг будет десятки. Может и сотни. А пока я — первый. Хочу, чтобы москвичи знали: Поляков умеет смотреть в будущее.

Я усмехнулся, глядя, как солнце играет на латунных фонарях:

— Будущее гремит и пахнет бензином. Интересно, что скажут извозчики.

Они стояли, словно завороженные, разглядывая чудо техники, невиданное на московских улицах. Запах бензина, едкий и непривычный, смешивался с более привычными ароматами лошадиного навоза и угольного дыма.

Поляков надел очки-консервы, нацепил краги.

— Сейчас ландо прогреется и поедем.

— Пока стоим, откройте секрет. Откуда вы узнали о моем приезде?

— В Москву? У меня прикормлен начальник секретного отделения генерал-губерноторской канцелярии Свиридов. Вы же бронировали люкс у Дюсо под своей фамилией? Сведения о таких бронях поступают Свиридову, а он за небольшую мзду передает мне эти записи, чтобы я знал о самых важных московских визитерах.

— Нет, я про свою поездку в Россию. Вы, наверняка, знали о моем приезде в страну.

— И даже был готов выехать к вам в столицу — Поляков подвигал рычажком «подсоса» — Но гора сама пришла к Магомету.

Лазарь засмеялся, погудел толпе.

— Дайте догадаюсь. У вас и в таможне с пограничниками есть свои люди?

— Так и есть. Все держится на связях. А я, словно тот паук в паутине — дергаю за ниточки.

Автомобиль, тяжело вздохнув, тронулся с места, оставляя за собой едкий шлейф бензинового дыма. С Каланчовской площади мы свернули на Краснопрудную улицу. Далее вырулили на Басманную.

— Мистер Уайт, — начал Поляков, его голос был теперь более серьезным. Видно, что поездкой он наслаждался, вел очень уверенно, хотя дергать за рычаг управления было не совсем удобно — Вы — один из самых богатых людей не только Соединенных Штатов, но и мира. Ваш приезд в Россию, пусть даже инкогнито, не может остаться без внимания.

— Ведь в Санкт-Петербурге удалось сохранить инкогнито! — пожал плечами я

— Охранка работает плохо, мистер Уайт. Но моя личная разведка намного лучше.

Поляков рассмеялся, его смех был сухим и коротким, т. к. пришлось гудеть телеге, что загораживала проезд. Это привело к тому, что испуганная лошадь понесла, но чем все закончилось осталось неясным — мы свернули на Мясницкую. Некоторое время за нами бежали пацаны. Они что-то кричали, но ветер относил их слова в сторону.

Поляков немного помялся, словно что-то скрывая, потом все же признался:

— К тому же я получил информацию от своих европейских партнеров.

— Морганы или Голдманы? — прямо спросил я, чувствуя, как игра становится все более опасной.

— Ротшильды, — коротко ответил Поляков. Он явно не хотел вдаваться в детали.

И тут же перевел разговор на другую тему.

— Зачем было приезжать тайно сначала в Санкт-Петербург, а затем в Москву?

— Приехал посмотреть страну, с которыми меня связывают семейные корни, — так же уклончиво ответил я, понимая, что не могу раскрывать свои истинные планы. Мои «корни», о которых я так много думал, сейчас казались лишь удобной отговоркой.

Поляков тут же сделал комплимент моему русскому языку, отметив его чистоту и правильность. Я лишь кивнул.

Машина ехала довольно быстро, далеко оторвавшись от пролетки с охраной и багажом. Запах бензина был вездесущим, он проникал в легкие, смешиваясь с более привычными запахами Москвы. Я смотрел по сторонам, пытаясь ухватить суть этого города. Высокие, разномастные здания, церкви с золотыми куполами, мостовые, вымощенные булыжником. Деревянные дома, тесно прижавшиеся друг к другу, перемежались с каменными особняками, украшенными лепниной. Улицы были широкими, но заполненными гужевым транспортом. Десятки извозчиков, запряженных лошадьми, сновали туда-сюда, создавая постоянный шум и гомон. Публика на мостовой была разномастная. Студенты в форменных шинелях, военные, крестьяне…

Все это было так не похоже на чопорный Петербург, с его строгой геометрией и европейским лоском. Здесь все было живым, шумным, ярким. От каждого дома, от каждого человека веяло какой-то особой энергией. Что удивляло меня, так это смесь древности и современности. Церкви, купола, старые дома — все это переплеталось с новомодными вывесками магазинов, с телефонными столбами, с электрическими фонарями. Город, словно гигантское существо, впитывал в себя все новое, не отвергая старого. Это был контраст, который впечатлял.

Поляков, прервав мои размышления, предложил остановиться в его особняке, а не в гостинице:

— У меня собственный дом на Тверском бульваре. Вышколеная прислуга, французский повар… К вашим услугам будет свой собственный экипаж.

— А что взамен?

— Хочу разобраться в феномене Юконского шерифа — опять засмеялся банкир. Какой веселый… — Вы же так молоды и уже так богаты. Я к своему первому миллиону шел тридцать лет!

Мнда… такому палец в рот не клади — откусит, мигом прожует и потребует новый. Что же делать?

— Я готов показать вам Москву, — продолжал убеждать меня Поляков. — Рассказать о тех проектах, которые тут есть. Вы же занимаетесь золотом? В моем банке кредитуется семья Гинцбургов. Они владеют приисками на Лене. Крупнейшие в Европе!

Лазарь начал с увлечением рассказывать о Лензолоте — своя гидроэлектростанция, электрофицированная железная дорога, по которой вывозят руду, телефоны, телеграфы… Разумеется, оказалось, что в товариществе совершенно случайно можно купить долю. Совсем не дорого. Полтора миллиона рублей.

И тут я понял, что повторяется нью-йорский сценарий. Поляков, как до этого Ротшильды с Рокфеллерами, хочет просто выдоить из меня деньги. Затянуть в свои схемы, использовать мои капиталы для своих амбиций, закрытия кассовых дыр. Прииски, наверняка, убыточные. Но это не трудно скрыть, козыряя объемами добычи. А еще там есть мина замедленного действия. Это работники. Расстрел которых случится в 1912-м году. А это в свою очередь сильно повлияет на революционные настроения в обществе. «Нет, такой хоккей нам не нужен».

Игра Полякова была слишком очевидной, и это меня раздражало. Я смотрел ему в глаза, чувствуя, как внутри меня поднимается старый, юконский протест. Точнее этот демарш против всевластия денег шел еще со времен Джексон-Хоула. Надо было ломать игру Полякова. Сразу, здесь. Иначе он включит меня в свою паучью сеть и все, буду дергаться на ниточке.

— А погода то замечательная! — я сощурился на яркое солнышко — И весенняя Москва красивая!

Мы как раз проезжали мимо Храма Христа Спасителя. В старой столице тоже был свой «Исаакий», может даже посолиднее Питерского собора.

— Да, город быстро развивается — покивал Поляков, продолжал опять про Лензолото. И снова я его оборвал.

— Может устроите мне эскурсию, не откладывая в долгий ящик? — поинтересовался я — Большой театр, Тверская… Может Новодевичий монастырь? Я бы посмотрел Ходынское поле. Говорят, там оставили парадные ларьки, с которых раздавали коронационные подарки.

Посмотрим, какой ты на прочность, — мысленно пронеслось у меня в голове.

— Это можно — банкир растерялся — Но только ехать совсем в другую сторону. У меня ограниченный запас бензина.

— Говорят, на коронации было много народу — продолжал я вгонять в ступор Лазаря — Но все прошло удачно, без проишествий.

— Солдат и жандармов нагнали — видимо не видимо. Везде стояло оцепление, губернатор наш, Великий князь Сергей Александрович, целую ночь не спал, готовил торжества. Говорят, было какое-то предупреждение о провокациях.

Я заулыбался. Сработала моя анонимная телеграмма.

— Ну так что же насчет экскурсии?

Поляков ответил взглядом уверенным, его губы растянулись в тонкой, едва заметной ответной улыбке. Он понял мой вызов.

— Можно и без Ходынки, раз туда далеко ехать…

— Разумеется, мистер Уайт, — наконец, произнес банкир. — Это можно устроить. Что хотите сначала посмотреть? Кремль, Тверскую?

— Хитровку — коротко ответил я.