Меченый. Том 4. Точка кипения

Глава 10 Последствия и новости с востока

14 января 1987 года; Москва, СССР

THE AMERICAN SPECTATOR: Отвергнутый призыв к миру

Президент США Джордж Буш во время своего рабочего визита в Западный Берлин резко осудил советские репрессии, призвав к немедленному демонтажу Берлинской стены — жестокого символа коммунистической тирании, который почти три десятилетия разделяет семьи и держит миллионы людей в заточении.

Стоя в нескольких метрах от бетонного барьера, Буш сравнил Стену с ГУЛАГом, заявив, что восточные немцы «удерживаются в плену режимом, который боится собственного народа». Он призвал Кремль «освободить их из этого тюремного лагеря под открытым небом» и разрешить свободное перемещение между двумя Германиями.

«Свобода восторжествует», — пообещал Буш под одобрительные возгласы жителей Западного Берлина. «Никакая стена, никакой диктатор и никакая провальная идеология не смогут вечно сдерживать волю свободных людей».

Уже через несколько часов советский лидер Михаил Горбачев выпустил ответное открытое обращение, в котором ответил своему американскому оппоненту. Вместо того чтобы поддержать призыв Буша к свободе, Горбачев высказал надежду интеграцию Западного Берлина в состав ГДР, назвав послевоенное разделение города «исторической ошибкой», которую необходимо исправить.

«Берлин принадлежит социалистическому миру», — заявил Горбачев, настаивая на том, что капиталистический анклав должен «вернуться домой» — что звучало как завуалированная угроза поглотить свободный город советским блоком.

Но советский лидер на этом не остановился. В потрясающем проявлении лицемерия он обвинил США в «военных преступлениях в Персидском заливе» и потребовал созыва международного трибунала для расследования действий президента Буша во время освобождения Кувейта — при этом «забыв», что именно СССР поставил Саддаму Хусейну ракеты «Скад», включая ту, что ударила по порту Рас-Танура.

Гневная речь Горбачева в очередной раз показала истинное лицо советской дипломатии:

Они читают лекции о мире, поддерживая диктаторов от Багдада до Гаваны. Они кричат о «геноциде», в то время как их танки давили Венгрию, Чехословакию, Афганистан и Пакистан. Они требуют компромиссов, но отказываются снести Стену или ослабить железную хватку в Восточной Европе.

Решительная позиция президента Буша в Берлине доказывает: Америка никогда не отступит перед коммунистическим запугиванием. Но пока такие люди, как Горбачев, цепляются за свою империю лжи, настоящий мир останется недостижимым.

Одно ясно: Стена должна пасть — а вместе с ней и вся прогнившая система, которая ее построила.

Следующие часы прошли в суматохе. Мы прилетели — с натуральным эскортом из пары истребителей, страшно даже представить, от кого они должны нас были защищать, — в Москву, отправились тут же в больничку, где долгих четыре часа меня крутили, вертели и по-разному просвечивали врачи. Я тихо ворчал, но не мешал людям делать свою работу, да и просто было бы глупо сдохнуть от какого-то случайного внутреннего кровотечения, которое ты банально не почувствовал.

Только глубоко ночью, после получения вердикта «чуть покоцан, но глобально здоров», я настоял на поездке домой. Не хватало еще проводить ночь в больничной палате — и так три дня в Афгане практически не спал, ворочался на новом месте, пытаясь найти удобную позу.

Примаков приехал на следующее утро.

— Ну? — Примаков сидел передо мной с ровной спиной, как будто шампур проглотил. Хотя, судя по помятому виду и кругам под глазами, поспать этой ночью ему не довелось. Впрочем, жалко мне главу КГБ не было — как ни крути, это его косяк, пусть теперь разгребает.

— Пока ничего. Сейчас на месте опрашивают жителей нескольких ближайших кварталов, но это… — Евгений Максимович сделал неопределённое движение рукой. — Бесполезно. Вроде кто-то видел, что на том месте несколько дней назад работала бригада озеленителей, что-то копали. В районном исполкоме подняли документы — говорят, никого не посылали, никаких нарядов на работы не выписывалось. Достать нужного вида рабочую робу — не проблема, кто угодно мог.

— Кто мог знать, что я поеду этой дорогой? Не просто же у них там в Ташкенте дороги минируют на всякий случай.

— О том, что будет остановка в Ташкенте, могли знать многие. В Афганистан чаще всего именно так и летают — либо через Ташкент, либо через Душанбе. Ну и предположить, что на пути обратно ты к Усманходжаеву заедешь обязательно — чтобы не обидеть человека, раз на пути туда сильно торопился и не смог, — тоже несложно. Это был не большой секрет, десятки человек знали, а скорее — сотни. Тем более местные товарищи там большую встречу готовили — банкет, концерт, всё как полагается.

Из Ташкента всё утро пытались до меня дозвониться, но я старательно морозился. Просто не знал еще, как на всё реагировать: нужно ли начинать репрессии среди узбекских товарищей, с которыми я только недавно наладил отношения и на которых хотел опираться в дальнейшем в Средней Азии, или стоит сделать вид, что я на них не держу зла. Ну и первого секретаря УзССР тоже понять можно — он поди за эти сутки лет на десять постарел, уже принялся сухари сушить да телогрейку примерять для переезда за Полярный круг. Ну ничего, пускай понервничает, потом сговорчивее будет.

— Бардак.

— Бардак, — согласился наш главный тихушник.

Где-то в этот момент у меня мелькнула мысль, что я ошибся с назначением Примакова. Он, конечно, был насквозь «моим» человеком и просто в общении приятной личностью, но вот способен ли Евгений Максимович потянуть такую махину, как КГБ, на своих плечах? Тут нужен человек более жесткий, что ли. Как Андропов.

— То есть вообще ничего нет?

— Работаем, — вздохнул председатель КГБ. — Эксперты взяли пробы остатков взрывчатки, обещают дать наводку на то, откуда ее могли притащить… Ну и есть еще одна мысль…

— Озвучь.

— Есть мнение, что это было не покушение, а что-то типа инсценировки. По мнению взрывников, было использовано порядка семи килограммов тротила. С учетом того, что по правилам твой автомобиль всегда едет по центру дороги, до места закладки фугаса даже при идеальном подрыве было бы 5 метров, не меньше. Тут ублюки чуть пропустили момент и подорвали бомбу, когда ЗИЛ уже проехал на пару метров дальше — там на самом деле очень непросто выцепить нужное мгновение. И получается, что заряда для того чтобы с гарантией уничтожить бронированный автомобиль, совершенно точно не хватает. По мнению взрывников, чтобы с относительной гарантией пробить броню автомобиля и достать пассажира, нужно было бы либо мощность нарастить — причем серьезно, раз в пять, — либо направленный взрыв делать, но это уже совсем сложно, тут мешок со взрывчаткой на обочине не закопаешь.

— То есть хочешь сказать, меня припугнуть решили?

— Как вариант, — еще раз вздохнул Примаков. — Или, например, таким образом руководство УзССР решили подставить. Или просто дурачок работал, который в саперном деле ничего не понимает.

«На двое бабка ворожила: не умрешь, так будешь жива», — всплыла в голове неожиданно любимая присказка первой учительницы из младшей школы. Ясности со всей этой ситуацией больше не стало.

Короче говоря, было понятно, что раз по горячим следам отыскать ниточку, ведущую к заказчику всего этого безобразия, не получилось, расследование затянется. Теперь органам предстояла долгая и кропотливая работа по поиску иголки в стоге сена. Надо признать, что КГБ обычно с такой работой справлялось достаточно неплохо, вот только время… Сколько на это уйдет времени, одному только Феликсу Эдмундовичу известно.

А вот жили бы мы на 30 лет позже — висела бы на каждом столбе камера наружного наблюдения, вопрос как минимум об исполнителях просто не стоял бы. Нет, камеры есть и сейчас, вот только они либо просто транслируют изображение на телевизор, либо пишутся на пленку. Сколько можно поставить вот таких «всевидящих глаз»? Десяток? Два? Предположим, в Кремле по периметру и над важными входами-выходами у нас такая система уже смонтирована, но там специальные люди сидят и посменно в мониторы смотрят — для самого важного объекта страны нормально, но не более того.

Оно конечно можно было бы попробовать использовать покушение как повод начать репрессии… Вот только против кого? Узбекистан начать потрошить, так ведь не там сидят наши главные оппоненты, вот если бы меня на Украине попытались бы подорвать или в Азербайджане, тогда да. А рубить шашкой на право и налево — вариант непродуктивный, это совершенно точно.

— В газетах о покушении на любимого генсека сообщать не будем, — мысль сделала поворот и метнулась в более практическую сторону. — Взрыв — это не идиот с ружьем, тут очевидна наша недоработка, тем более случайные люди погибли.

— Поможем, — кивнул Примаков.

Жаль только, что мертвым уже никакая помощь не нужна.

— И ментов, которые там пострадали, нужно наградить. Они, конечно, ничего не сделали, но пусть все видят, что генсек способен быть щедрым с теми, кто его защищает.

— Проведу по своей линии, как ведомственные награды…

— Иностранные посольства? — Если бы кто-то вдруг бросился бежать в сторону «канадской границы», это могло бы указать на возможного заказчика.

— Тихо. Все на месте, особой активности в плане передачи сообщений не зафиксировано. Может границу закрыть? — Наших гэбистов возможность относительно свободного пересечения гражданами границы, пусть даже в пределах СЭВ раздражала с самого начала. Будь на моем месте кто-то более податливый, могли наследники Феликса Эдмундовича и потопить всю идею, но я держался.

— Нет. Пороть горячку не нужно. Моя чуйка вопит о том, что это наши товарищи устроили, и никуда убегать они не будут

Пару минут мы сидели молча. Видок у меня был, конечно, тот еще — подвешенная на косынке рука, голова в пластырях и бинтах, как будто только что из боя вышел. Но чувствовал себя я на удивление прилично — сотрясение не подтвердилось, рука отделалась просто ушибом, про мелкие порезы даже вспоминать смысла нет.

— Я хочу забрать у тебя «девятку». Создать отдельную службу охраны. ГСО.

— Ммм… Хорошо, не вижу в этом большой проблемы, — было видно, что Примакову не слишком приятно, однако возражать он не стал. Девятое управление КГБ всегда жило немного отдельно от остальных, существовало как структура в структуре, завися от председателя чисто номинально, поэтому такое решение скорее закрепляло формально уже существующий статус-кво, чем что-то меняло. — Будешь менять Плеханова?

(Плеханов Ю. С.)

— Не знаю еще.

Глава «девятки» в той истории поддержал ГКЧП. С одной стороны, это плюс, а с другой — минус. И на позиции главного охранника я бы все же предпочел видеть скорее «верного», чем «умного». — Дело не в руководстве, а скорее в «глубине».

Что на это собирался ответить Евгений Максимович, я так и не узнал. В этот момент зазвонил телефон, и мне сообщили, что председатель военного совета КНР разбился в горах Тибета.

О том, что именно там произошло, мы в итоге так и не узнали. Сам самолет упал или ему «помогли»… Какая, в общем-то, разница? Хотя, конечно, момент случайной гибели неформального лидера Китая, который при этом достаточно прочно держал в своих руках нити управления страной, как бы сам по себе намекает. Тем более в нашем контексте — поневоле задумаешься о том, что нужно с самолетов на бронепоезда переходить, по примеру Кима. Тот хоть и больной на всю голову, но, видимо, в обеспечении собственной безопасности что-то понимает.

Тут нужно сделать отступление и дать характеристику тому, что происходило в Китае в этот исторический период и в конце 1986 — начале 1987 года в частности. Еще с конца 1970-х КНР встала на путь экономических реформ, «открылась миру», начала привлекать инвестиции из-за границы и так далее. При этом вслед за экономическими преобразованиями логично встал вопрос и о политических. Если появляются люди, которые могут владеть большим количеством денег, они рано или поздно обязательно захотят получить возможность «рулить» — чтобы иметь еще больше денег и чтобы защитить честно — ха-ха три раза — заработанное от возможных посягательств. Это неизбежно, как смена дня и ночи.

Как водится, этот процесс в Китае сопровождался реабилитацией репрессированных во времена «культа личности», деколлективизацией, либерализацией общественных отношений… Как-то это все знакомо, не правда ли? Первый серьезный звоночек прозвенел в конце прошедшего 1986 года в виде массовых студенческих демонстраций протеста против коррупции в КПК. Тут нужно понимать, что китайцы в этом деле ничем от других народов не отличаются — во всяком случае, в лучшую сторону, — и едва в стране появились «свободные» деньги, появились и те, кто захотел прибрать их к своим рукам. И логично, что были это в первую очередь люди у власти, то есть члены коммунистической партии.

В моей истории все закончилось отставкой главного архитектора и проводника данных изменений — не экономических, а именно общественно-политических — Ху Яобана, который, честно говоря, изрядно напоминал мне оригинального Горби своими резкими движениями и сумел настроить против себя чуть ли не всех, включая армию.

— Пожалуй, что мне нужно пойти отдать кое-какие распоряжения, — сидящий напротив глава КГБ, услышав свежайшую новость, встал и, явно на ходу анализируя ситуацию, двинул к выходу из моей гостиной.

— Попробуй договориться с китайцами, может быть, сам слетаешь в Пекин, на месте разберешься.

— Попробую, хотя я бы в такой ситуации гостей из СССР принимать не стал. Там теперь такая драка пойдет…

Неожиданно новость с востока перевесила даже случившееся на меня покушение. Смерть Дэн Сяопина кардинально меняла расклад сил в КПК… Или нет. Из восьми «бессмертных» китайской политики семь все еще были живы и имели серьезный авторитет — так просто их не сковырнешь. А с другой стороны, молодые хищники-реформаторы уже вполне приличный вес набрали — тут так с кондачка и не скажешь, кто сильнее.

— Давай, удачи, — я махнул рукой, прощаясь, и вновь погрузился в размышления.

Что поменялось в этом варианте истории, чтобы это могло повлиять на Китай, мне сказать сложно. Не такой уж я большой специалист по политике Поднебесной — так, отрывочные сведения, почерпнутые то тут, то там, создавали определенную картину, но она, однако, зияла многочисленными темными лакунами.

Ну, наверное, сильно поменялось международное положение. Война в Персидском заливе, «пятнадцатидневная война». Усиление СССР и Индии, Пакистан, который как минимум временно перестал быть противовесом главному геополитическому сопернику. В той истории Ху Яобан активно сокращал армию вместе с расходами на нее, тут, наоборот, траты на закупку оружия — в первую очередь у СССР — резко выросли. Вероятно, это могло улучшить отношения генерального секретаря с фракцией лампасников.

Вторым фактором был собственно сам Советский Союз. Это там уже к началу 1987 года всем вокруг — и не вокруг тоже — стало понятно, что Перестройка пошла куда-то не туда, и повторять советский опыт — дело далеко не самое разумное. Тут же в Союзе все было пока относительно неплохо, мы продолжали расти — пусть не 7%, как в 1960-х, но вполне по 2–3% с учетом нефтяного буста и других факторов. На роль пугала и примера «как не надо» СССР тут совершенно точно не годился.

Чем подобный китайский поворот грозит нам? Это будет зависеть от дальнейшего развития событий. Победят реформаторы — а там тоже имелись радетели за предоставление большей автономии Тибету, Синьцзяну и даже Внутренней Монголии — Китай может свалиться в наши 1990-е. Или не свалиться, а наоборот, открыться сильнее западным инвестициям и полететь в космос. Слабоват я в прогнозировании процессов такого уровня, не могу объять их своим разумом.

Если все останется как есть сейчас, то, вероятно, Пекин активнее начнет открываться западным инвестициям, а с тенденцией на уменьшение влияния партии это опять же может превратить страну в олигархическую республику. Ну или, наоборот, может произойти консервативная контрреволюция. Вряд ли Китай после этого вновь закроется… Было бы неплохо, но надеяться на подобный подарок небес глупо.

В любом случае, любая замятня у соседа нам выгодна — мы только посмотрим на это дело и с удовольствием поаплодируем. «Чума на оба ваши дома!»