Меткий стрелок. Том II

Глава 4

Медленно, словно древний левиафан, нехотя пробуждающийся ото сна, «Северная Дева» ползла вверх по течению Юкона. Могучая река, едва освободившаяся от зимних оков, еще не вошла в полную силу, но уже демонстрировала свой суровый нрав. Фарватер петлял, как пьяный гуляка, то сужаясь до опасной узости, то неожиданно разливаясь широким, мутным потоком, усеянным предательскими мелями. Вода, цвета крепко заваренного чая, несла с собой вырванные с корнем деревья, коряги, целые острова из сплетенных веток и речного мусора. Их темные, полузатопленные силуэты то и дело возникали из мутной воды, готовые вспороть борт неосторожному судну.

На мостике, рядом с рулевым, невозмутимо стоял Тагиш Чарли. Наш лоцман, индеец племени хан, казалось, чувствовал реку, как собственное тело. Его морщинистое лицо, похожее на старую карту, было непроницаемо, лишь изредка он отдавал короткие, отрывистые команды на ломаном английском, указывая морщинистой рукой направление. Как говорится, доверяй, но проверяй. Сначала мы шли под парусом, потом под паровой машиной, очень медленно, периодически проверяя лотом глубину. Мели они такие… Могут и двигаться, перемещаться. Сегодня индеец знает фарватер, а завтра он уже изменился.

— Золото… — думал я, глядя на мутные воды Юкона. — Оно где-то здесь. Под этой водой, в этих берегах, в этих молчаливых, поросших чахлым лесом сопках. Металл, который изменит этот край. Ну и заодно мою жизнь. Мысль о Клондайке, о той лихорадке, что вот-вот должна была охватить мир, грела душу, заставляя забывать о промозглой сырости и опасностях пути.

К вечеру второго дня плавания по Юкону, Тагиш Чарли указал на низкий, болотистый берег, где среди редких кривых елей виднелось несколько дымков.

— Котлик, — коротко произнес он. — Юпики. Рыба.

Первое поселение на нашем пути. Издалека оно выглядело жалко и неприветливо. Несколько полуземлянок, или яранг, крытых шкурами и дерном, дым из которых лениво тянулся к серому небу. У берега — приткнутые лодки, похожие на выдолбленные из цельного ствола байдары, и ряды вешал, на которых сушилась рыба.

«Северная Дева» замедлила ход, бросила якорь неподалеку от берега. Спустили шлюпку. Я решил сойти на берег сам, взяв с собой Тагиша и Сокола — на всякий случай. Артур тоже увязался — его любопытство не имело границ.

Едва мы приблизились к берегу, как из хижин высыпал народ. Мужчины, женщины, дети… Юпики. Я впервые видел представителей этого северного племени так близко. Они были невысокого роста, коренастые, с широкими скуластыми лицами монголоидного типа, раскосыми темными глазами. Одеты они были в одежду из оленьих и тюленьих шкур, мехом наружу или внутрь. На ногах — торбаса, мягкие сапоги из кожи. Женщины носили длинные парки с капюшонами, украшенные бисером и вышивкой, их черные волосы были заплетены в тугие косы. Мужчины — короткие кухлянки, подпоясанные ремнями, к которым были прикреплены ножи в ножнах. Некоторые носили на головах шапки из меха или птичьих перьев. Лица у многих были татуированы тонкими синими линиями — на подбородке, на щеках. Они смотрели на нас молча, без враждебности, но с настороженным любопытством. Видимо, наше судно было первым, что они увидели после долгой зимы.

Нас встретил пожилой, скрюченный юпик, видимо, старейшина. Он что-то сказал на своем гортанном языке, указывая на наше судно. Тагиш Чарли, как оказалось, немного понимал их речь, перевел:

— Говорит… большое каноэ. Издалека. Чего надо?

— Торговать, — ответил я. — Нужна свежая рыба, мясо.

Старейшина кивнул, и началась импровизированная торговля. Юпики вынесли связки вяленой рыбы — юколы, куски тюленьего мяса, несколько оленьих шкур. Мы предложили им табак, чай, сахар, цветные ленты и бусы, которые я предусмотрительно захватил в Портленде. Обмен шел вяло, юпики были немногословны, но честны.

Неподалеку от хижин, на небольшом возвышении, стояло более добротное строение — бревенчатый дом с крыльцом и флагом. Вывеска гласила: «Alaska Commercial Company». Ясно, торговая фактория. Мы направились туда.

Представитель компании, немолодой американец с обветренным лицом и усталыми глазами по имени Сэмюэль, встретил нас без особого энтузиазма. Видимо, одиночество и суровая жизнь наложили свой отпечаток. Ассортимент товаров в фактории был скудным: консервы, мука, порох, патроны, дешевые ткани, топоры, ножи. Цены — заоблачные.

— Первый пароход в этом сезоне, — констатировал Сэмюэль, разливая нам по кружкам какой-то суррогатный кофе. — Река только вскрылась. Ледоход был сильный в этом году. Как прошли?

— Пока без особых трудностей, — ответил я. — Лоцман хороший.

Я тем временем разглядывал факторию. На стене висели старые ружья, капканы, связки лисьих и песцовых шкур. У входа я заметил нескольких собак — крупных, лохматых, с умными глазами. Маламуты или что-то вроде того. Они лежали, свернувшись клубком, и лениво наблюдали за нами. Сэмюэль сказал, что это его упряжка, без них здесь зимой — никуда. Как оказалось, они и летом полезны. На спину собаки надевается специальная упряжь, в которой они могут таскать грузы.

Именно здесь, в Котлике, я впервые попробовал настоящую юколу — вяленого на ветру лосося. Юпики угостили. Рыба была жесткой, соленой, с сильным специфическим запахом, но на удивление вкусной и сытной. «Хлеб Севера», — подумал я, отрывая очередной кусок. И тут же сделал себе отметку в памяти, что в Доусоне у меня обязательно будет и рыбный промысел. Соленый, вяленый лосось, да еще и икра. Зря я что ли сети везу?

Мы пробыли в Котлике несколько часов. Закупили немного рыбы, оленины, узнали у Сэмюэля последние новости о состоянии реки выше по течению. Ничего утешительного — все та же сложная навигация, мели, коряги, отдельные льдины. Попрощавшись с немногословными юпиками и усталым Сэмюэлем, вернулись на «Деву». Артур был под впечатлением от увиденного. Особенно его поразили собаки и скудная, суровая жизнь местных.

— Дядя Итон, — сказал он, когда мы отходили от берега. — Как они здесь живут? Это же… это же ужасно! Все тощие какие-то, беззубые!

— Про цингу слышал?

— Да…

— Вот так и живут. Голод, мало солнечного света…

Подняли якорь. «Северная Дева» снова двинулась вверх по течению, оставляя позади маленький, затерянный в северной глуши Котлик. Впереди нас ждал Андревский.

Путь до Андревского, или Маунтин-Виллидж, как его называеют американцы, занял почти целый день. Река здесь стала шире, течение — сильнее. Берега по-прежнему были низкими, болотистыми, но дальше от воды уже виднелся настоящий лес — ели, лиственницы, березы. Иногда попадались небольшие острова, поросшие ивняком. Тагиш Чарли уверенно вел шхуну, его знание фарватера было безупречным. Я даже решил при всех моих грустных финансах, заплатить ему по итогу премию.

Андревский оказался значительно крупнее Котлика. Это была уже настоящая деревня, раскинувшаяся на высоком берегу реки. Добротные бревенчатые дома, некоторые даже в два этажа, с застекленными окнами и печными трубами, из которых вился дым. В затоне стояло несколько речных пароходиков и барж — видимо, здесь была их место зимовки. На берегу суетились люди — не только юпики, но и индейцы другого типа, как объяснил Тагиш, кучины, или гвичины. Они отличались от юпиков более высоким ростом, более тонкими чертами лица, многие носили одежду, украшенную бисером и иглами дикобраза.

В центре поселка возвышалось большое здание торгового поста — тоже «Alaska Commercial Company», но гораздо более солидное, чем в Котлике. Рядом — несколько складов, кузница и даже… салун! Об этом свидетельствовала кривая вывеска «The Northern Light Saloon» и доносившиеся оттуда звуки расстроенного пианино и пьяных голосов.

— Ну вот, Итон, — усмехнулся Финнеган, наблюдая, как мы швартуемся к причалу. — Цивилизация. Можно и виски твое продать, и уголька прикупить.

Стоило сойти по трапу, нас сразу окружила толпа — юпики, кучины, несколько белых трапперов и золотоискателей в потертой одежде, с обветренными лицами и жадным блеском в глазах. Торговля здесь кипела. Меняли шкуры, рыбу, мясо на муку, сахар, табак, патроны, инструменты. Цены, как я и ожидал, были астрономическими.

Я решил не откладывать дело в долгий ящик и поправить слегка свои финансы. Тем более нужно было прикупить угля.

— Фогель! — крикнул я боцману. — Тащи одну бочку бурбона на берег! Будем торговать!

Новость о продаже виски разнеслась по поселку мгновенно. К нам тут же подскочил хозяин салуна — толстый, потный мужичек по имени Кевин, с хитрыми глазками и редкими сальными волосами.

— Виски, господа? Какой сорт? — он принюхался к бочке, которую матросы уже выкатили на причал.

— Лучший в Портленде, — заверил я — Прямиком из Кентукки. Настоящий бурбон.

Начался торг. Кевин пытался сбить цену, ссылаясь на трудности транспортировки, на то, что у него уже есть запас. Я же стоял на своем, зная, что алкоголь здесь — на вес золота. В итоге сошлись на шестистах долларах за бочку. Шестьсот долларов! За эти деньги в Портленде можно было купить два таких бочонка, если не три! Безумные цены. Но Карл, кряхтя, отсчитал мятые купюры и золотые монеты. Он знал, что отобьет эти деньги с лихвой, продавая виски втридорога в своем салуне. Один шот — то есть рюмка — два бакса!

На часть вырученных денег я решил купить угля. В затоне стояла баржа, груженная антрацитом.

— Это для речных пароходов, — пояснил Финнеган. — Они здесь делают стоянку, пополняют запасы. Нам тоже не помешает. Угля много не бывает, особенно если придется идти против сильного течения или маневрировать.

Мы договорились с хозяином баржи, таким же ушлым типом, как и Кевин, и загрузили в трюм «Девы» полтонны черного, блестящего угля.

Оставив Финнегана и команду заниматься делами Девы, я решил немного пройтись по поселку. Андревский производил впечатление более обжитого и цивилизованного места, чем Котлик. Бревенчатые дома, хоть и грубоватые, но прочные. Несколько улиц, если их можно так назвать. И… церковь.

Я заметил ее на небольшом холме, чуть в стороне от основного поселения. Деревянная, с покосившимся православным крестом на куполе. Выглядела она заброшенной. Одна стена была обуглена — явный след пожара. Что-то потянуло меня туда.

Поднялся по тропинке. Дверь была не заперта, лишь прикрыта. Я толкнул ее, вошел внутрь. Полумрак, запах запустения, пыли и старого дерева. Внутри было пусто. Алтарь был разорен, царские врата сорваны с петель. А иконостас… То, что от него осталось, представляло собой жалкое зрелище. Резные деревянные рамы, когда-то, видимо, позолоченные, почернели, потрескались. Большинство икон отсутствовало, зияли пустые глазницы. Но несколько… несколько еще оставались на своих местах, чудом уцелевшие.

Я подошел ближе. Иконы были старые, темные, написанные на досках. Лики святых, едва различимые под слоем копоти и времени. Одна — Богоматерь с Младенцем, с печальными, все понимающими глазами. Другая — Николай Чудотворец, строгий, но милостивый. Третья — Спас Нерукотворный. Несмотря на плачевное состояние, в них чувствовалась какая-то древняя сила, какая-то святость. И еще… это были русские иконы. Настоящие, православные. Здесь, на краю земли, в заброшенной миссии на берегу Юкона.

Я осторожно снял их с остатков иконостаса. Доски были тяжелыми, дерево потрескалось. Но я не мог их здесь оставить. Это было бы кощунством. Я найду им место. Может, когда-нибудь, если вернусь в Россию… Или просто сохраню как память.

Часть церкви, где располагался, видимо, притвор или трапезная, была сильно повреждена огнем. Стены обуглены, потолок провалился в нескольких местах. Видимо, пожар пытались тушить, но не слишком напрягаясь.

Я вышел из церкви, чувствуя странную смесь грусти и какого-то необъяснимого волнения. Попытался расспросить местных жителей — юпиков и кучинов, работавших у причала, — об истории этой миссии. Они пожимали плечами, отвечали неохотно. Да, была церковь. Да, был русский священник. Белый, бородатый. Давно. Лет пять назад, может больше. Куда пропал — никто не знал. Просто исчез. То ли ушел вниз по реке, то ли в лес… А может, и вовсе утонул или медведь задрал. Конкретного никто ничего не помнил или не хотел говорить. История этой заброшенной русской миссии оставалась загадкой.

Я вернулся на «Деву» задумчивым. Иконы аккуратно завернул в старое одеяло и спрятал в своей каюте. Юкон открывался мне не только как путь к золоту, но и как место, хранящее тайны прошлого.

После Андревского река стала еще шире, течение — мощнее. Мы шли уже несколько дней, пейзажи сменяли друг друга — то низкие болотистые берега, то высокие обрывы, поросшие лесом. Погода испортилась. На Юкон опустился густой, молочный туман, такой плотный, что в двух шагах ничего не было видно. Шли почти вслепую, полагаясь на опыт Тагиша Чарли и чутьё Финнегана. Скорость сбавили до минимума, постоянно подавали гудки, чтобы не столкнуться с другими судами, если они здесь были, или с какой-нибудь корягой.

Напряжение на борту нарастало. Туман давил на нервы, создавая ощущение ловушки. И именно в этот момент, когда видимость была околнулевой, Сокол, стоявший на вахте на баке, вдруг замер, прислушиваясь. Его острый слух уловил что-то, чего не слышали мы.

— Лодки, — тихо сказал он, подойдя ко мне на мостик. — Много лодок. Идут за нами. По звуку весел.

Я взял бинокль, но в тумане он был бесполезен. Мы прислушались. Действительно, сквозь шум паровой машины и плеск воды о борт доносились едва различимые, ритмичные всплески — так гребут на больших лодках.

Финнеган нахмурился. — В Маунтин-Виллидж местные говорили, что в прошлом году на Юконе шалили какие-то «черноголовые». Грабили лодки, даже было два нападение на пароходы.

Туман начал понемногу редеть, словно нехотя отпуская нас из своих объятий. Но вместе с улучшением видимости пришла новая напасть — встречный ветер. Он дул сильно, прямо в лоб, замедляя наше движение, снося «Деву» к берегу. Финнеган ругался, командуя увеличить обороты машины. А я тем временем, приказал вынести на корму Максим.

И тут мы их увидели. Сначала сзади. Из рассеивающегося тумана вынырнули три большие лодки — байдары или что-то вроде того, — полные людей. Человек по десять-пятнадцать в каждой. Вооружены они были, судя по всему, ружьями. Они быстро нагоняли нас, пользуясь тем, что мы боролись с ветром.

— Боцман! — крикнул я. — К пулемету! Сокол, Медведь, Ноко — винтовки! На нос! Артур ты с ними.

Фогель и двое матросов уже были у «Максима», срывая с него брезентовый чехол.

— А почему нас на бак? — обиделся Артур

— Потому, что это мой приказ!

Я оказался провидцем. Не успели мы приготовиться к обороне с кормы, как новая угроза возникла впереди. Из-за поворота реки, прямо нам навстречу, вышли еще две такие же лодки, полные вооруженных людей. Они шли, перекрывая фарватер. Мы оказались в ловушке.

— Вот дерьмо! — Финнеган сплюнул. — Окружают, сволочи!

Нападавшие завопили, открыли огонь. Слишком далеко для ружей. Но уже приемлемая дистанция для винтовок с оптическим прицелом.

— Цельтесь в рулевых! — крикнул я баннокам. А потом уже боцману — Открывайте огонь.

Ну сейчас мы покажем этим… черноголовым! В бинокль было видно, что некоторые из нападавших имели темные банданы на голове.

Грохот «Максима» разорвал воздух. Пулеметная очередь прошлась по первой лодке сзади, поднимая фонтанчики воды и щепок. Несколько человек в лодке упали, остальные залегли, пытаясь отстреливаться. После первой же очереди задние лодки начали табанить, а потом и вовсе разворачиваться.

Одновременно заговорили винтовки банноков. Их выстрелы были реже, но точнее. Один из гребцов в передней лодке выронил весло, схватился за грудь и рухнул за борт. Второй, стоявший на носу с ружьем, тоже упал.

Бой был коротким, но яростным. Нападавшие явно не ожидали такого отпора. Они рассчитывали на легкую добычу, на то, что смогут взять нас быстренько на абордаж или заставить сдаться. Но «Максим» и меткие выстрелы моих индейцев быстро охладили их пыл.

Увидев, что атака захлебывается, а потери растут, передние лодки тоже начали разворачиваться. Те, что были сзади, попытались уйти обратно в туман. Передние — к ближайшему берегу, скрываясь за островами и в протоках.

— Не упускать! — крикнул Финнеган. — Дать им по задницам!

«Максим» снова загрохотал, поливая свинцом отступающих. Банноки тоже не отставали, посылая пулю за пулей вслед улепетывающим врагам.

Через несколько минут все было кончено. Оставшиеся в живых нападавшие скрылись из виду. Две лодки, брошенные ими, медленно тонули, на воде плавали обломки весел и какие-то вещи. Дюжина тел покачивались на волнах.

Мы прекратили огонь. На палубе воцарилась тишина, нарушаемая лишь пыхтением паровой машины.

— Все целы? — спросил я, переводя дух.

— Раненых нет, — четко доложил Финнеган. — «Дева» тоже вроде цела, течи нет.

Я подошел к борту, посмотрел на воду. Кто это были? Речные пираты?

— Хорошая работа, парни, — я похлопал по плечу Сокола, который перезаряжал «Шарпс». — Вы сегодня спасли нам шкуры.

Он молча кивнул, его лицо было непроницаемым, но в глазах я увидел знакомый блеск — азарт боя.

«Северная Дева» медленно двинулась дальше, оставляя позади место недавней схватки. Но расслабляться было нельзя. Юкон показал свои зубы. И это было только начало.