Меткий стрелок. Том III

Глава 2

К Рождеству я заработал свой второй миллион. В основном на игорном зале, алкоголе и еде. Добыча еще больше упало, старатели с прииска начали переселяться в город. Одновременно, с почтой пришли хорошие новости. В Портленд прибыла «Дева». Первый миллион отправился в банк и теперь был в безопасности. Письмо Марго обрушило на меня тонну новостей и эмоций — «какое счастье, что золото найдено», «все испытания не зря», «наше совместное будущее — светлое, а станет еще ярче». Кругосветные путешествия, переезд в столицу — все теперь возможно. Марго фонтанировала идеями и фантазиями.

Но главная новость содержалась в конце письма. Там, где невеста переходила к деловым вопросам. Маргарет написала, что, следуя моему совету (и рекомендациями мистера Дэвиса), купила контрольный пакет акций банка «Восточный Орегон». Двести тысяч долларов было потрачено на это. Остальные деньги из первого миллиона, что мы отправили с «Девой» золотом — были вложены и оформлены, как увеличение уставного капитала банка. Мистер Дэвис, ее адвокат, стал временным директором банка, пока все формальности не будут улажены. А сама Марго теперь работала в офисе. Каждый день! Следила за передачей дел, чтобы старые владельцы не увели ключевых клиентов. Она писала, что это «удивительно интересно», совсем не похоже на скучные дела с поместьем, и что она «учится на лету». И даже собирается получить профессию аудитора.

Я отложил письмо, почувствовав прилив удовлетворения. Купить банк… Моя идея оказалась не такой уж безумной. Это давало нам базу. Легальную, прочную. Свои финансовые потоки, свое хранилище для золота. И главное — Марго. Она была в деле. Не просто ждала меня в Портленде, а участвовала, вкладывалась, училась. Это укрепляло наши отношения больше, чем сотни признаний в любви. Это было… партнерство. Страсть в браке проходит. А партнерство и общие планы остаются.

С мысли о партнерстве, я переключился на Гуггенхаймов. У меня теперь есть серьезные враги. А значит, и у Марго тоже. Попытка Беникса закрыть прииск через Огилви провалилась. Моя хитрость с векселями сработала. А поджог их дома… Это было моим ответом. Жестким, не совсем законным, но понятным на Фронтире. Они угрожали мне, пытались выдавить из Доусона — я показал, что тоже умею играть в их игры. Только ставки у меня были другие.

Я вспомнил Беникса. Его лицо, его холодный взгляд. Его угрозы. Мое решение поджечь их дом было импульсивным, но, как мне кажется, правильным. И совесть осталась чиста — я запретил Картеру подпирать двери. Хотя он предлагал. Но это было мое главное условие. Никто не должен погибнуть.

Ночью, когда все спали, Картер и его люди сделали свое дело. Огонь вспыхнул быстро. Люди Гуггенхаймов, проснувшись от запаха дыма, смогли выбраться. Все спаслись. Но остались без всего. Дом сгорел дотла. Оборудование, привезенное с собой — тоже оказалось уничтожено. Уоррен Беникс «плясал» на снегу в ночной рубахе, его лицо было перекошено от ярости и бессилия. Он кричал, проклинал меня. Я видел его издалека, стоя в толпе. Что он ожидал? Что его угрозы останутся без ответа? Поджог был сделан мастерски. Картер знал свое дело. Полиция, вызванная на место, ходила кругами, но ничего не нашла. Ни улик, ни свидетелей. Сотрудникам Гуггенхаймера, этим могущественным финансистам, этим воротилам Уолл-стрит, пришлось на последние наличные деньги, что у них оставались, купить одежду, припасы и упряжки, чтобы убраться из Доусона. Они уехали.

Временное отступление, конечно. Такие, как они, не сдаются. Но на какое-то время они исчезли с горизонта.

Воспоминание о лице Беникса, искаженном яростью и бессилием, исчезло. Я вернулся к письму Маргарет. Банк… Теперь его надо защищать от биржевых атак, попыток устроить панику вкладчиков. А значит, надо писать невесте новое письмо, предупреждать про Гуггенхаймов. Невеста не порадуется. Мистер Дэвис — я даже не сомневался, что Марго делится с ним всеми юконскими новостями — тоже.

Раздался стук в дверь.

— Войдите.

На пороге стоял Артур. Его лицо светилось. Он выглядел повзрослевшим, крепким. Зимний холод и тяжелый труд Доусона изменили его, закалили.

— Дядя Итон! — воскликнул он, едва переступив порог. — Вы закончили с корреспонденцией?

— Закончил, — ответил я, убирая письма в ящик стола и запирая их на ключ. — Что там у тебя?

— Все готово! — Артур буквально подпрыгивал на месте. — Кузьма с парнями елку нарядили! Джозайя сварил пунш! Я даже пару бутылок шампанского из твоих запасов достал! Можно?

Как только открылся перевал Чилкут в Доусон пошли «караваны» индейских упряжек. Везли все. Сушеные фрукты и овощи, элитный алкоголь, шоколад и конфеты, сгущеное молоко, коф и чай. У нас появились зеркала, напольные часы, книги и журналы. Я даже подумывал открыть в Доусоне публичную библиотеку. Останавливал только дефицит жилья. Хоть и заработала вторая лесопилка Аляскинской компании, но досок для строительства все-равно не хватало — главной головной болью по-прежнему оставалась сильная перенаселенность. А ведь за перевалом весны ждало еще пара десятков тысяч старателей. И многие тоже с семьями, детьми. Страшно подумать, что тут будет после вскрытия рек и начала навигации.

— Можно, — улыбнулся я. Рождество. В Доусоне. Это было… необычно.

— Отлично! — Артур схватил меня за руку. — Пойдем! Все ждут!

Мы спустились вниз, в салун. «Северный Мамонт» был полон народу. Но сегодня не было обычного шума и ругани. Люди стояли у большой ели, которую привезли из леса и установили посреди зала. Она была не слишком пышной, но украшена самодельными игрушками, лентами, и… свечами. Десятками маленьких свечей, прикрепленных к веткам. Рядом стояли ведра с водой. Не дай бог полыхнет. Что делает пожар с деревянными зданиями мы недавно все наблюдали на примере с Гуггенхаймами.

Я замер. Атмосфера была самая рождественская из всех возможных.

Кузьма подошел ко мне, держа в руках горящую лучину.

— Мистер Итон, — сказал он, его лицо сияло. — Благословите.

Я колебался. Риск…

— Давайте, — сказал я наконец. — Аккуратно.

Кузьма начал зажигать свечи. Одну за другой. Пламя вспыхивало, освещая лица людей, отражаясь в их глазах. Зал наполнился мягким, трепещущим светом и запахом хвои и горячего воска. Это было красиво. Почти волшебно.

Когда все свечи были зажжены, зазвучала музыка. Не расстроенное пианино, а… скрипка. Кто-то из старателей оказался неплохим музыкантом. И начали петь гимны. Русские, американцы, индейцы — все вместе. Про Рождество. Про мир. Про добро.

Артур подбежал ко мне с бутылкой шампанского. Открыл ее с тихим хлопком. Пена полилась через край. Он налил мне, себе, Джозайе, Кузьме, Ивану…

Мы подняли кружки.

— За Доусон! — провозгласил я. — За всех нас! С Рождеством!

Крики, тосты, смех. Праздник набирал обороты. Я стоял в центре своего города, среди своих людей, и чувствовал… тепло. Не только от костров и свечей, но и от этих людей. От этого места.

На следующий день, когда утро сменилось промозглым, ветреным днем, Доусон готовился к новому событию. Первому официальному матчу юконской хоккейной лиги. Идея, которую я вбросил, неожиданно быстро прижилась. Люди истосковались по зрелищам, по азарту, по физической разрядке. И желательно такой, которая не связана с тяжелым трудом на прииске.

Кузьма со староверами расчистили участок реки подо льдом — метров шестьдесят в длину и тридцать в ширину. Это была наша «арена». Руди-кузнец сработал на совесть — несколько десятков пар коньков, выкованных им, уже опробовали и признали годными. Столяры сколотили ворота, натянули на них сети. Появились деревянные трибуны и даже небольшой сруб для «погреться». Примитивно, но функционально.

Команды тоже не подкачали. Сошлись «Старообрядцы» против «Старателей». Выбор был очевиден. Староверы — крепкие, выносливые, привыкшие к тяжелому труду и холоду. Старатели — сборная солянка из разных типов, кто покрепче да понаглее. Коньков было мало, так что играли посменно, с переодеваниями, по семь человек с каждой стороны, включая вратаря.

Я, как инициатор и главный организатор, взял на себя роль судьи. Надел белую повязку на рукав. В руке — деревянные свисток, что мне сделал Иван. Он, собственно, и возглавил команду староверов. Старатели выбрали своим капитаном Олафа. А еще я прихватил с собой крепкую деревянную палку — разнимать драки. Знал, что без них не обойдется.

Народ собрался похмельный, но веселый. Жители постепенно заполнили трибуны и начал требовать начало — термометр упал уже ниже тридцати градусов по Цельсию и было мягко сказать, холодно. Я свистнул и матч начался. Сразу же — столкновение. Старатели, более агрессивные, бросились вперед. Староверы — более организованные, но немного неуклюжие на коньках — держали оборону. Шайба — деревянный кругляш, сделанный столярами — летала по площадке. Визг, крики, удары клюшками, тоже самодельными, грубыми.

Игра была жесткой. Толкались, падали, спотыкались. Клюшками попадали по ногам, рукам, голове. Было несколько неспециальных ударов в пах. Все правила вбитые на тренировках, были тут же позабыты. Уже на второй минуте — первая стычка. Двое старателей и один старовер схлестнулись у ворот. Я тут же рванул туда, свистком, палкой — разнимать. Соперничающие команды тоже. Началась свалка.

— Стоять! — орал я. — Драки запрещены! По одной минуте каждому!

Но кто меня тут слушал? Толпа зрителей на берегу, на трибунах из бревен, орала, болела за своих. Эмоции били через край.

Затем — еще одна драка. На этот раз между Иваном и Олафом. Два медведя на льду! Хорошо, что не стали махаться, сразу вошли в клинч и упали на лед. Поди поборись на коньках! Я не пытался растащить, навалился сверху, заорал:

— Олаф! Иван! Вы чего⁈ Это же просто игра! Прекращайте. Сейчас же!

Разнял с трудом. Оба получили по две минуты штрафа. Потом сидели в сугробе рядом, тяжело дыша, мрачно глядя друг на друга.

Матч продолжился. Азарт, шум, энергия. Это было именно то, что нужно этому городу. Я посмотрел на часы, свистнул перерыв. Счет был два два, чья возьмет было не очень ясно — играли команды одинаково плохо.

Пока народ разогревался выпивкой на свежем воздухе, а хоккеисты переводили дух, на берегу, среди зрителей, возникла небольшая суматоха. Вперед протолкался вперед человек в черной рясе под полушубком, с длинной седой бородой. Незнакомый. Видимо, кто-то из новых священников, что прибыли с последними партиями старателей.

Его лицо выражало шок и… негодование. Я подошел ближе, кивнул, подзывая к себе, Кузьму.

— Что это⁈ — воскликнул поп — Что за богопротивное действо⁈

Староверы на льду и на берегу замерли. Узнали своего.

— Это… игра! — вежливо пояснил я. — Называется канадский хоккей!

— Игра⁈ — священник едва не задыхался. — Игра с палками⁈ На льду⁈ В рождественский пост⁈ Это же… это сатанинский грех! Это противно вере!

Он начал креститься, громко, истово, обращаясь к единоверцам:

— Братья! Что вы делаете⁈ Отойдите от этого бесовства! Немедленно! Это соблазн! Уйдем отсюда, немедленно!

Староверы возле кромки льда выглядели растерянными. Иван, только что вышедший со штрафной скамейки, подъехал к нам.

— Отче! — сказал он, пытаясь говорить почтительно. — Это… это просто игра. Чтобы дух поднять, размяться. Сидим сиднем по домам…

— Дух⁈ — священник был неумолим. — В церкви дух надо возвышать, а не здесь. Я увожу вас! Всех! Идите по домам. Каждый десять раз должен прочитать Отче нас и двадцать второй Псалом!

Он направился к староверам, жестами призывая их уходить. Те колебались, но подчиняясь его авторитету, начали снимать коньки.

Матч, считай, сорван. Ох, разгоряченные зрители нам всем сейчас пропишут. Народ в Доусоне резкий, больше всего может достаться как раз попу. А за него впишутся прихожане и начнется… Хоккей заканчивается, начинается русский национальный «спорт» — стенка на стенку. Я прошептал Кузьме на ухо:

— Отвлеки его хоть чем!

Тот поняв, что от него требуется, подошел к священнику.

— Отче Михаил! — пробасил он, стараясь казаться дружелюбным. — Не горячитесь! Мы тут… отмечаем праздники! Вон — он показал на трибуны, где уже начали рядом, на столах выставлять бутылки с виски и самодельные закуски. — Все накрыто! Пунш, мясо, рыба. Все для вас! Есть и скоромное!

Священник остановился. Посмотрел на стол, на еду, на бочки. В глазах его что-то дрогнуло. Да он просто голоден!

— Братии надо бы сменить одежку, пойдемте, я пока вас угощу.

Священник колебался. Староверы, услышав про угощение, тоже притормозили.

— Ладно… — сказал священник. — Посмотрим, что вам бог послал.

— Пунш, отче? — Джозайя поднес священнику бокал — Горячий, согревающий!

— Нет! — священник отмахнулся. — Грех! Пост идет!

— Тогда… виски? — Кузьма подмигнул мне. — Самое лучшее!

Священник посмотрел на бутылку в руках бригадира, тяжело вздохнул.

— Просто согреться! — нажал Кузьма — Это не грех!

Священник взял стакан, понюхал. Выпил. Крякнул. Его глаза подобрели. Я сделал знак старообрядческой команде, чтобы они не торопились снимать коньки.

— Хорошо… — пробормотал Михаил. — Крепко только.

Кузьма тут же поднес импровизированный бутерброд закусить — хлеб, слабосоленый лосось…

Налил еще. И себе тоже. Чокнулись, выпили залпом.

Староверы, видя, что их пастырь занят, начали по одному возвращаться на лед.

Через полчаса священник уже сидел у стола, опьяневший, с расстегнутым воротом шубы, что-то невнятно бормоча про грехи и искушения. Он уже не в состоянии был никого увести — его самого явно придется тащить волоком.

Я подошел к нему.

— Как вы, батюшка? Все ли ладно?

— Хорошо… — промямлил он, пытаясь поднять голову. — Виски… хорошее… А игра…

Он махнул рукой.

— Играйте… Только тихо. Грех конечно. Но оно все грех. Еще со времен изгнания Адама и Евы из рая.

Я улыбнулся. Еще одна победа. Временная, но победа.

Свистнул в свисток.

— Продолжаем!

Староверы и Старатели с новыми силами бросились в бой. Под радостные крики зрителей хоккей продолжился. Отдохнувшие команды буквально обрели второе дыхание. Игра стала резче, появились даже попытки выйти на какие-то комбинации. Первую же попытку снова подраться я мигом пресек. Пара ударов по головам — игра мигом продолжается.

Бить хоккеистов палкой — я не боялся. Все играли в теплых шапках, зимних парках, считай и защитной амуниции не нужно. Впрочем, для вратарей мы успели сделать маски и ракушки. Они стояла на воротах в толстых тулупах — ни одна шайба не пробьет. Беда была одна. В масках были столько узкие прорези, что мало что было видно.

Команды шли ноздря в ноздрю. Стоило забить Староверам, как тут же Олаф вколотил шайбу между ног вратарю. Три три.

Увы, под конец матча Старатели вышли вперед — приноровились бросать в створ ворот издалека, не вступая в силовое противоборство. Когда время игры закончилось, счет был семь три.

Я свистнул закончить матч, упал спиной в сугроб. Потом сел, вытер лицо снегом. Отбитые колени болели, легкие горели словно угольная топка «Северной Девы». Я смотрел на празднующих людей, на братающихся староверов и старателей и понимал — этот город не просто место, где добывают золото. Это место, где люди пытаются построить новую жизнь. На краю света. Со всеми ее радостями, горестями, грехами и… надеждами.