Меченый. Том 4. Точка кипения

Глава 14−2 Метод кнута и кнута

02 марта 1987 года; Москва, СССР

EL PA Í S: Премьер-министр Фелипе Гонсалес уходит в отставку из-за «эскадронов смерти»

Вчера вечером премьер-министр Испании от ИСРП Фелипе Гонсалес объявил о своей отставке на фоне разрастающегося скандала, связанного с деятельностью нелегальных «эскадронов смерти», созданных, по данным расследования, при участии его правительства для борьбы с баскской террористической организацией ЭТА.

Первые слухи о существовании таких групп просочились в медиа еще в декабре прошлого года, но лишь в начале февраля испанские СМИ опубликовали шокирующие результаты журналистского расследования. Согласно документам и показаниям очевидцев, включая бывших сотрудников МВД, эти формирования причастны как минимум к 30 убийствам, среди жертв которых оказались и случайные гражданские лица. Более того, правительство обвиняют в организации похищений, в том числе на территории Франции, что вызвало резкий протест со стороны Парижа.

Гонсалес, хотя и отрицал личную причастность к операции, заявил, что «берет на себя политическую ответственность». Король Хуан Карлос I уже принял его отставку и в ближайшие дни объявит о дате внеочередных выборов, которые, по предварительным данным, пройдут в конце весны.

Несмотря на скандал, аналитики не исключают, что ИСРП сохранит значительную поддержку. Волна терактов ЭТА, захлестнувшая Испанию в последние два года, сделала общество более терпимым к жестким мерам. Как отметил политолог Хавьер Ортега: «Родственники жертв терроризма вряд ли осудят действия, направленные на их защиту, даже если методы были незаконными».

Пока оппозиция, включая Народную партию, требует немедленного расследования, социалисты пытаются дистанцироваться от скандала, делая ставку на стабильность. Впрочем, исход выборов может зависеть от того, удастся ли региональным партиям, таким как каталонские Junts, использовать ситуацию для усиления своих позиций.

— Что еще? — На вторую ночь я уже более-менее выспался, поэтому утром не напоминал видом и внутренним состоянием варёную картошку.

— Свежая статистика. Провели опрос по последним событиям, — Жириновский буквально мгновенно освоился в новом статусе и.о. первого помощника, как будто тумблер переключили. — 92% населения сочувствуют личному горю товарища Горбачёва, 81% рады провалу переворота, 67% согласны с тем, что к заговорщикам необходимо применить самые жёсткие меры. Ваш личный рейтинг поднялся сразу на семь пунктов; опрошенные отметили искренность в обращении к народу, а также согласились, что в таких условиях необходимы были чрезвычайные меры.

— Хорошо, — ну не зря же я два года создавал себе образ самого народного политика. Вот теперь оно всё и пригодилось.

Вообще, призыв Генсека поучаствовать в судьбе страны нашёл той ночью необычный отклик у людей. Масштаб его ещё только предстояло осознать, однако уже совершенно точно было понятно, что именно реакция простых граждан мгновенно сделала победу заговорщиков невозможной. Когда по всей стране на улицы выходят десятки миллионов человек, а в структуре партии снизу вверх поднимается масштабная волна «верноподданичества», очень тяжело с ней бороться. По нашим данным, часть первых секретарей на местах была в курсе заговора и ждала только момента, чтобы открыто встать на сторону «нового ГКЧП», однако, увидев реакцию простых партийцев на моё обращение, все они затихарились и в итоге сохранили лояльность.

Ну правда: сидишь ты такой, очень умный и важный, первый секретарь обкома. Серьёзная политическая фигура в рамках СССР, ступенька, с которой прыгают в Москву, переходя в «Высшую лигу». И тут к тебе заваливается делегация от партийцев с требованием либо подтвердить свою лояльность законной власти, либо слезать с бочки. Мгновенно такой поворот снижает пространство для манёвра до размера иголочного ушка.

А ещё забавно: с самого утра второго марта пошёл первый вал следственных документов с протоколами допросов основных фигурантов, началась вторая волна арестов тех, на кого указали первые. Члены нового ГКЧП сами собирались ввести в стране «чрезвычайное положение», о чём планировали сообщить народу утром 1 марта. То есть последняя ночь зимы отводилась для ликвидации наиболее близких мне сподвижников — сразу после нападения на меня эта же группа боевиков должна была так же посетить место жительства Лигачёва, самолёт с Рыжковым должен был потерпеть катастрофу, а Примакова планировали тупо не пустить в СССР — и уже утром произошло бы формальное закрепление перехода власти к новому Политбюро.

Но самое смешное даже не то, что заговорщики проявили медлительность — тут что странного, поди, революцию никому из них делать на практике не приходилось — а фигура нового генсека. Новым генсеком планировали поставить — вот уж умора — Ельцина. ЕБН, как оказалось, словил обиду, что за два года он от секретаря ЦК по строительству так и не поднялся выше к заветному членству в Политбюро, и примкнул к заговорщикам.

Те, надо признать, проявили недюжинное благоразумие и согласились, что Генсеком нужно ставить русского. Потому что назначение кого-то из тройки Кунаев-Щербицкий-Алиев не поймут в партии, да и просто отдавать очевидное первенство в этом «триумвирате» кому-то одному явно не хотелось. А Ельцин пока своей команды не имел, выглядел достаточно безопасным пьяницей и в целом управляемым персонажем. Трёхпалый, в свою очередь, обещал на посту генсека свернуть мои дискриминационные по отношению к окраинам реформы и вернуть отобранные у них привилегии. Вот бы для них неприятный сюрприз, когда Ельцин, придя к власти, быстро бы кинул покровителей, — рупь за сто даю, так и было бы.

Зазвонил телефон, заставив меня дёрнуться. Честно говоря, ничего хорошего я уже от входящих новостей не ждал.

— Горбачёв.

— Товарищ Горбачёв, добрый вечер. Это Вайно. У нас тут ЧП, — в голосе первого секретаря Эстонии было слышно напряжение. Я махнул рукой Жириновскому, тот всё правильно понял, положил документы на стол и быстро вышел из кабинета.

(Вайно К. Г.)

— Что случилось?

— Люди на площадь вышли. Против передачи Нарвы с районом в РСФСР.

— В Нарве вышли?

— Нет, здесь, в Таллине, — Вайно явно удивился этому вопросу. Самое смешное что сам персек нациком не был, скорее наоборот, для него вся эта движуха была очевидно лишь инструментом в борьбе за власть. Ну или за спасение, вероятно, он не мог не понимать, что его имя рано или поздно всплывет в связи с заговорщиками.

— Так какая жителям Таллина к чёрту разница? Почему их так волнует принадлежность Нарвского района? Это что для вас там прямо сейчас такая уж важная тема?

О том, что руководство Эстонской ССР готовит народный протест, я знал. Ну, как бы, для того вопрос принадлежности Нарвы и поднимался в публичной плоскости, чтобы заставить отдельных товарищей, которые нам не товарищи, проявить себя, выползти из своих норок на свет и позволить себя идентифицировать.

Более того, мне было известно, что сам Вайно эти самые протесты если не готовит лично, то всё как минимум делалось с его ведома. Более того, уже арестованный и начавший давать показания Щербицкий однозначно указал на то, что Вайно предполагалось ввести в Политбюро. Команду на арест эстонского главы я ещё не отдавал — конечно же его при этом плотно вели и аккуратно слушали, — желая сначала расплеваться с бунтом в Казахстане, поэтому, видимо, Карл Генрихович решил продолжить свою партию. Скорее всего, посчитал, что на фоне остального мне будет проще пойти ему на уступки, чем получить ещё один взрыв уже в европейской части страны.

— Сложно сказать, товарищ генеральный секретарь. Люди возбуждены всеми событиями и считают, что с ними поступают несправедливо, — в голосе эстонца явно была слышна неуверенность. — Там не только принадлежность Нарвского района, ещё вопрос добычи фосфатов.

— Каких ещё фосфатов? — Вот это было для меня совсем неожиданной новостью.

— У нас в районе Раквере большое месторождение, на этот год по плану добыча должна начаться. Это не секрет, об этом и в газетах писали, и по телевидению говорилось. Большое дело, вопрос продовольственной безопасности, — термин Вайно явно меня подрезал, вроде бы в эти времена так никто не говорил. — Все экспертизы пройдены были, положительное решение принято.

— И что? — В моём голосе отчётливо послышалось раздражение.

— Люди вышли с плакатами о защите экологии. Говорят, что не позволят уничтожать эстонскую природу. Что лучше без хлеба сидеть, чем гробить окружающую среду.

— Нет времени разбираться с вашими придурками. Принимай решение самостоятельно. Я попрошу Евгения Максимовича направить в Таллин группу усиления; если это просто ваши местные дурачки чудат, то пусть. Нужно их просто пересчитать на будущее. Если они начнут бузить — применяйте силу, нам ещё одной Алма-Аты не нужно. В общем, разбирайтесь по своему разумению, — я помолчал немного и добавил. — Но если кто-то у вас там думает, что правительство СССР можно продавить вот такими протестами, то сильно ошибается.

Прекрасный приказ разбираться с проблемой самостоятельно. Всегда можно исполнителя назначить крайним: ничего не делал — выпустил ситуацию из рук, допустил непотребство; поднял милицию и разогнал всех к чёртям — поддался на провокации, проявил несдержанность. Очевидно, готовя протесты, чухонцы рассчитывали на максимально жёсткую реакцию Москвы, чтобы потом иметь возможность оседлать волну недовольства, но что делать, если тяжесть решения будет переложена на их собственные плечи, явно не продумали.

И да, наконец — пару дней на перелеты был наложен тихий «бан», просто на всякий случай, чтобы еще кто-нибудь не взорвался случайно в воздухе — прилетел из Румынии Примаков. Стало резко легче, появился ещё один человек, на которого я мог положиться. Вот только очевидно уже было, что не тянет Евгений Максимович всё КГБ, не тянет. Надо будет проводить разделение, выделять из него ПГУ, создавать отдельную СВР, и вот это как раз будет идеальное место для Примакова. Он всё же не кадровый чекист, больше на внешнюю деятельность заточен, а значит, на КГБ придётся искать кого-то другого. Признавать ошибки неприятно, но порой необходимо, ничего тут не сделаешь.

В общем, эти три дня получились очень тяжелыми, как физически, так и морально. Я уже, если честно, хотел напиться, чтобы наконец заснуть и выспаться без прокручивания эпизодов той ночи вновь и вновь, но вечером второго числа в Москву прилетела Диана, и мне как-то сразу стало легче.

— Я не смогу взять тебя на похороны. И вообще не смогу появляться с тобой на публике в ближайшие… Полгода. — Бутылка вина, приятная беседа, хороший секс, восемь часов сна. Утром третьего марта я наконец проснулся без чувства, как будто меня всю ночь пинали ногами.

С поломанными рёбрами моя подвижность в постели оказалась прилично так ограничена, однако путём осторожных экспериментов мы всё же смогли найти пару поз, которые позволили получить удовольствие обоим без боли.

— Вот уж поверь, — женщина подперла голову рукой, — похороны твоей бывшей — это мероприятие, которое я пропущу без всякого сожаления. Но мне приятно, что ты всерьёз рассматриваешь наши… Кхм… Отношения на дистанции в полгода и дальше. Это вдохновляет.

Простыня, которой укрывалась Диана, во время её короткого монолога немного сползла, открывая вид на приятно округлую, как для сорокалетней женщины, грудь. Я, повинуясь самому естественному порыву, протянул руку и взял оголённую грудь в ладонь; Диана только хмыкнула, но протестовать не стала.

— Чем собираешься заниматься? Прости, но боюсь, в ближайшие пару недель я уделять тебе внимания не смогу.

— Понимаю, завертелось у вас тут, конечно…

Западные СМИ, конечно же, не преминули раздуть историю о попытке смены власти в СССР в настоящую драму. Её неотъемлемой частью естественным образом были рассказы про массовые убийства и потом ещё более массовые посадки. Это при том, что в течение той самой ночи — если считать самолёт адмирала Чернавина, тоже ещё головная боль, нового министра обороны искать — погибло всего полсотни человек. Вон в США за время двухмесячной забастовки дальнобойщиков погибло и то больше, и что-то никто из этого трагедии не делал.

Ну а прямо сейчас все с упоением вещали про «город свободы» Алма-Ату, который сумел найти в себе силы и сбросить советское иго, повернувшись лицом к свободе и демократии. Уровень лицемерия зашкаливал, хотя чему удивляться, когда в международной политике было иначе?

— Я сегодня вечером лечу в Казахстан, буду на месте разбираться с ситуацией, — в Алма-Ате уже второй день десантники наконец вошли в город и сходу оттеснили бунтовщиков к центру. Набранные по деревням мамбеты, пару дней подряд чувствовавшие себя королями жизни, творившие всякую дичь, убившие — почему-то преимущественно русских, хотя там, ради справедливости, и разборок между собственными жузами хватало с головой — насиловавшие, грабившие и развлекавшиеся как только можно, неожиданно выяснили, что стыренный в отделении милиции АКСУ с двумя рожками против полноценной десантной бригады со средствами усиления — плохой аргумент. Ну, то есть вообще не аргумент.

К третьему марта бунтовщики продолжали удерживать за собой фактически только пару кварталов, отгородившись «баррикадами» и обложившись кострами. Откуда-то взялись голубые флаги с желтыми солнцами в центре, громкоговорители и весь остальной положенный в таких случаях инвентарь. Где-то я все это уже видел в будущем. Пока ублюдкам дали сутки на то, чтобы сложить оружие и сдаться, фактически от штурма прямо здесь и сейчас нас удерживало только информация о наличии у них заложников. Спецы попросили дать им время, чтобы хорошенько разведать обстановку и все подготоваить, ну и я не видел причин торопить события. Нанести больший вред чем уже есть, мамбеты явно не смогут. Ну сожгут в итоге Алма-Атинский Дом Правительства, ну и хрен с ним, еще один построим.

— У меня есть чем заняться в Союзе, — Диана привстала, откинулась на спину и продолжила мысль, глядя в потолок. — Боже, сказал бы мне ещё полгода назад, что я буду летать в СССР раз в два месяца и мне каждый раз будет чем заняться — я бы не поверила. В Иваново поеду, там закончили первую партию моей новой летней коллекции этого года. Нужно посмотреть, всё проверить.

— Ну, ты давай, с ними строже. Чтоб знали, как это — работать на частника, — хмыкнул я. — Покажи им звериный оскал капитализма.

Перевести отечественные идиомы на английский 100% адекватно у меня, если честно, вот так сходу выходило далеко не всегда, но в целом Диана меня более-менее понимала.

Забавно, я думал, что наши социалистические товарищи будут против такого «прямого» взаимодействия заказчика с Запада с нашими фабриками. Ну, то есть, если вдуматься, выглядеть оно должно действительно несколько сомнительно. Приехал такой буржуй — и пофиг, что это женщина красивая — с пачкой денег, сделал заказ, ходит, смотрит, «над душой» стоит, «рабочих погоняет», контролирует всё — разве для того в 17-м году деды наши революцию делали?

Но нет, все отнеслись с каким-то поразительным спокойствием, наоборот, даже с некой радостью: работники фабрики водили Диану по производству, показывали всё, что она просила, и вообще, кажется, готовы были молиться на дизайнера из-за границы. Поразительная склонность наших людей испытывать пиетет перед «интуристами», откуда что берётся — непонятно.

Так или иначе, ещё в январе, когда Диана прилетала прошлый раз, работники ивановской фабрики сдали ей весь объём «весенней коллекции». А поскольку качеством француженка оказалась в целом удовлетворена — как она тогда сказала, у них тоже далеко не всегда идеально шьют, нужно всё перепроверять — поэтому договор продлили ещё на сезон под пошив уже летней коллекции. Теперь, если ничего нигде не навернётся случайно, курсировать моей женщине между Парижем и Москвой придётся регулярно. Ну и я, конечно же, этому был рад, чего уж скрывать.

В общем, времени на медовый месяц у нас просто не было; уже утром следующего дня я прыгнул в самолёт и вылетел на восток. Поскольку аэропорт Алма-Аты был закрыт — а для борта № 1 он был, можно сказать, закрыт дважды — летели в Николаевку. Это большая база ВВС, оснащённая полосой 1-го класса, чуть севернее города. В пятидесяти километрах, если быть точным.

И вот на подлёте туда оказалось, что над полосой разверзлись хляби небесные и началась поздняя весенняя — впрочем, о приходе весны в этих местах ещё никто особо не знал, что делать, резко-континентальный климат — снежная буря. Всё, как мы любим: ветер порывами, видимость сто метров, а полоса покрыта 10-сантиметровым слоем снега.

Ил-62 прилично потряхивало на снижении, и с первого раза зайти на посадку у пилотов не вышло. В какой-то момент — видимость по ту сторону иллюминатора отсутствовала как класс, всё было затянуто «молоком» — двигатели взревели, переходя во взлётный режим, и мы вновь устремились вверх.

— Товарищ Горбачёв, — ко мне, выведя из задумчивости, подошла бортпроводница. — Командир просил передать, что с заходом на посадку есть трудности. Он спрашивает, что делать? Всё равно сажать самолёт или уходить на запасной.

И что-то именно этот невинный, в общем-то, вопрос — уж точно не девушка, к летному делу вообще никакого отношения не имевшая, тут была виновата — пробил дыру в моей невозмутимости. Больше трех дней я держал всё в себе, а тут… В общем, не сдержался. Виноват.

— Передайте командиру, — в моём голосе было столько желчи, что девочка невольно отшатнулась. — Чтобы делал свою работу в соответствии с актуальными правилами, инструкциями и техникой безопасности. Я не прошу учить меня, как управлять страной, и считаю, что не должен давать советы опытному командиру воздушного судна насчёт того, как ему крутить штурвалом! Какой у нас запасной?

— Фрунзе, — слегка замявшись, ответила бортпроводница.

— Ну вот. Если КВС считает, что можно садиться здесь, пусть садится; если считает, что нужно уходить на запасной, пусть уходит. Но если мы тут гробанёмся, я предупреждаю, я в аду отберу у чертей вилы и приду лично тыкать ими в наших пилотов. Понятно?

Слишком много вот таких вопросов поступило за прошедшие дни. Если бы каждый не пытался что-то придумать, а только выполнял свои инструкции, жилось бы нам гораздо проще. Дошло до того, что от Саддама пришёл запрос на выезд из СССР. Иракский президент сейчас жил в закрытом посёлке в дальнем Подмосковье, и в общем-то дальнейшие его перемещения особо не предполагались. Зачем он был нужен нам? Ну, во-первых, вместе с собой Саддам привёз 60 тонн золота и несколько паллет — натурально, паллет, обмотанных плёнкой, сам бы не видел — не поверил бы — с американскими долларами. Все это было аккуратно оприходовано и убрано в дальнюю ухоронку. А во-вторых, во всю шёл у нас торг с американцами по поводу иракского места в ООН. Технически у нас существовало и даже «функционировало» правительство Ирака в изгнании, а вот легитимность тех ребят, которые сидели сейчас в Багдаде на американских штыках, была, мягко говоря, сомнительной.

Было понятно, что рано или поздно США смогут поменять представительство в ООН на «новое демократическое правительство», там схема в общем-то была отработана, СССР мало что мог сделать в ответ, тут право вето не канало, однако всё равно имелся кое-какой простор для торговли. Например, можно было обменять Ирак в ООН на Кампучию.

— Да, товарищ Горбачёв, — пискнула девушка и умчалась по проходу в сторону пилотской кабины. Ещё спустя минуту мы заложили очередной вираж, а КВС включил громкую связь и объявил, что по причине ухудшившейся метеоситуации мы будем садиться во Фрунзе.

Почему-то это сообщение вместо раздражения вызвало у меня, наоборот, некое умиротворение. Попадалась мне в прошлой жизни история о том, как под Смоленском поляки об русские берёзы на «тушке» разложились. Там тоже была отвратительная погода, вот только президент Польши жёстко настаивал на том, чтобы садиться, на какие-то там торжества опаздывал. Ну вот и успел. На похороны свои. А я, конечно, тороплюсь, но не на столько.

После того как осенью прошлого года, после очередного случая с разбившимся по совершеннейшей тупости самолётом, я устроил тотальную чистку руководства гражданской авиации и «Аэрофлота» с массовыми посадками и увольнениями, было решено тотально поменять подход к подготовке и переподготовке пилотов, к разбору нештатных случаев и вообще к безопасности. Ну что это за фигня, когда у нас самолёты чуть ли не каждый месяц бьются, причём постоянно по причине человеческого фактора. Почитаешь протокол расследования — и волосы на голове шевелиться начинают: хоть реально к каждому пилоту по надзирателю с палкой приставляй, чтобы бил его за любую попытку какую-то хрень спороть.

Короче говоря, была принята масштабная программа по переаттестации пилотов и наземного диспетчерского персонала, ужесточён медицинский контроль, взята в разработку программа по выборочной проверке бортовых самописцев с целью контроля соблюдения экипажем всех предписанных процедур. Запущена процедура по добровольному информированию надзорных органов о лётных происшествиях, то есть раз в год каждый пилот мог сообщить о каком-то своём или чужом непреднамеренном факапе, и такое признание автоматически исключало для него наказание. Вместо наказания тут шёл разбор ситуации и выработка мер по недопущению подобного в будущем. И наоборот, недонесение о лётных происшествиях — будь о таком станет известно — мгновенно означало для пилота чёрную метку и вылет с престижной работы.

Комплекс репрессивных и административных мер дал быстрый — жаль, что только, вероятно, временный; не было у меня веры, что он продлится хоть сколько-нибудь долго — эффект, и за прошедшие четыре месяца у нас не упал ни один самолёт. Выдающееся достижение для советской авиации.

Я же на свои похороны тоже не торопился и портить статистику авиапроисшествий не желал, поэтому мы спокойно долетели до Фрунзе, спокойно сели, собрали — на это правда ещё два часа ушло — «конвой» из местной милиции и двинули в сторону Алма-Аты. Двести с гаком километров по присыпанной снегом дороге: ещё четыре часа пути, — поэтому в столицу казахской ССР я прибыл только уже в глубокой-глубокой ночью.