Меткий стрелок. Том II

Глава 5

«Дева» медленно рассекала свинцовые воды, приближаясь к виднеющемуся на горизонте поселению. Очередному. На сей раз мы опять шли под парусами и я снова решил попрактиковаться в судовождении. Сам встал за штурвал. Финнеган принялся давать советы, потом указал на поселок трубкой:

— Русская Миссия, Итон. Так на картах значится. Говорят, русские тут до сих пор живут. Только странные какие-то. Торговый пост здесь был, Российско-американской компании, еще до продажи Аляски.

— А что за продажа? — поинтересовался вертевшийся рядом Артур

— Чему тебя учили в школе? — удивился я — Российская империя продала продала местные земли Штатам. За семь с небольшим миллионов долларов.

— Огромные деньги!

Я горько засмеялся. Тут только одного золота добудут полторы тысячи тонн. Это в десять раз больше, чем продажная цена. А еще нефть, пушнина… Но ничего говорить не стал промолчал. Только вот Артур затыкаться не хотел.

— А почему ты смеешься, дядя Итон?

— Сдается мне, что русские продешевили. Впрочем, у них не было особого выбора.

— Их тут было слишком мало — вздохнул капитан — Такие земли парой тысяч переселенцев не освоишь…

— Содержать дорого — покивал я — Дохода никакого, а еще после Крымской войны нет денег в бюджете и нужны союзники против Британии.

Мы уже совсем близко подошли к берегу, я взял бинокль. Поселок оказался на удивление большим. Множество деревянных домов, рубленых, крепких, хоть и почерневших от времени и непогоды. Над ними, на небольшом холме, возвышалась церковь — тоже деревянная, с луковичным куполом, увенчанным восьмиконечным крестом. Не православным, который я привык видеть в России будущего, а старообрядческим. Это сразу бросилось в глаза и заставило насторожиться. Странные русские… может, они и есть?

По мере приближения к причалу, картина становилась яснее и… тревожнее. На берегу виднелась какая-то суматоха. Несколько лодок были небрежно вытащены на гальку, часть из них — перевернуты. Люди метались, раздавались крики.

— Что там у них за веселье? — пробормотал Финнеган, щурясь.

«Веселье» оказалось весьма своеобразным. Когда «Дева» осторожно причалила к дощатому, видавшему виды пирсу, я увидел его. Огромный, косматый, бородатый мужик, ростом под два метра, в распахнутой на груди рубахе и простых портах, носился по берегу, размахивая здоровенной оглоблей. Его рык перекрывал все остальные звуки. За ним с воплями разбегались какие-то люди, судя по одежде — местные индейцы или метисы. Несколько тел уже неподвижно лежали на земле.

На самом причале, сбившись в кучку, стояли женщины в платках и длинных юбках, прижимая к себе испуганных детей. Рядом с ними — пожилой священник в темной рясе, с длинной седой бородой, сжимавший в руках большой деревянный крест. Его лицо выражало отчаяние.

— Help us! Please, help! — закричала одна из женщин, увидев нас. Английский у нее был ломаный, с сильным акцентом, но мольбу в голосе нельзя было не понять. — Kuzma… mad! Kill everyone!

Косматый гигант, очевидно, тот самый Кузьма, тем временем раскидал последних сопротивлявшихся местных мужиков. Те, кто еще мог двигаться, спасались бегством.Кто-то даже бросился в реку. А косматый стоял посреди берега, тяжело дыша, глаза его были налиты кровью, безумные. Оглобля в его руках выглядела спичкой. А еще Кузьма был мертвецки пьян. Это было видно даже с палубы.

— Оружие убрать! — скомандовал я, увидев, что банноки вытащили из трюма винтовки. — Никакой стрельбы!

Финнеган вопросительно посмотрел на меня, но промолчал. Я быстро огляделся. В углу палубы, среди снастей, лежала старая рыболовная сеть. То, что нужно.

— Дайте-ка сюда!

Схватив сеть, я перемахнул через борт на причал. Кузьма меня заметил, заревел и, качаясь, двинулся в мою сторону, волоча за собой оглоблю. Священник и женщины в ужасе отпрянули.

Я не стал ждать, пока он приблизится. Развернувшись спиной к Кузьме, я сделал вид, что собираюсь спрыгнуть обратно на судно, но в последний момент резко обернулся и, широко размахнувшись, накинул сеть ему на голову.

Гигант взревел еще громче, запутался, начал барахтаться, пытаясь освободиться. Оглобля выпала из его рук.

— Парни, ко мне! — крикнул я своим.

Сокол, Медведь и Ноко, вместе с парой матросов, уже были наготове. Они мигом спрыгнули на берег и, пока Кузьма, ослепленный и разъяренный, пытался сорвать с себя сеть, навалились на него со всех сторон. Повалить такого медведя было непросто, даже впятером. Он отбивался с невероятной силой, рычал, как раненый зверь. Но сеть сделала свое дело — в конце концов, мы общими усилиями завалили его на землю и крепко связали веревками, которые принесли матросы. Кузьма еще некоторое время бился, хрипел, потом обессилел и затих, лишь тяжело дыша и вращая налитыми кровью глазами.

Священник подошел ко мне, низко поклонился. Его руки дрожали.

— Спаси Господи! Благодарю тебя от всего сердца!

Местные подхватили Кузьму, утащили его куда-то. Я кивнул священнику в сторону пирса, мы отошли.

— Меня зовут Итон Уайт — по-русски произнес я — Негоциант из Портленда.

Просто обзываться банальным торговцем не хотелось.

— Откуда знаешь русский язык? — удивился священник, тоже представился — Отец Леонтий меня зовут. Я местный пастырь. Уайт… Фамилия то не не русская! Но говоришь ты по-нашему чисто. Откуда же ты, чадо? Не из беглых ли каторжан?

— Нет, отче, — я усмехнулся. — Я потомок русских переселенцев. Мои предки еще в начале века осели в Калифорнии, в Форт-Россе. Слыхали про такой?

Лицо священника просияло.

— Форт-Росс! Как же не слыхать! Земля русская, хоть и под чужой пятой теперь… Значит, ты наш, из поповцев?

Это он про старообрядческую общину?

— Родители погибли, когда я был в отрочестве. Воспитывала американская семья. Только что и знаю… — я перекрестился двоеперстно справа налево. Чем очень обрадовал Леонтия, тот аж приобнял меня.

— Есть в тебе дух наш древний! А молитвы выучишь. Я и помогу.

— Помогите прямо сейчас. Что у вас тут творится?

Священник тяжело вздохнул:

— Этот Кузьма, наш бывший староста… у него запой уже пятый день. Совсем озверел, никого не слушает. Мы уж и так, и эдак… Никак с ним сладить не могли. Всех мужиков наших побил, индейцам тоже синяков наставил.

— Что же он так пьет сильно?

— По зиме семья у него угорела в избе, когда был на охоте. Жена и трое деток. С тех пор не в себе.

— Дай Бог отойдет…

— А пойдем ко мне! — священник взял меня под руку. — Откушаешь с нами, чем Бог послал. Матушка моя, Агафья Лукинична, будет рада гостю. Да и рассказать тебе надо многое. Ты уж извини нас за этот срам с Кузьмой… Бедовый он.

Дом священника, отца Леонтия, как он представился, стоял чуть поодаль от причала, на небольшом пригорке, рядом с церковью. Крепкий, рубленый, с резными наличниками на окнах, он выглядел ухоженным и основательным. Внутри было чисто, пахло свежеиспеченным хлебом и какими-то травами. На стенах — образа в тяжелых окладах, под ними — вышитые рушники. Посреди комнаты — большой стол, покрытый домотканой скатертью.

Матушка Агафья Лукинична оказалась полной, румяной женщиной лет пятидесяти, с добрыми, немного усталыми глазами. Она встретила меня поклоном, попотчевала квасом, усадила за стол. Пока она хлопотала у печи, отец Леонтий начал свой рассказ.

Поселок Русская Миссия, или, как его называли местные, Ново-Архангельское, был основан еще в начале века Российско-Американской компанией как торговый пост для скупки пушнины у местных племен. После продажи Аляски американцам, компания ушла, но часть русских поселенцев, в основном староверы, не пожелавшие возвращаться в Россию, где их ждали гонения, остались здесь. Они жили обособленно, сохраняя свои традиции, веру, язык. Власти — сначала русские, потом американские — про них почти забыли. Жили своим трудом — охотой, рыбалкой, огородничеством. Торговали понемногу с заезжими коммерсантами да индейцами. Священники пытались обратить в свою веру местных, но не очень успешно. Нет, кое-кто перешел, но продолжал поклоняться разным духам, слушать шаманов.

— Трудно нам здесь, Итон, — вздыхал отец Леонтий. — Народ разбредается, молодежь тянется к соблазнам мира. Старики уходят, а новых рождается мало. Да и власти американские нас не жалуют. Мы для них — чужие, непонятные.

Я слушал его, и в душе росло странное чувство. Эти люди, заброшенные на край света, забытые своей родиной, сумели сохранить себя, свою веру, свою русскость. В их жизни было что-то настоящее, нетронутое цивилизацией.

На столе появились щи из свежей капусты, пироги с рыбой, соленые грибы, моченая брусника. Простая, но невероятно вкусная еда. Мы ели, разговаривали.

После обеда священник повел меня в церковь. Небольшая, но очень уютная, она была построена руками самих поселенцев. Иконостас был старинный, иконы — темные, намоленные. Отец Леонтий зажег свечи, и их неровный свет озарил лики святых.

— Вот, — он указал на икону Спаса. — Перед ней еще мой дед молился, когда сюда пришел. Она нас хранит.

Я постоял немного, глядя на древние образа, чувствуя, как на душе становится спокойнее. Потом достал из кармана свой небольшой кошелек. Денег у меня после всех приключений оставалось не так много, но я вынул оттуда пятьдесят долларов — почти все, что было наличными — и положил их на блюдо для пожертвований.

— На храм, отче. Чем могу.

Отец Леонтий прослезился.

— Спаси тебя Бог, Итон. Ты истинно наш человек. Давно уж мы такой щедрости не видели.

Я подумал — а не отдать ли Леонтию найденные иконы? Но сначала решил спросить:

— Я видел в поселке Андреевский разрушенную церковь…

— Это никонианская! — тут же ответил священник — Еще по прошлому году, пропал тамошний поп, то ли волки съели, то ли медведь заломал… А может и утонул. Мерзкий был пастырь! Склонял наших в никонианство, помянать не стали. Хотя грех, конечно, все живой человек.

Отдавать иконы я передумал. Двести сорок с лишним лет прошло, а раскол в православии живее всех живых.

Вечером, когда я уже собирался возвращаться на «Деву», отец Леонтий познакомил меня со старостой поселка, Семеном Никитичем, и еще несколькими уважаемыми стариками. Они приняли меня настороженно, но когда отец Леонтий рассказал, что я «свой, из староверов, да еще и правильно крещусь», лед тронулся. Мы сидели в доме старосты, пили чай из самовара с медом и сушками, вели неспешную беседу о жизни, о вере, о судьбах России.

Эти люди поразили меня. Суровые, немногословные, они обладали внутренней силой и достоинством. Их лица, обветренные, изрезанные морщинами, обладали каким-то внутренним светом. Они были чистоплотны, их дома и дворы сияли чистотой, несмотря на скудость быта. А женщины… Женщины здесь были красивы какой-то особой, северной красотой. Высокие, статные, с ясными глазами и гордой осанкой. Боже мой, какие толстые косы у девушек! Смотрели прямо, не опуская взгляда.

Я решил остаться в Русской Миссии еще на день. Что-то притягивало меня к этому месту, к этим людям. Возможно, это было то самое «русское», по которому я, сам того не осознавая, тосковал.

На следующий день протрезвевший Кузьма пришел ко мне на «Деву» с повинной. Огромный, все еще немного помятый, он выглядел виноватым, как нашкодивший щенок.

— Прости, Итон, — пробасил он, неуклюже кланяясь. — Бес попутал, не помню ничего… Стыдно-то как… Говорят, ты меня от смертоубийства спас. Должник я твой теперь по гроб жизни. Чем могу служить?

Он смотрел на меня своими ясными, теперь уже осмысленными голубыми глазами, и я видел в нем не пьяного дебошира, а могучего, хоть и непутевого, русского мужика. И тут мне в голову пришла идея.

— А созови ка местных. Речь у меня для них есть!

Я прогулялся по деревне, зашел в местный лабаз, посмотреть товары. За прилавком сидел низкий человек с медвежьей бородой и большой проплешиной на голове. Одет он был в расшитую рубаху, подпоясанную ремнем. И он уже знал, что я русский, обратился ко мне на родном языке:

— Что-нибудь определенное ищите?

Я потрогал связки вяленой чавычи и полоски оленьей кожи, что свисали с потолка, посмотрел на ассортимент на прилавке. Патроны в пачках, порох, жестянки с чаем и кофе, всякая бакалея и ткани в рулонах. Меня беспокоило то, что у нас в команде не было доктора. И с лекарствами тоже было негусто. А что если кто-то заболеет? Например, Артур! А я за него отвечаю.

— Мне бы медикаменты какие, микстуры. От простуды.

— Такое не держим — пожал плечами торговец — Хотя…

Бородач встал и достал с нижней полки плетёную корзинку.

— Вот, например. Медвежий жир с морошкой. Очень хорошо помогает от жара, грудной жабы и кашля. Есть ещё чай из хвои. Капитан с форта Юкон говорит, что он в нём зубной гниль вылечил. А может, просто перестал жевать табак.

Мнда… в 19-м веке лучше не болеть. Иначе придется лечиться чаем. Я увидел в окно, что народ начинает собираться возле дома старосты, поблагодарил торговца, вышел на улицу.

Послушать меня пришли не только мужчины, но и женщины. Были в толпе и дети со стариками.

— Меня зовут Итон Уайт! — начал я громко, стараясь чтобы услышали все. — Я иду на Север, строить новый поселок и лесопилку. Мне нужны работники. Крепкие, умелые, непьющие. Работа на год. Плачу сто долларов в месяц, плюс кормежка за мой счет. Контракт подпишем официальный, бумажный. Отец Леонтий заверит. Кто хочет заработать и не боится трудностей — будьте готовы завтра к утру. Пойдете на своих лодках, моя «Дева» возьмет вас на буксир.

Мужики загудели, зашептались. Сто долларов в месяц — это были большие деньги по здешним меркам. Да еще и кормежка. Но и работа, видимо, предстояла нелегкая.

— А что за поселок, барин? — крикнул кто-то из толпы. — Где строить-то будем?

— Далеко, на Юконе, — ответил я. — Там, где с Клондайком сливается река. Места дикие, но богатые. Леса много, зверья, рыбы. Работы хватит на всех. А потом, может, и золотишко найдем.

Последние слова я произнес как бы невзначай, но они возымели свое действие. Глаза у многих загорелись. Золото… Магическое слово.

К вечеру у меня был список из двадцати двух человек, готовых отправиться со мной. Включая Кузьму. Я даже не удивился. Вот надо человеку поменять обстановку. Сам понимает, что сопьется. Я взял с него слово — зарок не пить в течение года. Мы даже составили специальный договор, где за нарушение этого зарока полагался большой штраф — удержание трехмесячной зарплаты. Кузьма подписал, не раздумывая. Мужики, видя его решимость и мою к нему доверие, выбрали его своим старшим, бригадиром.

На следующее утро, когда «Дева» отчаливала от причала Русской Миссии, за ней на буксире тянулась целая флотилия из пяти больших лодок, груженых людьми, их немногочисленным скарбом и припасами. Провожать нас вышел весь поселок. Отец Леонтий благословил нас в дорогу.

Я стоял на палубе, глядя на удаляющийся берег, и чувствовал, что этот странный, затерянный на краю земли русский островок дал мне нечто большее, чем просто рабочих для строительства города золотодобытчиков.