Меченый. Том 4. Точка кипения

Глава 12−1 О литературе, наркоманах и сокращении рабочей недели

12 февраля 1987 года; Москва, СССР

MILITARY REVIEW: Тяжелая БМП на базе Т-55

В Ливии замечен любопытный образец бронетехники — тяжелая БМП, созданная на базе советского танка Т-55. Машина, условно обозначаемая как БМП-55, лишилась штатной башни, получив вместо компактную башню очевидно от БМП-2 с 30-мм пушкой 2А42 и блоком противотанковых ракет. Двигатель, судя по смещению влево, заменен на более компактный, а корпус модифицирован: появилась задняя аппарель для десанта по правому борту.

Подобные решения — не просто кустарные импровизации. Огромный парк устаревших Т-55 — только в СССР их выпущено свыше 20 тыс. — делает их идеальными кандидатами на модернизацию. В условиях, когда легкая бронетехника типа БМП «Бредли», БТР 113 или их советских аналогов несет тяжелые потери от РПГ в городских боях, что подтвердил и опыт США в Ираке, тяжелобронированные платформы на базе танков могут стать спасительным решением. Советские военные явно учли этот урок, усилив машину динамической защитой по виду аналогичной танковому Контакту-1.

Данная переделка совершенно точно не случайный эрзац от бедности, а продуманное стратегическое решение. Об этом говорит так же и информация из Израиля, где по непроверенным пока данным местные военные также начали переделывать трофейные арабские Т-55 в похожие тяжелые БМП.

Увидим ли в обозримом будущем подобные машины на основе американских танков М-60, которые прямо сейчас активно заменяются в войсках «Абрамсами». Не известно, но очень хотелось бы. Совершенно точно это сохранит не одну жизнь американского солдата.

— Вы поймите, разруха она же не в клозетах, она в головах! — Задетый за живое, я машинально ввернул выражение, известное в будущем почти каждому, но в эти времена еще не ставшее столь широко употребительным.

— Любите Булгакова? — Тут же встрепенулся Познер. «Собачье сердце» в эти времена как бы не было официально запрещено, просто не печаталось централизованно, что делало для среднего советского гражданина практически невозможным ознакомиться с данной частью творческого наследия великого русского писателя.

— Да, очень уважаю, — я кивнул. — Вы, судя по всему, тоже.

— Есть такой грешок, — расплылся в улыбке журналист. — Что вы думаете по поводу идей, заложенных в книге? И вообще по поводу творчества Булгакова.

— Это, кстати, хороший вопрос, сложный. Но я даже рад, что мы его коснулись. Сквозь творчество Булгакова можно отлично увидеть тектонические изменения советской идеологии условно революционной поры и постреволюционной, пусть простят меня теоретики коммунизма, если я не совсем верно пользуюсь понятийным аппаратом.

— В каком смысле? — Вопрос был острый. Вообще в СССР любые вопросы идеологии были острыми, и даже выданное сверху с моим приходом некое разрешение на «дискуссию» и «поиск новых идей» все равно не смогло сломать в головах людей некий блок. В Союзе все с детства знали, о чем можно говорить и о чем нельзя. Идеология была совершенно очевидно из второй категории.

— Если взять революционное искусство самого начала существования СССР, условно 1920-х годов, то нетрудно проследить два противостоящих друг другу архетипа. Помещик, дворянин, офицер-золотопогонник — в правом, так сказать, углу ринга, в левом — бедняк, не имеющий никакого имущества, необразованный, да еще и уголовник, возможно, ко всему прочему. Тогда, напомню, уголовный элемент считался классово близким, что впоследствии было признано ошибкой, — я на секунду задумался, подбирая слова. Разговор вступил на тонкий лед, очень важно было не провалиться в прямом эфире, — и огромное количество произведений искусства, созданных в те времена, сейчас совершенно не работают, наоборот, вызывают недоумение у современного зрителя.

— Например?

— Тот же «Броненосец „Потёмкин“» Эйзенштейна или «Мать» Пудовкина. Про литературу или плакаты даже говорить нет смысла, можно чуть ли не любое произведение той поры брать и рассматривать. Вот только прошло с тех пор шестьдесят лет, и все поменялось. У нас в стране грамотность населения близка к ста процентам, уголовники занимают то положение, которое и должны, офицеры вновь носят погоны. Средний уровень жизни советского человека за эти десятилетия вырос неимоверно, и когда нынешнее поколение смотрит фильмы тех лет, оказывается, что ассоциировать себя с положительными персонажами им сложно. Идеологический эффект выходит прямо противоположным задуманному некогда автором.

— Уровень жизни повышается, в некотором смысле средний современный гражданин живет на уровне дворянина дореволюционного периода, — ухватил мою мысль Познер, — образование, питание, доступ, возможности духовного роста…

— Куда лучше, я думаю. Технический прогресс как-никак, какой дворянин мог взять и махнуть на Кубу в отпуск, немного поднакопив денег?

— И что? Какую мысль вы, Михаил Сергеевич, пытаетесь донести?

— Мысль о том, что идеология должна развиваться. Как бы некоторым замшелым ретроградам ни хотелось остаться в прошлом, подобное несоответствие только вредит.

Идеологию в прямом эфире обсуждать все же было чревато, поэтому мы аккуратно отошли в сторону от опасной темы и свернули к искусству.

— Ну хорошо, а если вернуться к литературе? Какие книги читает Генеральный секретарь КПСС?

— Честно говоря, последнее время на художественную литературу просто нет времени, — я скривился, как бы показывая, что сам не в восторге от такой ситуации. — А вообще фантастику люблю. Нашу и зарубежную.

— Любимая книга?

— Ну, это сложно. Но если мы говорим не просто об удовольствии от чтения, а и о неком философском наполнении, тем более в тему разговора, то пусть будут «Хищные вещи века» Стругацких.

— Интересный выбор.

— Тематический, я бы сказал. Описывающий следующий фазовый переход. Сначала мы перешли от нужды к достатку, а в книге описывается переход от достатка к изобилию и погребенной под этим изобилием пассионарности.

— Думаете, человечество всерьез может ждать описанные в книге проблемы? Наркотики, отсутствие всякой воли к развитию, духовный застой, моральная деградация.

— К сожалению, да. Те же наркотики. Очень неприятно это признавать, однако есть у нас в стране такая проблема.

На 1985 год в СССР официально стояло на учете около 50 тысяч наркоманов. Имеется в виду, конечно, «тяжелые наркотики», тех, кто иногда покуривал травку, мы тут не учитываем. Старт антиалкогольной кампании — хоть и в куда более легком виде, нежели это было в моей истории — несколько подстегнул «наркоманизацию» страны. Опять же, трафик опиатов из Афганистана полностью перекрыть у нас так и не получилось, несмотря на жесточайшие меры. Тех, кого ловили с большими партиями наркотиков, без всяких затей ставили к стенке. За прошедший 1986 год, например, количество приговоров к высшей мере, связанных с наркотиками, было больше ста пятидесяти штук. Или примерно 25% от всех расстрельных решений судов в СССР.

Так вот, едва мы начали большую кампанию по выявлению наркоманов в стране с массовыми анализами крови в школах, на предприятиях и в армии — особенно в армии, там и возраст подходящий, и контингент нередко специфический, состоящий из тех, кто не сумел поступить или еще как откосить от этого дела — тут же цифры полезли куда менее приятные. Только за один 1986 год в ходе массовых проверок было обнаружено и поставлено на учет около полумиллиона граждан, у кого в крови нашлись следы употребления запрещенных препаратов. И по здравому размышлению это число стоило бы умножить еще на два, а то и на три для полного понимания реальной статистики.

В принципе, даже эти полтора миллиона — или полпроцента от населения — показатель далеко не такой страшный. Например, только официальная статистика США давала 2% употребляющих наркотические средства в стране в эти годы, реальная статистика, как и у нас, могла отличаться в два или даже в три раза. Для понимания масштабов: во время эпидемии синтетических опиоидов в 20-е и 30-е годы XXI века моей истории там только официальный процент наркозависимых болтался в районе пяти.

Так что можно сказать, в СССР все было еще очень и очень легонько, что, с другой стороны, очевидно, совсем не повод бросать проблему на самотек. Выявленных наркоманов массово ставили на учет, обязывая сдавать кровь на анализы не реже раза в квартал. При повторном нахождении в организме запрещенки уже шли полноценные оргвыводы. Человек исключался из партии, комсомола, увольнялся с требующих ответственности должностей, выгонялся из вузов, в армии переводился в специально созданные для этого «особые» батальоны. Не дисбат, конечно, но тоже никакого удовольствия: с утра до вечера либо маршировать на плацу, либо копать траншеи. А потом закапывать — чтобы и под надзором солдат был, и к оружию доступа не имел. В будущем предполагалось, что анализы будут браться у всех призывников, и наркоманы вместо военной службы будут призываться на АГС, облик которой еще только формировался. Вместо полутора лет тренировок — на три года попасть в полувоенный стройотряд и уехать махать кайлом в Заполярье, причем не за деньги, как прочие вольнонаемные, а исключительно во исполнение долга перед Родиной — прекрасная перспектива, чтобы десять раз задуматься перед употреблением запрещенки.

А еще наркотики стали отличным средством давления на партийцев из нацреспублик. В первую очередь южных, конечно, поскольку и культурно, и географически — русский-то мужик все больше водочку предпочитал, а вот мусульмане на югах традиционно и другие вещества «уважали» — в Средней Азии и на Кавказе наркоманов было статистически куда больше. Ну как было пройти мимо такого рычага давления?

Осенью-зимой 1986–1987 года в отдельно взятой АзССР была проведена масштабная кампания по выявлению наркозависимых. Пробы крови брали у всех подряд — спасибо тебе, Господи, за советский «тоталитаризм», в «свободных странах» подобное провернуть было бы просто невозможно, — было проверено примерно 5 миллионов человек из 7-миллионного населения республики. О том, сколько это стоило бюджету СССР, говорить не будем, но результаты вышли максимально показательными. При том, что в 1985 году тут было зарегистрировано всего 3300 человек в качестве употребляющих запрещенные вещества, реальные цифры показали отличие в почти 20 раз, а именно 57 тысяч человек со следами наркотиков в крови.

Официально данные результаты нигде не публиковали, конечно же, однако и сделать вид, что все нормально у товарищей с солнечного Кавказа, тоже не получилось. Был поставлен вопрос по поводу соответствия местной партийной верхушки занимаемым должностям. Пока конкретные кадровые решения еще приняты не были — все же вот так просто снять с должностей несколько сотен представителей номенклатуры — это непросто даже чисто организационно, но дураку было понятно, что без последствий ситуация не останется. И да, по случайному совпадению, должностей рисковали лишиться почти все партийцы, состоящие в клане члена Политбюро Гейдара Алиева.

Вместо Кямрана Багирова я планировал направить в Баку первого секретаря Донецкого обкома КПУ, члена Политбюро КПУ Василия Петровича Миронова со своей командой «донецких». И опять получалось, что Горбачев как бы не русских на первые позиции толкает, а перемешивает республиканские кадры между собой, что на первый взгляд смотрелось чуть менее «великодержавно-шовинистически». А на второй — разницы между русским из Курска и русским из Донецка найти бы, наверное, не смог даже самый внимательный исследователь.

— Следующий вопрос, — ведущий повернулся лицом к камерам, — давайте послушаем, что интересует народ, вопрос от зрителей.

— Игорь Владимирович из ПГТ Зверево Тамбовской области спрашивает: Михаил Сергеевич, когда мы поймем, что коммунизм наконец к нам приближается, что станет первым знаком?

Познер повернулся ко мне, качнул головой, мол: «Вот это у нас народ задает вопросы», — и жестом предложил отвечать.

— Мне сложно отвечать на подобные вопросы. Я уже не раз говорил, что больше практикой занимался, чем теорией коммунизма… — Я тяжело вздохнул, мысленно перебирая в уме варианты. — Ну, пусть будет уменьшение рабочего времени.

— Интересный выбор, — прокомментировал мой ответ Познер.

— И тем не менее. Общеизвестно, что одним из главных достижений Октябрьской революции стало внедрение восьмичасового рабочего дня, причем не только в СССР, но и в капиталистических странах. Капиталисты посмотрели на наш пример и поняли, что нужно идти на уступки рабочим, иначе они получат революцию и у себя дома. Конечно, восемь часов рабочего дня — это прекрасно по сравнению с десятью часами или двенадцатью. Но давайте честно: даже в такой системе у человека остается не так много времени на жизнь. Если вычесть восемь часов на сон, время, необходимое, чтобы добраться до условного завода, вечером доехать обратно, и добавим час обеденного перерыва — остается часов пять суммарно. Минус время, необходимое, чтобы приготовить еду, убраться, сделать другие домашние дела… А жить когда? Когда отдыхать? Когда учиться, детей воспитывать? Развиваться духовно и физически в конце концов.

— И что, партия собирается сокращать рабочую неделю?

— Сейчас, к сожалению, нет, — я покачал головой, вероятно, вызвав этим движением немалое разочарование у многих тысяч зрителей, приникших к экрану телевизора. — Дело даже не в стоимости такого сокращения — мы же говорим про сокращение рабочей недели с сохранением заработка, то есть нагрузка на ФОТы возрастет, — деньги у государства есть. Дело в нехватке рабочих рук. Физической. Мы очень много строим сейчас, возводятся новые предприятия, улучшается инфраструктура, новые железные дороги тянутся от побережья до побережья. Приходится даже завозить трудящихся из дружественных стран. Но я надеюсь, что автоматизация и цифровизация помогут повысить производительность труда, и уже при моей жизни мы начнем понемногу давать людям больше времени на жизнь.

— Это будет иметь, кроме того, еще и громадный пропагандистский эффект, — поддержал мою мысль собеседник.

— Конечно! Сравнивать зарплаты у нас и, например, в США — дело глупое. Ну, потому что цены на продукты совсем разные, огромное количество благ, которые у нас государство предоставляет бесплатно, там нужно покупать. Жилье, образование, медицина. Но все это на первый взгляд не бросается в глаза, а вот длина рабочей недели — это очень заметный показатель.

— И о каком сокращении сейчас идет речь?

— Наверное, начнем с малого. По полчаса будем срезать, смотреть, что получится. Ну и в любом случае я не ожидаю снижения продолжительности рабочего дня менее шести часов, во всяком случае в ближайшие лет пятьдесят. Товарищ Сталин писал о необходимости сокращения рабочего дня для более гармоничного развития личности, надеюсь, мы наконец сможем реально задуматься над этим вопросом через пару пятилеток.

— За последние пару лет имя Сталина в официальной советской риторике от членов руководства партии и правительства перестало быть запретным. Иосифа Виссарионовича тридцать лет до этого после XX съезда было принято поминать исключительно в негативном ключе, что поменялось, Михаил Сергеевич?

Поменялось поколение политиков, те, кто строил свою карьеру на отрицании личности Сталина, уже ушли на покой, — хотел сказать я, но все же сгладил углы.

— Думаю, просто время прошло. Личные обиды остались в прошлом, появилась возможность взглянуть на наше общее историческое наследие более объективно. Ну а если смотреть объективно, то, конечно, Сталин — великий человек и великий советский лидер. Отменяет ли это все ошибки, допущенные в те годы, все загубленные жизни, снимает ли с него ответственность за них? Нет. Просто нужно сесть и, так сказать, подсчитать баланс хорошего и плохого.

— Как китайцы сделали с наследием Мао Цзэдуна?

— Да, примерно в такой же форме. Какую там наши китайские товарищи вывели формулу наследия Мао? Семьдесят процентов положительных дел, тридцать — отрицательных. Думаю, при подобном подсчете у товарища Сталина баланс был бы даже лучше. Скажем, восемьдесят на двадцать. И это, кстати, прекрасно понимают и сами граждане СССР, которые без всяких понуканий сверху или другого давления признали Иосифа Виссарионовича достойным получить место на новой банкноте, — я пожал плечами, — кто я такой, чтобы идти против мнения народа?

Обсудили ускорение строительства жилья в стране — как обычно, жилищный вопрос волновал многих — после чего очередь обращаться к Генсеку ушла звонящим в «онлайне».

— Зинаида Павловна из Калинина, — надо же, даже междугородние звонки проходят, мысленно отметил я, — спрашивает, как Михаил Сергеевич относится к странным молодежным неформальным движениям. У самой Зинаиды Павловны сын-подросток подался в «металлисты», слушает странную музыку и портит одежду сомнительного вида металлическими заклепками. Не слушает запреты женщины, говорит, что сам Горбачев на концерт «Квин» ходил, значит, и ему можно.

Я только усмехнулся такой постановке вопроса. Годы идут, а вот в отношениях детей и родителей ничего не меняется.

— Что скажете, Михаил Сергеевич, можно считать себя «металлистами» советским парням? — С трудом сохраняя серьезное выражение лица, подвел черту под вопросом Познер.

— Ну чем плохо-то, хорошая, уважаемая рабочая профессия… — Мы поулыбались немного, как бы демонстрируя, что все поняли шутку, после чего я все же ответил по существу. — Во-первых, воспитывать ребенка нужно, пока он поперек лавки помещается. Если вы к 14 годам обнаружили, что ваш сын вас не слушает, то, наверное, момент уже упущен.

— Чувствуется опыт в этих словах, — хмыкнул сидящий напротив журналист.

— Есть немного. А во-вторых, не вижу ничего трагического в том, что ребенок слушает непонятную вам музыку и странно одевается. Это нормально, это естественный процесс взросления. Главное, чтобы во всех остальных сферах проблем не было — с учебой и с законом. А музыка — это такие мелочи.

Была одно время в СССР «присказка» — «Сегодня он играет джаз, а завтра — Родину продаст». Если отвлечься от того, что в некотором смысле в будущем так и произошло — там правда не только «джазовики» предали, а вообще весь пласт деятелей культуры, так что все же «несчитово» — то выглядит как бред. Нет смысла зажимать людей по мелочи на низовом уровне, это ничего не дает, только раздражение накапливает. Есть такой принцип в теории государства и права: «принцип общего дозволения». Ну или, переводя на человеческий язык: «разрешено все, что не запрещено», и я не вижу никакого смысла ограничивать людей. Пока они не лезут в политику, конечно, — от всяких музыкантов, которые мнят себя великими экспертами во всех сферах жизни, тошнит еще с прошлой жизни.

— А вы сами что слушаете?

— Да много что. Ну а если по теме разговора, то есть, например, в Москве молодая рок-группа. «Ария» называется, всем советую, особенно мне нравится песня «Встань, страх преодолей» — правильный в ней посыл совершенно. Ну а то, что музыка может кому-то показаться «тяжелой», — так это лишь вопрос моды. Пройдет еще десять лет, придут какие-то другие стили.