Меченый. Том 4. Точка кипения

Глава 6 Медицина, разговор с Щербицким

11 декабря 1986 года; Москва, СССР

BILD: Ангелы с темными душами

Продолжается череда скандалов, связанных с действиями католической церкви, которые захлестнули общественную повестку последние пару лет. На этот раз объектом пристального внимания стала Агнеса Гондже Бояджиу более известная как Мать Тереза.

Неожиданно всплыла целая пачка фактов весьма сомнительного свойства, которые ставят под сомнение чистоту помыслов женщины, которую некоторое готовы были причислять к лику святых при жизни.

Появились свидетели того, что женщина брала деньги у одиозного Гаитянского диктатора Дювалье, за щедрые пожертвования высказывалась в пользу тех или иных политических деятелей и, что называет, торговала влиянием, не обращая внимания на моральные качества своих партнеров.

Критикуется так же и основная деятельность Матери Терезы. По собранным многочисленным святошествам очевидцев организованные ею лечебницы на практике были ужасными местами, где больным фактически не оказывалась медицинская помощь, а те кто туда попадал оказывались обречены на долгую и болезненную смерть. Вместо лечения там поощрялись страдания, через которые несчетные якобы приобщались к высшему благу и очищались от земных грехов.

Опубликованное группой журналистов расследование охватывает больше двадцати лет деятельности «святой» и содержит в себе два десятка обвинений, которые — что иронично — охватывают едва ли не все семь смертных грехов.

Отдельно интересна реакция Ватикана и Папы Римского Иоана Павла II. Напомним, что только недавно спал накал страстей из-за скандала вокруг близкого сподвижника Папы кардинала Станислава Дзивиша, который был вынужден уйти со своего поста после свалившихся на него обвинений в педофилии, что ставит святой престол в уязвимое положение. Тем не менее Ватикан видимо свою «святую» сдавать не планирует, в канцелярии Святого Престола уже выпустили пресс релиз, в котором все обвинения называются «черной клеветой». На этом фоне кое-где уже звучат голоса с требованием отставки Папы и полного обновления ватиканского клира…

— Скажите, Игорь Николаевич, — прервав долгий-долгий доклад нашего министра здравоохранения, задал вопрос я. Денисов уже больше получаса рассказывал о том, как советская медицина стоит на страже здоровья граждан, какие мероприятия проводятся, как у нас растет количество врачей, увеличивается охват коек, проводятся кампании и вакцинации, поступает новейшая техника. — Почему в СССР средняя продолжительность жизни ниже, чем в странах Запада, на добрых десять лет? А также почему коэффициент смертности у нас, достигнув показателя в 6,9, последние двадцать лет неуклонно растет, достигнув в прошлом году показателя 10,7? Это что же получается — несмотря на все достижения Советского Союза, люди у нас мрут как в какой-то банановой республике?

В декабре 1986 года у меня наконец дошли руки до здравоохранения. Нет, так или иначе этот вопрос, конечно же, поднимался и ранее, однако вот именно сейчас он был поставлен ребром. Просто несколько факторов совпало. Пошли первые обобщенные данные от кампании по массовому проведению анализов крови среди старших школьников и военнослужащих в рядах Советской Армии. Вообще-то мы таким образом наркоманов искали — и что особенно неприятно — находили, но это несколько иной вопрос, на массовое здоровье населения влияющий на уровне статистической погрешности, — но одновременно с тем и общий анализ крови проводился. Ну и показал он, что далеко не так здорово наше подрастающее поколение, как нам бы хотелось.

Плюс дошла до меня записка от товарища Гогина из Бурденко. Вернее, дошла она сильно раньше, но потом понадобилось время для всесторонней проверки изложенных им фактов, ну а осенью и вовсе было не до того. Врач Гогин оказался ответственным, явно болеющим за дело, и не просто расписал потребности советской медицины, а настрочил 40-страничный доклад о состоянии медицины со взглядом «изнутри». И надо сказать, что доклад этот выглядел совсем не комплиментарно. Нет, понятное дело, далеко не все было так уж плохо — зависит от того, с чем сравнивать в первую очередь, конечно, — однако поскольку Евгений Евгеньевич в первую очередь освещал недостатки системы, на первый взгляд могло показаться, что советское здравоохранение буквально разваливается на куски.

— Я не вполне уверен, что могу отвечать за все двадцать лет… — Было видно, что министр от такой «подачи» неслабо опешил.

— Я понимаю, вы находитесь на своем посту всего год, и никто, — я обвел рукой собравшихся в кабинете товарищей, далеко не все из них выглядели особо заинтересованными, почему-то пропаганда или армия тут считались делами важными, а здравоохранение… Ну, как бы — постольку-поскольку, — не пытается вас ни в чем обвинить. Хотелось бы понять, как вообще может складываться такая ситуация. Уровень жизни растет, медицина развивается, врачей становится больше, а люди умирают все чаще.

— Хорошо, товарищ Горбачев, давайте рассмотрим глобально причины смертности в Советском Союзе. Первое место тут занимают болезни сердечно-сосудистой системы, а именно на этот пункт приходится примерно 53% всех смертей в стране, — интересно, что Денисов сыпал цифрами, практически не подсматривая в бумаги. Видимо, не один раз видел их перед собой.

Глобальная раскладка по категориям в СССР была более-менее типичная, как для среднего индустриального государства. Половина — сердечно-сосудистые заболевания, со всеми инфарктами и инсультами. Шестнадцать процентов — раки и опухоли. Семь процентов — болезни органов дыхания. Одиннадцать процентов — всякие внешние воздействия, включая убийства, самоубийства, травмы и прочие катастрофы. Ну и остальное — каждой твари по паре.

— И что нам дает эта статистика? Давайте так — какие самые главные факторы, негативно влияющие на продолжительность жизни в СССР?

— Алкоголизм. Курение. Тяжелая и вредная работа — особенно среди мужчин. Высокий уровень травматизма. Влияние среды — к сожалению, зачастую экологические показатели в крупных городах у нас далеки от нормы.

— Ну что ж, давайте, раз уж мы тут все собрались, начнем с последнего. — Я повернулся к Рыжкову. — Николай Иванович, это к тебе поручение. Нужно подсчитать, во сколько нам встанут разные фильтры — воздушные и водные, чтобы ими предприятия оснащать в массовом порядке. Видишь, что медицина говорит: то, что дышим мы всякой гадостью — это не есть хорошо.

— Дорого, я и так скажу, — предсовмина нахмурился, понимая, что теперь ему придется проводить достаточно сложную работу по пересчету стоимости выпуска различной продукции с учетом новых вводных. — Предлагаю отложить этот вопрос как несвоевременный. Сосредоточиться на тех моментах, которые не будут бить по промышленности.

Рыжкова понять можно было, тут не поспоришь: когда на тебя вешают большущий геморрой, первая реакция всегда — попытаться от него отбрыкаться.

— Посмотри статистику по заболеваниям щитовидки. Магнитогорск, Кемерово, Мариуполь, Кривой Рог. Там проблемы со здоровьем через одного. С этим нужно что-то решать, — я обвел взглядом товарищей по Политбюро, но не увидел в направленных на меня глазах понимания. Эти люди были выращены в той парадигме, что «целый завод важнее людей на нем работающих». И если бы на улице стоял июнь 1941 года, я бы, вполне возможно, даже согласился с такой постановкой вопроса — сложные времена требуют сложных решений, мобилизации общества и тяжелой работы на износ. Но Третий Рейх нам вроде не угрожает, это советские войска стоят на Эльбе, а не немецкие на Днепре. Ради чего тогда мы буквально своими руками травим будущие поколения? Может, пора задуматься о некоторых изменениях в подходе? Что-то вроде этого я товарищам и высказал. Рыжков только поморщился, Долгих пожал плечами и ответил:

— Посчитаем, товарищ Горбачев.

— Заодно посчитайте возможность выноса части вредных производств из больших городов. Например, в Москве, я уверен, не место нефтеперерабатывающему заводу. И вообще — химии и металлургии. У нас тут под десять миллионов человек живет, неужели это обязательно — травить такую массу людей? У нас что, более подходящих мест нет?

— И что вы предлагаете, Михаил Сергеевич? — С дальнего конца стола подал голос Щербицкий. Для многих украинских городов вопросы экологии так же стояли максимально остро. Тот же Кривой Рог не раз и не два признавался самым грязным городом Европы. А с другой стороны, что удивительного, если там весь населенный пункт фактически построен между местом добычи железной руды и заводом, где из нее металл выплавляют. В отличие от Москвы, там как-то улучшить ситуацию будет максимально сложно.

— Во-первых, начать думать по-новому. У нас активно развивается городской транспорт, сейчас не тридцатые годы, чтобы подвоз рабочих к заводским цехам виделся большой проблемой. Поэтому имеет смысл начать процесс выноса производств, в первую очередь вредных, из центров городов. На окраины и вообще куда-нибудь прочь от густонаселенных районов. Опять же, если взять нефтеперерабатывающий завод в Капотне, никак нельзя его убрать подальше?

— Михаил Сергеевич, завод — не ларек с мороженым, его так просто в кузов не закинешь и не перевезешь на новое место, — по лицу Рыжкова было видно, как сильно он не хочет взваливать себе на шею еще и эту проблему.

— Я понимаю, — кивнул я в ответ, — но понимаешь ли ты, Николай Иванович, во сколько Союзу обходится повышенная смертность из-за плохого воздуха и питьевой воды? Я тебе хочу напомнить, что ты выступал как ярый приверженец антиалкогольной кампании именно с экономической платформы. Или что здоровье, потраченное на водку, чем-то принципиально отличается от здоровья, потраченного на дыхание всякой промышленной гадостью?

На это нашему председателю правительства ответить было нечего. И так понятно, что перенос заводов — это охренеть какой геморрой, но с другой стороны, мы же тут не за прибылью гонимся, а на государство работаем, а здоровье населения — это, с какой стороны ни посмотри, вопрос государственный.

Следующие пять часов — с перерывами, правда, чай не звери — мы попунктно определяли, что нужно сделать в первую очередь для повышения общего здоровья населения. Оказалось, что во многом первые шаги были уже сделаны. Антиалкогольная и антитабачная кампании активно внедрялись в жизнь, появление на заводах «антиалкогольных» рамок на проходных и массовое увольнение особо отбитых алкашей, любящих прибухивать прямо на рабочем месте, — даже на графике в общесоюзном масштабе это было видно — снизило количество происшествий, связанных с травмами. Так-то этот показатель и раньше снижался: в 1980 году от травм на производствах гибло 17 человек на 100 000 работников, в 1985 году этот показатель провалился до 14, а в 1986 он ожидался на уровне примерно 12,5. Тоже немало — в США, например, он болтался на уровне 9–10 человек на 100 000 работников, — но положительная динамика тут радовала.

То же самое с пропагандой спорта, медицинским просветом по телевидению, той же аэробикой, под которую «дрыгала ногами» немалая часть женского — а порой и мужского, но там зачастую совсем не ногами «дрыгали» — населения СССР.

— Я вот тут, товарищи, запросил справочку, — когда мы дошли до обеспеченности лекарствами, поднял неприятный вопрос я, — оказывается, Союз обеспечивает себя лекарствами только на 20%. 80% лекарств у нас импортные. Как так получается?

На самом деле с простыми базовыми таблетками больших проблем у нас не было. Аптеки хоть и не на каждом углу, как в будущем — никогда не мог понять, зачем их столько, — но есть, и таблетки в них продаются более-менее свободно. Во всяком случае, большую часть лекарств, с которой средний гражданин сталкивается в течение жизни, можно было купить свободно, без всякого напряга. А вот с продвинутой фармой — да, имелось отставание.

— Так, товарищ Горбачев, — это Бирюкова подала голос. С ней тоже еще нужно было обсудить, почему детская и материнская смертность в СССР выше, чем на Западе. Не в плане обвинения в плохой работе, а в том смысле, как это все исправлять. — Это же наше решение. Развивать только крупнотоннажную химию, а производство лекарств отдать союзникам.

Этот факт я как-то, признаюсь, упустил. Интересный, конечно, способ глобального распределения труда — почему было не отдать союзникам пошив одежды, без которого государство вполне может прожить, почему нужно было именно фарму отдавать?

Обсудили необходимость ускорения работ по разработке отдельных препаратов. Например, в США уже к этому времени начали производить вакцину от гепатита B, а в Японии активно тестировали вакцину от ветрянки. В Союзе с его мощной медициной, направленной именно на профилактику, эффект от них будет гораздо более глобальный. Вплоть до полного исчезновения болезней с территории страны.

— Хорошо, это все прекрасно, — когда проголосовали «за» подготовку постановления об усилении работ над перспективными лекарственными препаратами в СССР, я перескочил на другую тему. — В деле профилактики и диспансеризации мы сильны, этого не отнимешь. А что у нас по способам лечения, относящимся, так сказать, к высоким технологиям? Как там с программой трансплантации органов?

Благодаря моему «отческому пинку» данная отрасль медицины в СССР получила в этом году мощнейшее ускорение, что и было отмечено министром здравоохранения.

— За второе полугодие было проведено три экспериментальных операции по пересадке сердца, к сожалению, успехом увенчалась только одна. Также на начало следующего года мы планируем первую операцию по пересадке печени…

Если же говорить глобально, то в СССР было буквально все для улучшения массового здоровья и увеличения продолжительности жизни. Кроме политической воли — очень долго на отставание в этом плане от ведущих капиталистических стран просто никто не обращал внимания. Нет, есть в этом своя логика: сложные высокотехнологические операции — штука дорогая и при этом плохо предсказуемая. А даже если человек и выживет после трансплантации сердца, то в любом случае останется инвалидом на таблетках с весьма гадательной работоспособностью. Вот только всегда нужно напоминать себе, что Советский Союз все же не Третий Рейх, и у нас совершенно иные моральные установки.

По окончании заседания все участники собрания потихоньку потянулись к выходу, и только Щербицкий остался сидеть на своем месте, показывая всем видом, что жаждет разговора тет-а-тет.

Мой укол с публикацией на Западе материала про непутёвого сына руководителя Украины, естественно, оказался замечен. Валерий Щербицкий действительно был сомнительным персонажем, страдал — впрочем, мне никогда не нравилось это слово в данном контексте, это окружающие страдают, а алкаши-то наслаждаются, — алкогольной и наркотической зависимостью и порой устраивал могущественному родителю «похохотать».

Было несложно подгадать момент и отправить за «железный занавес» материальчик в духе приснопамятного романовского сервиза. Только здесь все еще и правдой было — приукрашенной, не без того, но поди там разберись, — что добавляло особенной пикантности.

— Да, Владимир Васильевич, какой у тебя вопрос? — Мы оба знали, какой. Он знал, что я знаю, я знал, что он знает, что я знаю. И так еще несколько итераций.

— По поводу публикации в «Шпигеле»…

— А что с ней? Собака лает, ветер носит. Ты, Владимир Васильевич, не переживай и на капиталистов не смотри. Вот если бы в «Правде» написали, тогда — да, а так… — У советских политиков вообще была странная фишка — панически бояться критики с Запада. Казалось бы, ну какая разница, что о тебе скажут враги, ан нет. Вон Романову байка про сервиз стоила места генсека и потом вообще карьеры, и Щербицкий отлично понимал, что пушной зверек подбирается к нему все ближе и ближе. На расстояние одного броска.

— Ты, Михаил Сергеевич, если моего ухода хочешь, так и скажи, — Щербицкий попытался надавить на меня взглядом. Ага, сейчас, оно мне нужно опять с нацменами ссору начинать, когда все вроде бы устаканилось. Время на моей стороне, на уровне обкомов потихоньку идет замена кадров на «наши», пройдет год — Щербицкому-Алиеву-Кунаеву окажется просто не на кого опереться. Впрочем, Кунаева там уже скорее всего не будет — Назарбаев с моей подачи под него копает уже как тоннелепроходческий щит. — Зачем эти игры? Что за история с возвратом Крыма? Не сам же Маленков эту ересь придумал.

— Не понимаю, при чем тут я. Старый член партии под своим именем опубликовал статью в местной газете, основанную на воспоминаниях и личном мнении. Не вижу причин поднимать панику, никто Крым у Украины завтра забирать не собирается, тут в первую очередь вопрос административной целесообразности, — я сделал вид, что задумался, и добавил, — хотя если мост действительно решим строить, то вполне логично будет Крым вернуть в состав РСФСР для удобства организации работ. Точно по такой же логике, как при строительстве крымского канала для переброса воды из Днепра поменяли границы прошлый раз. Не вижу в этом проблемы — в одной стране живем, какая разница, как там границы республик и областей проведены?

Идея построить Крымский мост появилась совсем не в XXI веке. Этот вопрос то всплывал, то опять тонул в бюрократической трясине последние тридцать лет, и самой главной причиной такого состояния являлось отсутствие политической воли. Проект-то как по меркам СССР не самый дорогой и не самый сложный, другое дело, что всегда возникал вопрос: «Зачем?» Ну то есть если есть паромная переправа и возможность попасть в Крым по суше, зачем строить мост. И вот тут у меня как раз ответ появился — в формате внутреннего убеждения, а не аргументации для товарищей, но и этого было достаточно, чтобы вернуть Крым в состав РСФСР.

— Есть проблемы, товарищи не поймут, — попытался съехать Щербицкий в стиле, что он лишь выражает волю народа. — Многие могут посчитать…

— Вот кто будет считать, тот пускай обращается лично ко мне, я обязательно с каждым побеседую, каждого выслушаю, и потом мы все вместе примем взвешенное и разумное решение. Пусть только они за твоей широкой спиной не прячутся, а сами о своем мнении заявят. Честно, прямо, по-большевистски.

По-большевистски мне, конечно, никто высказывать претензии не торопился…