Между добром и злом. 6 том

Глава 28

Они молча смотрели на мэра, который старел буквально на глазах. Кондрат видел его в первый раз, но вот Цертенькоф с Дайлин уже встречались с ним до этого, и тогда он был здоровым и крепким, а сейчас будто постарел лет на десять сразу. Обмяк в своём кресле, понимая, что на этом месте он отсиживает последние дни, но надежда не почувствовать петлю на шее заставляла говорить.

— Я бы не знавал это сектой, — негромко ответил он. — Скорее… мы были как закрытый клуб, избранные, что общаются с духами, влияющими на весь город. Именно мы были теми, от чего слова зависит, как всё сложится. Той тонкой стеной, которая ограждала людей от беспощадных духов. Это всё началось с открытием шахты и первыми жертвами проклятия. Люди буквально… разлагались на глазах, разрушались, изменялись, превращаясь в жуткие копии самих себя. А потом умерла в муках жена Партеса, и тогда, можно сказать, появилась наша маленькая компания.

— Часто собирались? — спросил Кондрат.

— Когда как, но, когда странных смертей становилось больше, собирались мы, естественно, чаще. Приносили дары духам, проводили церемонии, читали молитвы и заговоры, чтобы духи были к нам благосклонны. Но не всегда это помогало.

— Жертвоприношения?

— При мне их не делали, хотя я знал, что Жангерферы подобным промышляют иногда. Они никогда об этом не говорили, но мы догадывались. Особенно после первого раза, когда их почти поймали на горячем. Если бы не Урунхайс, они бы вряд ли вышли сухими из воды. Мы все посчитали, что это случайность, но… понимали, что ничего случайного в этом не было.

— Тогда вы и организовали свой клуб? — уточнил Кондрат.

— Да, Партес Жангерфер объяснил с чем мы столкнулись. Он искренне верил в духов, и… мы тоже поверили. Потому что слишком многое указывало на их существование. Вы сами подумайте, ведь не зря эту пещеру считали обителью духов, а южане называли её не иначе как проклятой. Ведь это не просто так! Мы поняли, что можно положиться только на себя, и нашей задачей, как тех, кто держал этот город на плаву, было защитить людей!

— А жертвоприношения? — поинтересовался Цертенькоф.

— Я никогда в них не участвовал. Только обычные церемонии и молитвы.

Насколько можно было верить его словам? Кондрат бы делил всё на два, а то и на три. «Не участвовал» здесь можно интерпретировать по-разному. Не принимал непосредственного участия, а просто наблюдал со стороны тоже подходит под это понятие.

Но общий концепт был понятен. Маленькие люди объединились в эдакое секретное общество, в котором собрались сильнейшие городка сего, если так можно выразиться, чтобы почувствовать себя важными, сильными, на что-то влияющими. И всё, ради того, чтобы почувствовать свою значимость, потешить своё эго и доказать самим себе свою исключительность, что они не пустое место.

И для этого требовался лишь тот, кто всех объединит, соберёт вокруг себя и заставит поверить, что они действительно что-то влияют и занимаются не хренью, а важными вещами.

— Что было дальше? — спросил Кондрат.

— Мы собирались, обсуждали духов, что надо сделать, чтобы снискать гнев на милость, проводили обряды, пытались задобрить их, читали молитвы. А лучше не становилось, люди продолжали умирать. И тогда мы уговорили Жангерферов закрыть шахту. Они были важными людьми в городе, просто приказать — это нажить себе врагов-аристократов, что никому не нужно, но… мы убедили их. И через два года смерти прекратились.

— А потом он попытался открыть шахту вновь.

— Да, и через два года смерти продолжились, будто духи давали нам время опомниться, а потом наказывали, — кивнул мэр. — И тогда мы договорились, что закроем шахту окончательно. И всё должно было пойти на лад, но… в последние год опять появились загадочные смерти.

— Даже через два года после закрытия? — уточнил Кондрат.

— Да, даже сейчас люди продолжают умирать. Не только в новой шахте, но теперь и на сталелитейном заводе появились заболевшие. Сами Партес с Рокардо начали болеть. Проклятие — после того, как они окончательно закрыли шахту, оно не пропало, оно продолжало убивать. И тогда мы обратились к тем, кто жил здесь дольше нашего. К тем, кто мог знать, как справиться с этой напастью.

— Кочевники, — произнёс Кондрат.

— Да. Они жили здесь до нас. Они знали, как задобрить духов, чтобы те сменили гнев на милость. И нам посоветовали закончить всё там, где началось.

— Или с кого? — прищурился Цертенькоф. — Вы это хотели сказать?

— Что? Нет, мы не думали никого убивать! Тем более целую семью! Зачем⁈ Речь шла о шахте! Завалить шахту или запечатать её, и проклятие спадёт! Никому из нас в голову не пришло даже убивать Жангерферов. Да и зачем⁈

— Чтобы остановить проклятие, — пожал плечами Кондрат.

— Да, но… мы здесь все в одном городе. Все вместе. Мы все связаны. Никто бы в здравом уме не стал бы убивать его! Речь шла про шахты, а не про их семью. К тому же всем было понятно, что, если с ними что-то случится, столица сразу направит сюда вас! А может и кого похоже! Нет, мы не убивали их!

— А кто убил?

— Это была случайность! — воскликнул мэр.

— Удобная случайность — через неделю после вашего собрания, — хмыкнул Цертенькоф. — Прямо-таки удачное совпадение, ничего не скажешь.

— Но мы бы не стали убивать их. Старуха сказала, что там, где всё началось, там же и закончится. Мы собирались запечатать шахту и всё. Чтобы покончить с этим раз и навсегда. Да, Жангерферы пожадничали, открыв её снова, но на них почти весь город держался. Зачем нам убивать их? Тем более они согласились!

Логика в его словах была. Рука руку моет, и никто не станет рубить другую. Столько лет ведь их ничего не смущало, даже тот факт, что именно с Жангерферов началась вся эта эпопея.

И кстати говоря, Кондрат догадывался о причинах, почему люди продолжали гибнуть. Они закрыли ту шахту, всё верно. Но они открыли новую и совсем рядом. Всё те же залежи руды, всё те же радиоактивные породы, просто с другой стороны. Скорее всего, в том месте радиоактивны абсолютно все ископаемые, и, по-хорошему, надо искать совершенно другое место для добычи. А ведь руда попадает на завод, где её перерабатывают, и нет гарантии, что она не находится ещё ближе к тому же урану и не ещё более радиоактивна, чем в прошлые разы.

Другими словами, ничего бы это не решило, однако вопрос сейчас стоял не в этом.

— Мы знаем, что Урунхайс пытался убить его, — сказала Дайлин.

— Урунхайс? Жангерферов? Да они были близкими друзьями! Урунхайс был близким другом семьи, он прикрывал их во многих противоречивых ситуациях и искренне верил в Партеса. Верил в духов и что наши обряды остановят эту вакханалию. Именно он спас тогда Жангерферов.

— Это тот случай с мужчиной? — уточнил Кондрат.

— Да! Он бы никогда не стал вредить Жангерферам.

— А тот случай с мужчиной, что там было? — спросил он.

— Их заметили рядом с мёртвым мужчиной, который запнулся и ударился головой о камни. И все подумали, что они убили его.

— Прямо-таки запнулся? — прищурился Цертенькоф. — Вам напомнить, что вас ждёт плаха, если после ваших слов выяснится другое?

— Но так оно и было!

— И не было никаких порезов? Ран? Вы это хотите сказать? — улыбнулся он зловеще.

Мэр побледнел.

— Ну… у него были странные раны… но это дело закрыли, доказали, что это была случайность!

— Доказал кто? Урунхайс, наверное?

Здесь ему нечего было ответить. И так понятно, что каждое его слово про то дело — ложь. И непонятно, почему он так упорствует и не сознаётся, чтобы спасти свою шкуру.

— Но был ведь и свидетель этого, — медленно произнёс Кондрат. — Какой-то мальчишка, да?

— Да, он говорил, что видел, как Жангерферы напали на его отца.

— Отец уже болел?

— У него были признаки проклятия, — не стал отрицать тот.

— А как звали мальчика?

— Я… я уже не помню, если честно. Они покинули деревню сразу после того, как погиб отец. Им выплатили компенсацию за смерть кормильца, пусть этого никто не обязан был делать, и они уехали.

Подкупили, другими словами. Заплатили, чтобы те молчали, после чего прогнали прочь, чтобы больше ничто не напоминало о проколе Жангерферов. Странно, что сразу не убили. И тем не менее, сейчас было самое время сдать всех, а мэр продолжал упорствовать и говорить, что баронов никто не трогал. Верность? Может в какой-то степени, из-за того, что он такой же фанатик, как и его друзья, поклоняющийся духам. Но скорее причина в том, что он действительно искренне считает, что никто из них не стал бы убивать семью баронов.

— Нам нужна фамилия того свидетеля, — повторил Кондрат.

— Да не осталось ничего! Клянусь вам, ничего нет! — мэр, казалось, до завтра недоживёт, помрёт от инфаркта. — Тогда всё и потёрли, чтобы ничего не осталось!

Это была ходьба по кругу. Они будут требовать сдать, он будет говорить, что никто баронов не убивал. Обманывает? Да вполне, почему нет. Фанатики готовы лоб расшибить ради того, во что верят. Однако здесь ситуация была чуть другой. Трусливые, раз убили баронов, чтобы избавиться от проклятия, они трусами бы и остались. А такие ради собственной шкуры, Кондрат мог это точно сказать, сдали бы остальных с потрохами.

Но мэр не сдавал. Трусливый, упивающийся властью, он всё равно всё отрицал, рискуя отправиться на плаху. Почему? Может потому что он ничего не сделал? Или боится мести кого-то другого?

— Понятно…

Кондрат встретился взглядом с Цертеньхофом и указал взглядом на дверь. Тот нахмурился. Кондрат поморщился. Такой немой разговор, и его напарник вздохнул. Встал со стула и бросил недобрый взгляд на мэра.

— Ваше место за вами не задержится, будьте уверены. Поэтому советую что-нибудь вспомнить до того, как мы встретимся ещё раз.

И они вышли. Заговорили, только когда покинули пустые коридоры ратуши. И первым начал Цертеньхоф:

— Надо было додавить его! — сказал он с жаром.

— Тебе не показалось странным, что такая трусливая душонка отказывается сдавать своих? — спросил Кондрат.

— Он может бояться расправы от своих же. Тем более, если они не одни в этой секте.

— Но с его слов они там одни, — заметил он. — И едва он скажет против своих товарищей слово, как их всех посадят, а он останется на свободе. Это просто единственный выигрышный вариант. К чему такая преданность.

— Фанатичность, — предположила Дайлин.

— И эта фанатичность не помешала ему рассказать всё остальное, включая о том убийстве. Знаете, какая у меня мелькнула мысль?

— Кто-то может мстить за убитых, — Дайлин поняла его с полуслова.

— И где искать этого мстителя? — спросил Цертеньхоф.

— Вот здесь начинается главная проблема, — пробормотал Кондрат. — Учитывая, сколько человеческих жизней загубили и сколько у тех могло быть родственников. Список выйдет очень большим и раскиданным в худшем случае по всей империи.

И это кошмар любого сыщика в мире, где нет ни телефона, ни интернета, ни общей базы данных. Так уж заложено особенностями транспортной сети, что люди редко покидают свой город и перебираются в другой. Где родились, там пригодились — это как раз-таки про этот мир. Редко кто рискует покидать насиженное место, меняя его на неизвестность. Но если они так делают, то потом попросту не найдёшь их, и тут не поможет даже этот бумажный паспорт.

Так что да, искать будет очень непросто, особенно, когда не знаешь имена жертв.

— Что делать? — поинтересовалась Дайлин будничным голосом.

— Я знаю, что делать, — неожиданно произнёс Цертеньхоф. — Мэр утверждает, что они здесь не причастны. Ни он, ни судья, ни купец, ни глава стражей правопорядка, так? Ты тоже это подозреваешь. Тогда возьмём это за правду, что так оно и есть на самом деле. Эти уроды не причастны к смерти своего. Что у нас получается в сухом остатке? Кто-то всё равно сжёг дом и точно знал, когда это надо сделать. То есть, при любом раскладе он использовал Сицию Вачински, и с этим мы все согласны, так? Значит действуем по моему варианту — продолжаем копать через неё. Пусть сдаст того, с кем она встречалась. Возьмём его и там уже с уродом на руках будем смотреть, кто причастен. Тем более, если эти сектанты не причастны, тогда у нас одиночка, и именно, скорее всего, и будет нашим убийцей.

Здесь уже что-либо отрицать было бесполезно, Цертеньхоф был прав. Убили или сектанты, или одиночка. И, как сам Кондрат заметил, если маловероятно, что это сделали чиновники, то оставался одиночка. Тот, кто встречался с той женщиной.

Тот, кто работает в отделе стражей правопорядка.

Она была вновь перед ними, Сиция Вачински, но теперь куда более напуганная, словно зверёк, понимающий, что его окончательно поймали в силки. Она старалась не смотреть им в глаза и будто даже не дышать. Только теперь взял на себя роль ведущего Кондрат.

— Вы знаете, зачем мы вновь вас сюда позвали, миссис Вачински?

Услышав свою фамилию, она вздрогнула.

— Нет…

— Вы нам соврали в прошлый раз, — спокойно произнёс Кондрат. — Я даже понимаю, почему вы это сделали. Но вы сами догадываетесь, о чём конкретно я говорю?

Она уже хотела кивнуть, даже было видно, как она это делает, но в последний момент, будто одумавшись, она быстро замахала головой, точно нашкодившая ученица.

— Ясно, хорошо, тогда я проясню вам. Вы сказали, что у вас нет мужчины. Нет партнёра, с которым вы занимаетесь сексом. Я понимаю, почему вы это сделали. Наш мир, он… несправедлив. Когда женатые мужчины могут гулять с кем угодно, одинокую вдову готовы заклеймить за любой проступок. Тут хочешь-не хочешь, но будешь держать свои личные отношения в тайне. Но сейчас, боюсь, когда нам всё известно, молчать уже не получится. Если на прошлый раз мы можем закрыть глаза и сделать вид, что нам не врали, то сейчас вы должны ответить нам честно. В противном случае мистер Цертеньхоф в соответствии с законом будет вынужден применить усиленный допрос. Вы это понимаете?

Она медленно кивнула. Это раньше женщина напротив них могла всё отрицать, но теперь она прекрасно понимала, что им всё известно, и требовалось только имя. Конечно, у неё был выбор — ухажёр или она с ребёнком, которому она оплачивала обучение. Будет прикрывать своего сожителя — пойдёт под суд вместе с ним, а ребёнок… он останется один. Так что выбор для матери очевиден.

— Отлично. Забудем обо всём. Вы ни в чём не виноваты, и это не ставится под сомнение. Вы лишь жертва, которую использовали. Использовал человек, с которым вы спали. Нам известно, что они из стражей правопорядка. Кто он?

— Но если я отвечу, то… его будет ждать смертная казнь? — тихо спросила женщина.

— Вы знаете, в чём он обвиняется?

— Наверное, это как-то связано с пожаром… — пробормотала она негромко. — Думаете, это он поджог его?

— Скажите сейчас нам честно. Мы все люди, мы все занимаемся здесь сексом. Кроме мисс Найлинской, она пока не замужем, но и ей это предстоит. Так вот, вы занимались с этим человеком сексом перед своим дежурством?

Она покраснела так, что аж бардовой стала, и медленно кивнула.

— Хорошо, занимались. И поэтому вы были не выспавшейся иногда, так?

— Да… — глухо пробормотала она.

— Наверное, всю ночь, предшествующую пожару, было точно так же. Всю ночь вы проводите с ним, а потом весь день засыпаете, так?

— Да, всё так, мистер…

— Отлично, — протянул Кондрат.

Ну здесь сомнений совсем не осталось. Убийца выбрал довольно экстравагантный способ всё провернуть. Заниматься сексом с женщиной всю ночь, — звучит уважительно, — чтобы всю следующую ночь на дежурстве она проспала и прозевала пожар. Реально, первый подобный случай на его памяти.

— Как его звали, мисс Вачински?

Она подняла голову. В глазах стояли слёзы, то ли от испуга, от ли от чувства, будто её предали. Губы шевельнулись, и она произнесла фамилию. А потом имя и фамилию вместе.

— Вы уверен? — уточнил Кондрат.

— Я знаю, с кем я… делю кровать, мистер… — сипло ответила она.

Кондрат переглянулся с остальным. Что ж, несколько неожиданный поворот событий, но иного от такого дела ждать и не приходилось. Настало время взять убийцу.