Меткий стрелок. Том II

Глава 3

После черной полосы, как это часто бывает, наступила белая. По крайней мере, так казалось в первые дни после выхода из Ванкувера. Фортуна, потрепавшая нас штормом и ремонтом, словно решила дать передышку. Океан успокоился, тяжелая зыбь постепенно сменилась ровной, длинной волной, а попутный ветер, как по заказу, стал нашим верным спутником. Он дул ровно, сильно, наполняя паруса «Северной Девы», и Финнеган, решив экономить драгоценный уголь, приказал идти под парусами, лишь изредка подключая паровую машину для маневров или в штиль.

Шхуна шла уверенно, рассекая темно-синюю воду. Скорость была невысокой, узлов пять-шесть, не больше, но зато устойчивой. Мы плыли на север, держась относительно недалеко от причудливо изрезанной береговой линии Британской Колумбии, мимо бесчисленных островов, покрытых густым, темным лесом, скалистых мысов и глубоких фьордов. Погода радовала — солнце часто проглядывало сквозь облака, воздух был свежим, бодрящим, хоть и прохладным. Весна здесь, на севере, только-только вступала в свои права.

Жизнь на борту вошла в свою колею. Команда несла вахты, драила палубу, проверяла такелаж под зорким оком боцмана Фогеля. Механик Бент колдовал в машинном отделении, поддерживая паровую машину в боевой готовности. Кок Чэнь радовал нас незамысловатой, но сытной морской кухней, щедро сдабривая ее остатками копченой кабанятины, которую мы добыли под Ванкувером. Артур, прощенный, но не забывший своего проступка, старательно исполнял обязанности юнги — натирал медяшки, помогал на камбузе, учился вязать морские узлы под руководством матросов и с восторгом слушал морские байки в кубрике. Похоже, он нашел свое место в этом мужском мире, и даже суровый боцман иногда по-отечески трепал его по вихрастой голове.

Мои «мексиканцы» — Сокол, Медведь и Ноко — тоже осваивались. Морская болезнь отступила, и они проводили большую часть времени на палубе, помогая команде или просто молча наблюдая за морем и проплывающими мимо берегами. Их индейская выдержка и способность быстро адаптироваться вызывали уважение у бывалых моряков. Особенно когда парни, взяв у кока леску и крючки, наловили свежей трески и палтуса к ужину. Рыбачили мы и сетями, которые я предусмотрительно купил еще в Портленде. Улов был не всегда богатым, но свежая рыба была отличным дополнением к каше, солонине и консервам.

Я же понемногу приходил в себя после ремонта и финансовых передряг. Плечо окончательно зажило, хотя правая рука все еще была слабой и не до конца послушной. Я старался больше двигаться, помогал команде по мере сил, делал упражнения, которые показал доктор Стэнли. И, конечно, много думал, разглядывал карту. Моя стартовая позиция — это вовсе не будущий Доусон. Это Сороковая миля — посёлок со старателями на слиянии реки Фортимайл и Юкона. Там я найду своих первых единомышленников. Или не найду. А еще, судя по тому, что я узнал в Ванкувере, там базируется офис Северо-Западной конной полиции, есть протестантская церковь, и самое важное — в Сороковой миле сидит канадский комиссар по золоту. Именно он занимается регистрацией участков золотодобычи по всему Юкону, Клондайку и далее. Ключевой чиновник в моих планах.

Мы шли на север вдоль так называемого Внутреннего прохода — лабиринта проливов и островов. Пейзажи были суровыми и величественными. Скалистые берега, покрытые густым хвойным лесом, поднимались прямо из воды. Вершины гор, даже здесь, на юге Аляски, были покрыты снегом. Иногда мы видели небольшие рыбацкие поселки или одинокие фактории, прилепившиеся к берегу. Жизнь здесь была трудной, зависящей от моря и капризов природы.

Последовательно миновали Белла-Белла — небольшое индейское поселение, затерянное среди островов. Затем прошли мимо Принс-Руперта, который только начинал строиться как будущий крупный порт на пути к Аляске. Видели вдалеке дымы китобойных судов. Потом был Питерсберг, основанный норвежскими рыбаками, маленький городок с аккуратными деревянными домиками и запахом рыбы, висевшим в воздухе. Прошли мимо острова Чичагова, где располагалось поселение Хуна, населенное индейцами-тлинкитами. Говорят, они были искусными резчиками по дереву и грозными воинами в прошлом.

Чем дальше мы продвигались на север, тем суровее становился пейзаж, тем реже встречались признаки цивилизации. Острова становились скалистее, леса — темнее. Погода начала портиться, солнце все реже показывалось из-за низких серых туч. Ветер крепчал, волна становилась выше. Мы прошли мимо Якутата, известного своими ледниками, сползающими прямо в море. Зрелище было впечатляющим и немного пугающим — огромные массы голубоватого льда, обрывающиеся в темную воду.

Скорость увеличилась, теперь нам помогали еще и течения. Финнеган умело использовал ветер, ведя «Деву» по запутанным проливам. Мы шли морем в сторону Сьюарда, но заходить в порт не стали — берегли время и деньги.

В один из дней, когда качка стала особенно ощутимой, я решил устроить очередную тренировку. На этот раз — из винтовок. Стоя. На раскачивающейся палубе. Задача была почти трудной, но именно такие упражнения закаляли характер и вырабатывали чувство баланса. Повесили самодельные мишени на реи, команду попросили оставаться в каютах.

— Сегодня стреляем с разворота, быстро! — объявил я Артуру и баннокам, собравшимся на корме.

Сам я тоже взял «Уитворт». Без прицела, чисто для разработки плеча. Ощущения были странными, непривычными.

Первые выстрелы ушли «в молоко». Шхуну бросало так, что удержать мушку на цели было почти невозможно. Волны вздымались и падали, палуба уходила из-под ног. Артур чертыхался, промахиваясь раз за разом. Индейцы стреляли лучше — их природное чувство равновесия помогало им ловить момент относительного затишья между волнами. Но и они часто мазали.

— Не торопитесь! — кричал я, пытаясь перекричать ветер и шум волн. — Ловите ритм качки! Дышите ровно! Спуск плавный!

Сам я тоже старался следовать своим же советам. Постепенно начало получаться. Я чувствовал, как напрягаются мышцы левой руки, как тело инстинктивно подстраивается под движения корабля. Боль в правом плече отозвалась, но уже не так остро.

После винтовок, поменяли мишени, поупражнялись с Кольтами. Тут я показал класс. Девятки и десятки были за мной, парни мазали. Все-таки метко стрелять на качающейся, мокрой палубе — то еще занятие.

Тренировка продолжалась около часа, пока у нас не закончились патроны, припасенные для этого упражнения. Мы были уставшие, мокрые от брызг, но довольные. Даже в таких условиях можно было научиться попадать в цель. А значит, и выжить.

На следующий день Финнеган решил провести учения с «Максимом». Пулемет, купленный в Портленде, был установлен на специальной турели на полубаке, рядом с ходовой рубкой. Вид у него был грозный.

— Сегодня знакомимся с нашей «машинкой для убийства», — объявил капитан команде, собравшейся вокруг. — Это, джентльмены, пулемет Максима. Выдает до шестисот выстрелов в минуту. Если какой-нибудь ублюдок решит взять нас на абордаж или обстрелять с берега — эта штука быстро охладит его пыл. Все должны уметь его минимум заряжать и наводить.

— Почему все? — удивился кок

— Потому, что в бою все должны быть взаимозаменяемые — вмешался я — Если я или капитан будут ранены, вы должны продолжить бой. А для этого нужно знать, как устроен пулемет, что делать, если его заклинило. Ясно?

Моряки покивали, с интересом начали разглядывать Максим.

Сначала отрабатывали установку и снятие пулемета со станка, заряжание ленты, устранение возможных задержек. Затем перешли к стрельбе. В качестве мишени использовали старую бочку, брошенную за борт.

Когда Финнеган нажал на гашетку, палуба содрогнулась от оглушительного грохота. Огонь вырывался из ствола, бочка, подпрыгивая на волнах, разлетелась в щепки за считанные секунды. Зрелище было впечатляющим и пугающим одновременно.

— Теперь вы! — скомандовал Калеб.

По очереди к пулемету подходили матросы, помощники, боцман. Стреляли короткими очередями, привыкая к отдаче и реву оружия. Я тоже попробовал. Ощущение было странным — ты просто держишься за рукоятки, а эта машина сама изрыгает свинец, уничтожая все на своем пути. Слишком легко. Сделал себе пометку в памяти — во время следующей тренировки попробовать приспособить к пулемету оптический прицел. Интересно получится ли увеличить дальность прицельной стрельбы? В инструкции было сказано про тысячу метров.

Индейцы наблюдали за стрельбой с непроницаемыми лицами. Но я видел, как блестят их глаза. Эта мощь завораживала. Артур тоже рвался к пулемету, но я строго-настрого запретил ему подходить — слишком опасно для неопытного юнца.

Мы шли дальше на север, вдоль побережья полуострова Аляска. Миновали остров Кадьяк, капитан рассказал, что местность тут известна своими огромными бурыми медведями. Затем миновали Чигник, небольшое рыбацкое поселение. Погода снова испортилась, потянулись холодные туманы, иногда налетал мокрый снег. Навигация стала сложнее, Финнеган и Хансен почти не покидали мостика. Возможности треннироваться с оружием тоже не было.

Наконец, мы обогнули оконечность полуострова и вошли в Берингово море. Вода здесь была другой — темнее, холоднее, с каким-то свинцовым отливом. Небо почти всегда было затянуто низкими серыми тучами. Ощущение дикости, первозданности и опасности усилилось.

— Смотрите, мистер Итон, — Финнеган показал мне на воду за бортом. — Цвет видишь? Мутноватый, серо-зеленый. Это Берингово море. Вода холодная, богатая планктоном. Отсюда и цвет. Скоро встретим китов.

Он достал подзорную трубу, долго всматривался вдаль. Там маячила какая-то точка. Постепенно она стала больше, я заметил поднимающийся вверх над трубой дым.

— Китобои, — сказал наконец капитан. — Похоже, норвежцы или американцы. Идут нам навстречу.

Действительно, на горизонте показался парусник с паровым двигателем. Он шел, низко сидя в воде. Когда он приблизился, мы разглядели — это была китобойная шхуна, похожая на нашу «Деву», только постарше и порядком потрепанная штормами и временем. Палуба была залита жиром и кровью, в воздухе стоял тяжелый, тошнотворный запах ворвани. На борту копошились люди — крепкие, обветренные мужики в просмоленных робах.

Финнеган приказал уменьшить ход и поднять сигнал. Китобои ответили. Суда сблизились. Капитан норвежцев, бородатый гигант с громовым голосом, перекрикиваясь с Финнеганом через волны, подтвердил — да, охота была удачной, взяли двух гренландских китов.

— Мясо? Жир? — крикнул я. — Купим! Или обменяем!

— Виски есть? — рявкнул в ответ норвежец. — Доброго бурбона?

— Есть!

Спустили шлюпку. Я отправил боцмана Фогеля с двумя матросами и ящиком лучшего виски, который у нас был. Через полчаса они вернулись, шлюпка была загружена огромными кусками темного китового мяса и пластами сала. Зрелище было не для слабонервных, но для нас это была ценная добыча — свежее мясо и жир для ламп и смазки механизмов.

— Газеты у них взяли? — спросил я боцмана.

— Да, мистер Уайт. Вот, пара номеров «Сиэтл Пост-Интеллидженсер». Не первой свежести, но хоть что-то.

Я развернул пожелтевшие листы. Новости были в основном местные —, портовые дела, светская хроника. Из мировых новостей — очередное обострение на Балканах, беспорядки в Турции, стычки между англичанами и бурами в Южной Африке. Ничего существенного. И ни слова про Россию. Которая тут рядом, на другом конце Берингового моря. Коронация Николая все ближе, даже интересно — случится ли Ходынка? Или к моей хулиганской телеграмме из Шайена прислушаются? Но даже без отечественных новостей, эти обрывки информации из большого мира казались здесь, в пустыне Берингова моря, чем-то важным, связью с цивилизацией.

Чем дальше мы шли на север, тем холоднее становилось. Появились первые льдины — сначала небольшие, потом все крупнее. А затем мы увидели их — айсберги. Огромные ледяные горы, дрейфующие в сером море. Некоторые были ослепительно белыми, другие — с голубыми прожилками, третьи — грязными, с вмерзшими камнями и землей. Они двигались медленно, величественно, но таили в себе смертельную опасность. Столкновение с таким гигантом, особенно ночью, означало верную гибель для нашей шхуны.

— Усилить вахту впередсмотрящих! — приказал Финнеган. — Днем и ночью — по два человека на баке. При малейших признаках льда — немедленно докладывать! Скорость снизить до минимума.

Напряжение на борту возросло. Ночи стали светлее — сказывалась близость полярного круга, — но туманы и ледяные поля делали плавание рискованным. Мы шли медленно, осторожно лавируя между льдинами, постоянно меняя курс. Финнеган и его помощники почти не спали, сверяясь с картами и лоцией, всматриваясь в ледяные просторы.

Наконец, в последних числах апреля, когда весна на материке уже была в самом разгаре, а здесь все еще чувствовалось ледяное дыхание Арктики, мы подошли к цели нашего долгого путешествия.

Устье Юкона.

Оно было огромным, неохватным. Широкая мутная река несла свои воды в Берингово море, смешиваясь с соленой водой, образуя гигантскую дельту с множеством проток, островов, песчаных отмелей. Берега были низкими, плоскими, покрытыми чахлой тундровой растительностью. Ни деревца, ни кустика. Ветер гнал по серой воде куски льда, мусор, вынесенный рекой с материка.

Но главное — река еще не вскрылась полностью. Отдельные льдины, с глухим скрежетом и стоном, еще гордо продолжали выплывать в море.

— Приехали, — мрачно констатировал Финнеган, разглядывая ледяное поле в бинокль. — Дальше хода нет. Льда еще много, особенно в протоках. Соваться туда сейчас — самоубийство. Напоремся на льдину, пробьет нам обшивку. Затонем так быстро, что шлюпку спустить не успеем.

— И что теперь? — спросил я, чувствуя, как внутри все опускается. Мы прошли тысячи миль, пережили шторм, добрались сюда… И остановились в шаге от цели.

— Идем к Святому Михаилу. Это порт тут дальше, на север. Там раньше был пограничный редут, а теперь перегружают груз из океанских кораблей на речные и тащат дальше по Юкону. В порту может быть лоцман. Я бы раскошелился и нанял, он нам сэкономит нам кучу времени. Ну вот… Новая задержка.

Святой Михаил предстал перед нами во всей своей неприглядной красе. Не порт, а какое-то недоразумение, прилепившееся к унылому, болотистому берегу. Несколько десятков разномастных построек — бревенчатые хижины, склады из грубых досок, пара факторий с облупившейся краской — жались друг к другу, словно боясь сурового северного ветра. Над всем этим висел густой, удушливый смрад — смесь гниющей рыбы, тюленьего жира, дыма из печных труб и нечистот. Даже с палубы «Девы» было видно, что чистота и порядок здесь не в чести.

Убогий деревянный причал был забит рыбацкими лодками и парой небольших речных пароходиков, ожидавших, видимо, начала навигации. На берегу копошились люди — мрачные, обветренные лица индейцев-юпиков, подозрительного вида бродяги и, конечно, моряки. Пьяные крики и грубый смех доносились из строения, над которым красовалась кривая вывеска с непритязательным названием «Салун». Судя по доносящимся звукам расстроенного пианино и женскому визгу, там уже вовсю шло веселье, несмотря на ранний час.

— М-да, веселое местечко, — пробурчал Финнеган, разглядывая порт в бинокль. — Дыра дырой. Но лоцмана здесь найти можно. Говорят, лучшие знатоки Юкона — индейцы племени хан. Они выше по реке живут, но сюда забредают на заработки.

Мы спустили шлюпку. Я взял с собой Калеба, боцмана и Артура — пусть парень посмотрит на «романтику» Севера. Высадившись на скользкий, покрытый рыбьей чешуей причал, мы сразу окунулись в атмосферу портового поселка на краю света. Грязь под ногами, пьяные матросы, шатающиеся от одного склада к другому, собаки, роющиеся в кучах мусора. В нескольких лачугах, судя по тусклым красным фонарям над дверями, располагались бордели. У входа в один из них я заметил пару молодых индианок с пустыми, усталыми глазами. Они курили трубки и безразлично смотрели на проходящих мимо мужчин. Мерзость. Хотелось поскорее сделать дело и убраться из этого вертепа. А тут еще Артур маху дал. Начала расспрашивать боцмана о расценках на «мохнатое золото».

— За пару долларов дадут — засмеялся Фогель — Только как бы чего на винт не намотать. А ты парень, бабу еще не нюхал?

Я резко обернулся, сделал замечание боцману. А потом накинулся на Артура:

— Тебе не стыдно⁈ А если Маргарет узнает о твоих интересах⁇

— Так я это… просто из любопытства!

— После такого любопытства у людей носы чернеют и отваливаются. Про сифилис слыхал?

Больше вопросов не было.

Мы сходили посмотреть развалина русского форта Святого Михаила — когда-то здесь была жизнь — флаг на мачте, солдаты в серых шинелях, дым из труб. Теперь же — только ветер и гнилое дерево.

Сухое бревно под ногой хрустит. Я перешагиваю через развалившуюся изгородь, когда-то бывшую частоколом. Между прогнивших кольев — обломки: ржавая железка, клочья парусины, синие осколки разбитой бутылки. Кто-то выпил здесь свою последнюю, тихо проклиная мороз.

В центре редута — остатки бруствера, крошечная площадка, обнесённая гнильём. Здесь, должно быть, стояли пушки. Теперь лишь щепа и чёрная земля, вмерзшая в лёд. Я нагибаюсь — под слоем мха прячется медная пуговица, зелёная от времени. Я кладу её в карман, не зная зачем.

Рядом — приземистый сруб, почти целый, хоть и крыша провалилась. Я захожу внутрь, вдыхаю запах старого дерева, дыма, заплесневелой ткани. На стене — следы копоти и вырезанные в бревне буквы. Кириллица. «Господи, спаси нас…» Ниже — имя: «Иван». Больше ничего.

Делать тут исключительно нечего, возвращаемся в порт.

К нашему удивлению, лоцмана удалось найти быстро. Видимо, слух о прибытии нового судна уже разнесся по поселку. Это действительно оказался индеец племени хан — немолодой, жилистый, с лицом, похожим на выделанную кожу, и шромом через весь лоб. Звали его Тагѝш Чарли, хотя я сомневался, что это его настоящее имя. Говорил он на ломаном английском, но суть уловить было можно.

— Лед… три дня, может два… пойдет совсем, — сказал он, глядя на реку. — Юкон — река большая, сильная. Лед быстро уносит. Потом можно идти. Я знаю путь. До Сороковой мили доведу.

— Отлично, Чарли, — кивнул Финнеган. — Сколько возьмешь?

Торговались недолго. Цена была разумной. Я отказался платить аванс — предложил выдать денег при входе в русло. Чем заслужил полное одобрение капитана и боцмана. Похоже, они ни на грош не верили индейцу.

— И вот что, Итон, — сказал Калеб, когда мы возвращались на шлюпку, стараясь не смотреть по сторонам. — Команду на берег не пускаем. Ни под каким предлогом. Место гнилое. Напьются дрянного виски, передерутся, по бабам пойдут… Потом половину не соберем, а вторую придется из местного кутузки выкупать, если она тут вообще есть. Пусть лучше на борту сидят. От греха подальше.

Я был с ним полностью согласен. Атмосфера Святого Михаила отбивала всякое желание сходить на берег без крайней нужды.

Два дня ожидания тянулись медленно. Мы стояли на рейде, наблюдая, как течение постепенно выносило лед в море. Глыбы с грохотом сталкивались, крошились, уплывая на юг. Ветер стих, погода налаживалась. Команда скучала, матросы ворчали, но приказ капитана был строг — на берег ни ногой. Я провел это время, проверяя груз, уточняя последние детали с Финнеганом и пытаясь игнорировать мрачную ауру редута Святого Михаила, доносившуюся с берега вместе с пьяными криками и запахом гнили.

Наконец, утром третьего дня Тагиш Чарли прибыл на борт.

— Пора, — коротко сказал он, кивнув на чистую воду.

Якорь подняли под мерный скрип лебедки. Паровая машина заработала, выпуская клубы пара. «Северная Дева», развернувшись, медленно двинулась вверх по течению. Великая река приняла нас в свои мутные, холодные объятия.